Евгений Стригин - От КГБ до ФСБ (поучительные страницы отечественной истории). книга 1 (от КГБ СССР до МБ РФ)
25
«В защиту отставного генерала выступили не только те, кто называл себя демократами, но и некоторые бывшие сотрудники КГБ. Так, полковник в отставке Михаил Любимов, протестуя против отставки Калугина, отказался от знака «Почетный сотрудник госбезопасности», а бывший начальник Гатчинского горотдела УКГБ подполковник Юрий Шутов написал Крючкову открытое письмо, в котором осуждал принятые в отношении Калугина меры». (Колпакиди А.И., Прохоров Д.П., «Дело Ханссена. «Кроты» в США», М., «Олма-пресс», 2002, с.270).
Чаще стали возникать склоки по шкурным вопросам. Например, недовольные начальником УКГБ СССР по Омской области написали жалобы, обвинив начальника в незаконном получении квартиры и машины. («Комсомольская правда», 16.03.91, с.2).
Были проблемы у начальника УКГБ по Свердловской области. Писали: «В газетах замелькала и фамилия бывшего начальника УКГБ Корнилова: Юрий Иванович «устроил» зятю машину, а дочери — квартиру…Ю. Корнилов переведен в центральный аппарат КГБ» («Россия», N 41, 1991, с.7).
Были случаи когда иностранные государства награждали советских сотрудников госбезопасности, которые сообщали им сведения, не предоставляемые официально. Например, сотрудник УКГБ СССР по Смоленской области Закиров Олег получил от посла республики Польша памятную медаль («Московские новости», N 31,1990, с.2). Речь шла о событиях в печально известной Катыни. По данным СМИ О. Закиров, используя служебное удостоверение, обошел ветеранов органов и собрал сведения о катынской трагедии («Красноярский комсомолец», 30.10.90, с.3). Закиров был уволен «за выслугой лет и по состоянию здоровья» («Московские новости», N 32, 1991, с.2).
Видимо, обрадовавшись полученной иностранной медалью и надеясь получить еще Закиров рассказал о том, где хранятся архивы КГБ Грузии, Армении и Южной Осетии («Московские новости», N 36, 1991, с.2).
Сотрудник УКГБ СССР по Ростовской области был уволен из органов государственной безопасности. Он написал в редакцию журнала «Огонек» письмо, в котором разоблачал якобы имеющиеся злоупотребления руководства УКГБ («Огонек», N 8, 1990, с.28).
Капитан госбезопасности Ленинского управления КГБ Крымской области Сергей Радченко начал голодовку после того как руководство УКГБ якобы отказалось реализовать материалы по организованной преступности. («Красноярский комсомолец», 05.02.91, с.3).
Подполковник КГБ Владимир Мороз в июле 1990 года написал заявление о выходе из КПСС («Коммерсантъ», N 29, 1990, с.30). Его сразу же отстранили от оперативной работы («Megapolis-express», N 12, 1991, с.22).
По словам А. Стерлигова сотрудники госбезопасности оказались причастны к козням против демократов. «Хотя и в КГБ есть люди, которым все это претит, которые хотели бы нормальной работы. Начальник одной из экономических служб московского КГБ Е. Матвенко выразил свой протест тем, что отказался там работать и сейчас без дела» («Аргументы и факты», N 34, 1991, с.4).
На общем фоне немногочисленных диссидентов выделялся подполковник Александр Кичихин. Он дослужился до заместителя начальника отделения управления по защите советского конституционного строя КГБ СССР. Неоднократно выступал в СМИ с критикой некоторых аспектов деятельности органов госбезопасности. Выступил с обращение к военнослужащим и сотрудника КГБ И МВД не применять оружие и служить Родине и народу. 19 августа 1991 года подал рапорт об отставке («Новое время», N 35, 1991, с. 14–17). Затем был в качестве эксперта парламентской комиссии оп расследованию ГКЧП («Советская Россия», 27.12.91, с.2).
Вышеперечисленные факты, конечно, только пример. Хотя других фактов было не так и много.
26
«Было время, когда сотрудники Комитета, его органов и войск материально обеспечивались существенно выше, чем в среднем по стране. В последние 10–15 лет разница в оплате сократилась, но материальный фактор не стал определяющим у желающих работать в органах госбезопасности. Более того, когда из-за недостаточной заработной платы появились случаи ухода из органов, в них оставались только сильные духом и убежденностью в значении чекисткой деятельности для безопасности страны». (Крючков В.А. «Личное дело», М., «Олимп», в 2-х томах, 1996, т. 1, с. 435).
