Уильям Ширер - Взлет и падение третьего рейха. Том II
Верховный главнокомандующий не был, как обычно, мрачен, несмотря на сложившуюся обстановку. Он все еще верил, как он заявил за три дня до этого своим генералам, что на подступах к Берлину русские потерпят самое жестокое поражение из всех, какие они терпели до сих пор. Однако генералы были не столь глупы и на военном совещании, состоявшемся после праздничной церемонии, стали убеждать Гитлера покинуть Берлин и двинуться на юг. «Через день или два, ― объясняли они, ― русские перережут последний на этом направлении коридор для отхода». Гитлер колебался. Он не сказал ни да, ни нет. Очевидно, он никак не мог осознать тот устрашающий факт, что столица третьего рейха вот–вот будет захвачена русскими, армии которых, как он уверял много лет назад, «полностью уничтожены». В качестве уступки генералам он согласился сформировать два отдельных командования на случай, если американцы и русские соединятся на Эльбе. Тогда адмирал Дениц возглавит северное командование, а Кессельринг ― южное. В пригодности кандидатуры последнего на этот пост фюрер не был вполне уверен.
В этот вечер началось массовое бегство из Берлина. Два самых доверенных лица и испытанных сподвижника ― Гиммлер и Геринг оказались в числе покидавших столицу. Геринг уходил с колонной автомобилей и грузовиков, доверху набитых трофеями и имуществом из его сказочно богатого поместья Каринхалле. Каждый из этих нацистов старой гвардии покидал Берлин в уверенности, что любимого фюрера скоро не станет и именно он придет ему на смену.
Им не довелось увидеть его снова, как, впрочем, и Риббентропу, который в тот же день, поздно вечером, поспешил в места более безопасные.
Но Гитлер все еще не сдавался. На другой день после своего рождения он приказал генералу войск СС Феликсу Штейнеру нанести контрудар по русским в районе южнее пригорода Берлина. Предполагалось бросить в бой всех солдат, каких только можно обнаружить в Берлине и его окрестностях, в том числе и из наземных служб люфтваффе.
«Каждый командир, который уклонится от выполнения приказа и не бросит в бой свои войска, ― кричал Гитлер на генерала Кол–лера, оставшегося за командующего ВВС, ― поплатится жизнью в течение пяти часов. Вы лично головой отвечаете за то, чтобы все до последнего солдата были брошены в бой».
Весь этот день и большую часть следующего Гитлер нетерпеливо ждал результатов контрудара Штейнера. Но не было предпринято даже попытки, чтобы провести его, поскольку существовал он лишь в воспаленном мозгу отчаявшегося диктатора. Когда же до него наконец дошел смысл происходящего, разразилась буря.
22 апреля обозначился последний поворот на пути Гитлера к краху. С раннего утра до 3 часов пополудни, как и предыдущий день, он сидел на телефоне и пытался выяснить на различных КП, как развивается контрудар Штейиера. Никто ничего не знал. Ни самолеты генерала Коллера, ни командиры наземных частей обнаружить его не сумели, хотя предположительно он должен был наноситься в двух–трех километрах к югу от столицы. Даже Штейнера, хотя он–то существовал, невозможно было обнаружить, не говоря о его армии.
Буря разразилась на дневном совещании, состоявшемся в 3 часа в бункере Разозленный Гитлер потребовал доклада о действиях Штейнера. Но ни у Кейтеля, ни у Йодля, ни у кого другого сведений на этот счет не было. У генералов имелись новости совсем иного свойства. Отвод войск с позиций севернее Берлина для поддержки Штейнера настолько ослабил там фронт, что это привело к прорыву русских, танки которых пересекли черту города.
Для верховного главнокомандующего это оказалось слишком. Все оставшиеся в живых свидетельствуют, что он полностью потерял контроль над собой. Так он еще никогда не бесновался. «Это конец, ― пронзительно завизжал он. ― Все меня покинули. Кругом измена, ложь, продажность, трусость. Все, кончено. Прекрасно. Я остаюсь в Берлине. Я лично возьму на себя руководство обороной столицы третьего рейха. Остальные могут убираться куда хотят. Здесь я и встречу свой конец».
