Уильям Ширер - Взлет и падение третьего рейха (Том 2)
Роммель был ранен в голову и получил серьезную травму левого глаза. Во избежание пленения наступающими союзниками из госпиталя в Берне его перевели сначала в Сен-Жермен, а оттуда 8 августа отправили домой в Херрлинген, неподалеку от Ульма. Первым предупреждением о том, что его ожидает, послужил арест его начальника штаба генерала Шпейделя. Произошло это 7 сентября, сразу после того, как тот навестил Роммеля в Херрлингене.
"Этот патологический лжец, - воскликнул Роммель, когда в беседе со Шпейделем упомянул Гитлера, - окончательно сошел с ума. Он обрушивает свой садизм на участников заговора 20 июля, и этим дело не кончится".
Роммель заметил, что его дом взят под наблюдение СД. Когда он вышел на прогулку в близлежащий лес вместе со своим 15-летним сыном, который получил краткосрочный отпуск для ухода за отцом, оба захватили с собой пистолеты. В растенбургской ставке тем временем Гитлер получил копию показаний Хофакера, изобличающих Роммеля, и сразу отдал приказ ликвидировать его, но необычным способом. Фюрер понимал, как объяснял позднее на допросе в Нюрнберге Кейтель, что в Германии разразится страшный скандал, если знаменитый фельдмаршал, самый популярный из всех военачальников, будет арестован и доставлен в Народный суд. Поэтому он договорился с Кейтелем, что Роммелю сообщат об уликах против него и предложат на выбор либо застрелиться, либо предстать перед судом за измену. Если он изберет первое, ему будут организованы государственные похороны и отданы все воинские почести, а его семью не станут преследовать.
Итак, днем 14 октября 1944 года два генерала из ставки Гитлера подъехали к дому Роммеля, который теперь был постоянно окружен войсками СС, усиленными пятью броневиками. Одним из генералов был Вильгельм Бургдорф, алкоголик, с испитым багровым лицом, соперник Кейтеля в раболепии перед Гитлером, другим - его помощник в управлении кадров вермахта Эрнст Майзель, того же поля ягода. Они заранее предупредили Роммеля, что приедут по поручению Гитлера обсудить "новое назначение".
"По подстрекательству фюрера, - свидетельствовал позднее Кейтель, - я направил Бургдорфа с копией показаний, уличающих Роммеля. Если они верны, пусть он отвечает за последствия. Если же нет - суд его оправдает".
"И вы порекомендовали Бургдорфу прихватить с собой яд, не так ли?" спросили Кейтеля.
"Да, я порекомендовал Бургдорфу взять с собой яд, чтобы передать его в распоряжение Роммеля, если обстоятельства того потребуют".
Бургдорф и Майзель прибыли, как вскоре выяснилось, отнюдь не для того, чтобы обсуждать новое назначение Роммеля. Они попросили оставить их с фельдмаршалом наедине, и все трое удалились в его кабинет.
"Через несколько минут, - рассказывал позднее Манфред Роммель, - Я услышал, как отец поднялся наверх и вошел в комнату матери". И затем:
"Мы с отцом прошли в мою комнату. "Я только что был вынужден сказать твоей матери, - начал он медленно, - что через четверть часа должен буду умереть... Гитлер обвиняет меня в измене. Учитывая мои заслуги в Африке, мне предлагают отравиться ядом. Два генерала привезли его c собой. Он действует за три секунды. Если я соглашусь, никаких обычных в таких случаях действий не будет предпринято против моей семьи... Мне устроят государственные похороны. Все продумано до мельчайших деталей. Через четверть часа позвонят из госпиталя в Ульме и скажут, что у меня произошел апоплексический удар по пути на совещание".
Фактически произошло следующее.
Роммель надел свою кожаную куртку - форму Африканского корпуса и, сжимая в руке фельдмаршальский жезл, сел в машину рядом с двумя ожидавшими его генералами. Проехав одну-две мили по направлению к городу, автомобиль остановился на краю леса. Здесь генерал Майзель и водитель-эсэсовец вышли, оставив Роммеля и генерала Бургдорфа беседовать на заднем сиденье. Когда несколько минут спустя они вернулись к машине, Роммель, согнувшись на сиденье, был уже мертв. Бургдорф нетерпеливо ходил взад-вперед, будто опасался, что пропустит обед и дневную выпивку. Через пятнадцать минут после того, как фрау Роммель попрощалась с мужем, раздался телефонный звонок из госпиталя. Главный врач сообщил, что два генерала только что внесли тело фельдмаршала, который скончался от кровоизлияния в мозг, вероятно, в результате прежних ранений черепа. Бургдорф запретил производить вскрытие. "Не прикасайтесь к трупу, - рявкнул он. - В Берлине уже все подготовлено".
Так оно и было в действительности.
Фельдмаршал Модель отдал выспренний приказ по войскам, в котором отмечалось, что Роммель скончался от ран, полученных 17 июля, и выражалась скорбь в связи с потерей "одного из величайших полководцев нации".