27
Заместитель председателя КГБ СССР Л.В. Шебаршин вспоминал: «В сырой и холодной Прибалтике, в закрытом густым туманом Владивостоке, в знойном Краснодарском крае я видел одно и то же. Огромные штаты местных подразделений КГБ не знали, ради чего они работают, какие проблемы должны решаться ими или с их помощью, какую информацию собирать и кому докладывать. Совершалось множество суетливых механических движений (так бегают и хлопают крыльями обезглавленная курица), создавалась видимость активной работы. Люди обслуживали сами себя, успокаивали видимостью работы совесть, пытались быть чем-то кому-то полезными.
Пустота, выморочность, обреченность и в зданиях КГБ, и в зданиях партийных инстанций. Молчащие телефоны, томительное предчувствие надвигающейся беды и полная беспомощность всех должностных лиц, совсем недавно бывших полноправными и абсолютными властителями своих территорий». (Шебаршин Л.В., «Рука Москвы», М., «Центр-100», 1992, с.274).
28
Для творческой интеллигенции (особенно пишущей братии) характерно свои ощущения представлять как ощущения среднего человека. Но обычно это далеко не так. В среде творческой интеллигенции не уважение к спецслужбам обычно развито заметно сильнее, чем среди обычных нормальных средних граждан. Это явление было замечено еще со времен царя батюшки. Известный жандармский генерал Спиридович писал о своих родных: «Воспитанные в архангельской глуши, далекие от всякой политики, они были чужды обычных интеллигентских предрассудков против синего мундира…». Совсем другое отношение он встретил в семье почтенного присяжного поверенного, на дочери которого хотел жениться. Впрочем, по существу возражений потенциальный тесть высказать не мог. Не нравиться и все (Спиридович А., «Записки жандарма», М., 1991, с. 29–30).
29
Этот процесс развеяния романтизма имел двоякую сторону. С одной стороны — разрушалась уверенность сотрудников в правильности службы и разрушался монолит КГБ. С другой — в результате гласности появилась возможность всесторонне (а значит точнее) взглянуть на все проблемы, выбрать не зашоренный вариант поведения. Но, если первая сторона касалась практически всех, то вторая только тех, кто мог перестраиваться.
30
Г.Х. Попов писал о группе-депутатов-милиционеров из Моссовета, которых либо уволили в свое время из милиции за протесты против безобразий в ней, либо прижимали, задерживали карьеру. «Это толкнуло большинство из них к демократам. Эта категория депутатов, у которых личная обида играла большую роль. Они просто не могли спокойно жить, не изгнав такого-то из милиции и не заняв какие-то посты в милиции сами» (Попов Г.Х., «Снова в оппозиции», М., «Галактика», 1994, с. 308–309). КГБ — не МВД, но сходство, разумеется, есть.
31
Интересные высказывания о своей психологии (а она, скорее всего была характерна для многих) рассказал бывший заместитель Крючкова — Шебаршин: «В Комитете госбезопасности, как и в остальных государственных структурах, прочность положения должностного лица, степень его самостоятельности и влияния на общие дела определялась прежде всего расположением к нему начальства. Компетентность, знания, авторитет среди личного состава были вещами второстепенными. Огромную роль в продвижении по служебной лестнице играла личная преданность начальнику. Комитет копировал законы, действующие в партийных структурах. Иначе и быть не могло. Эти законы были универсальны для всей системы. Думаю, что они сказались и на моей карьере. Во всяком случае, как и положено служивому человеку, кадровому офицеру госбезопасности, я всегда стремился добросовестно выполнять приказы, даже если они мне не нравились, избегал конфликтных ситуаций с начальниками. Мне отнюдь не была свойственна склонность переть на рожон и любой ценой отстаивать свою точку зрения с вышестоящими… На протяжении многих лет нас всех воспитывали в духе жесткой дисциплины, подчинения вышестоящим, веры в их служебную и государственную мудрость. Воспитывали не словами. Слова о принципиальности, ответственности, гражданском мужестве, раздававшиеся на партийных форумах от съезда до собрания первичной организации и переносившиеся в служебные приказы и инструкции, и сейчас при косметической редактуре могли бы украсить страницы любого демократического издания. Нас воспитывали всем укладом взаимоотношений в обществе и в КГБ — части и порождении этого общества.
Мы должны были верить своим лидерам в большом и в малом. Появляющиеся сомнения обсуждались в узком кругу надежных людей. Публичное отступничество от общей линии преследовалось. В более жесткие времена отступника предавали партийной анафеме и увольняли со службы. За меньшие прегрешения задвигали на какую-то второстепенную должность, лишали перспективы самостоятельной работы и служебного роста. Таким образом возможные пределы расхождений и тем более конфликтов с начальством были ясны каждому сотруднику. Я не был в числе тех немногих, кто по различным и отнюдь не всегда благородным мотивам нарушал неписаные порядки, установившиеся в органах госбезопасности.