Гитлер послал фрау Роммель телеграмму: "Примите мое искреннее сочувствие в связи с тяжелой утратой, которую вы понесли, - смертью мужа. Имя фельдмаршала Роммеля навсегда будет связано с геройскими сражениями в Северной Африке". Геринг телеграфировал, что выражает ей "молчаливое сострадание".
"Тот факт, что ваш муж умер смертью героя в результате полученных ран, когда появилась было надежда, что он останется с немецким народом, глубоко тронул меня".
Гитлер приказал организовать государственные похороны, на которых старейший генерал немецкой армии фельдмаршал фон Рундштедт произнес похоронную речь. "Его сердце, - сказал он, стоя рядом с гробом Роммеля, украшенным свастикой, - принадлежало фюреру" {Справедливости ради следует сказать, что Рундштедт, возможно, не знал об обстоятельствах смерти Роммеля. О них ему, очевидно, стало известно лишь из показаний Кейтеля на Нюрнбергском процессе. "Мне не было известно об этих слухах, - заявил на процессе Рундштедт, - иначе я отказался бы выступать в роли представителя фюрера на государственных похоронах: это было бы подлостью сверх всякой меры". Тем не менее семья Роммеля обратила внимание на то, что этот добропорядочный господин старой школы отказался присутствовать на кремации и приехать в дом Роммеля, чтобы выразить свои соболезнования вдове, как это сделали большинство других генералов. - Прим. авт.}.
"Старый солдат (Рундштедт), - указывает Шпейделъ, - произвел на присутствующих впечатление сломленного и сбитого с толку человека... Здесь судьба дала ему единственную в своем роде возможность сыграть роль Марка Антония. Он пребывал в какой-то моральной апатии" {Сам же генерал Шпейдель, заключенный в подвал гестаповской тюрьмы на Принц-Альбрехт-штрассе, подвергавшийся нескончаемым допросам, не был ни сломлен, ни сбит с толку. Помогло, вероятно, то, что он был солдатом и философом одновременно. Он сумел провести своих мучителей из СД, ни в чем не признавшись и никого не выдав. Был у него один нелегкий момент, когда ему устроили очную ставку с полковником фон Хофакером, которого, как он считает, подвергли не только пыткам, но и воздействию наркотических средств, однако полковник не выдал в данном случае Шпейделя, отказавшись от прежних показаний.
Хотя Шпейделя не предали суду, его в течение семи месяцев держали в тюрьме гестапо. Когда американские войска приблизились к месту его заключения близ озера Констанц в Южной Германии, он, обманув охрану, бежал вместе с 20 другими заключенными и нашел убежище у католического священника, который прятал всю группу до прихода американцев. Эту главу своей жизни Шпейдель опустил в написанной им от третьего лица книге, которая отличается строгой объективностью. Однако он рассказал о ней Десмонду Янгу, который и привел ее в своей книге "Роммель - Лиса Пустыни" (с. 251-252).
Свою необычную карьеру Шпейдель завершил в конце 1950-х годов на важном командном посту в НАТО. - Прим. авт.}.
Велико было унижение хваленого офицерского корпуса германской армии. Он стал свидетелем участия в заговоре против верховного главнокомандующего трех прославленных фельдмаршалов - Вицлебена, Клюге и Роммеля, за что одного из них повесили, а двое других были вынуждены пойти на самоубийство. Он был вынужден оставаться безучастным в то время, когда десятки высших генералов были брошены в гестаповские застенки и умерщвлены после судебных фарсов, разыгранных в Народном суде. Произошло нечто беспрецедентное - офицерский корпус не сплотился в этой обстановке, несмотря на свои традиции. Вместо этого он стремился сохранить "честь" ценой, которая иностранцу представляется не чем иным, как бесчестьем и деградацией. Перед охваченным гневом бывшим австрийским ефрейтором перепуганные генералы и офицеры этого корпуса лебезили и пресмыкались.
Неудивительно, что фельдмаршал фон Рундштедт выглядел сломленным и сбитым с толку, когда произносил прощальную речь над гробом Роммеля. Как и его собратья-офицеры, которых Гитлер заставил испить до дна горькую чашу унижения, он дошел до грани падения. Рундштедт добровольно принял пост председателя так называемого офицерского суда части, учрежденного Гитлером для изгнания из армии всех офицеров, подозреваемых в причастности к заговору против него, чтобы не предавать их военному трибуналу, а, опозорив, уже в качестве гражданских лиц передать в руки пресловутого Народного суда. Суду чести не разрешалось заслушивать показания обвиняемых офицеров в свою защиту, а приговор выносился лишь на основе улик, представленных гестапо. Рундштедт не протестовал против такого ограничения прав обвиняемых, как и другой член суда - генерал Гудериан, который на следующий после взрыва день был назначен начальником генерального штаба армии. Правда, последний признается в своих мемуарах, что членство в суде было для него неприятной обязанностью и что заседания суда наводили меланхолию и затрагивали "наиболее сложные проблемы совести". Безусловно, так оно и было, поскольку Рундштедт, Гудериан и их коллеги в суде (все генералы) отправили сотни своих товарищей на экзекуцию после унижений и изгнания из армии.