Присутствовавшие запротестовали. Они говорили, что еще есть надежда, если фюрер отступит на юг. В Чехословакии сосредоточены группа армий фельдмаршала Фердинанда Шернера и значительные силы Кессельринга. Дениц, который выехал на северо–запад принять командование войсками, и Гиммлер, который, как мы убедимся, по–прежнему вел собственную игру, звонили фюреру, убеждая его покинуть Берлин. Даже Риббентроп связался с ним по телефону и сообщил, что готов организовать «дипломатический переворот», который все спасет. Но Гитлер уже никому из них не верил, даже «второму Бисмарку», как однажды в минуту расположения он, не подумав, назвал своего министра иностранных дел. Он сказал, что принял наконец решение. И, чтобы показать, что это решение бесповоротно, он вызвал секретаря и в их присутствии продиктовал заявление, которое следовало немедленно зачитать по радио. В нем говорилось, что фюрер остается в Берлине и будет оборонять его до конца.
Затем Гитлер послал за Геббельсом и пригласил его с женой и шестью детьми переехать в бункер из своего сильно пострадавшего от бомбежек дома, расположенного на Вильгельмштрассе. Он был уверен, что по крайней мере этот фанатичный приверженец останется при нем вместе с семьей до конца. Потом Гитлер занялся своими бумагами, отобрав те, которые, на его взгляд, следовало уничтожить, и передал одному из своих адъютантов ― Юлиусу Шаубу, который вынес их в сад и сжег.
Наконец, вечером он вызвал к себе Кейтеля и Йодля и приказал им двинуться на юг и взять на себя непосредственное руководство оставшимися войсками. Оба генерала, находившиеся рядом с Гитлером всю войну, оставили довольно красочное описание последнего расставания с верховным главнокомандующим. Кейтель, который ни разу не ослушался приказа фюрера, даже когда тот повелевал совершать самые подлые военные преступления, промолчал. В отличие от него Йодль, лакействовавший в меньшей степени, ответил. В глазах этого солдата, который, несмотря на фанатичную преданность и верную службу фюреру, еще хранил верность военным традициям, верховный главнокомандующий бросал свои войска, перекладывая в момент катастрофы ответственность на них.
«Вы не сможете руководить отсюда, ― сказал Йодль. ― Если рядом с вами не будет штаба, как вы сможете вообще чем–либо управлять?»
«Что ж, тогда Геринг там примет руководство на себя», ― возразил Гитлер.
Один из присутствовавших заметил, что ни один солдат не будет сражаться за рейхсмаршала, и Гитлер прервал его: «Что вы имеете в виду под словом «сражаться»? Сколько осталось сражаться? Всего ничего». Даже у безумного завоевателя спала наконец пелена с глаз.
Или боги на мгновение ниспослали ему просветление в эти последние дни его жизни, похожие на кошмар наяву.
Вспышки неистовой ярости у фюрера 22 апреля и его решение остаться в Берлине не прошли без последствий. Когда Гиммлер, который находился в Хоэнлихене, северо–западнее Берлина, получил от Германа Фегелейна, своего офицера связи из штаба СС, отчет по телефону, он воскликнул в присутствии подчиненных: «В Берлине все с ума посходили. Что же мне делать?» «Поезжайте прямо в Берлин», ― ответил один из главных его помощников Готлиб Бергер, начальник штаба СС. Бергер был одним из тех простодушных немцев, которые искренне верили в национал–социализм. Он и понятия не имел о том, что его досточтимый шеф Гиммлер, подстрекаемый Вальтером Шелленбергом, уже установил контакт со шведским графом Фольке Бернадоттом относительно капитуляции немецких армий на Западе. «Я еду в Берлин, ― сказал Бергер Гиммлеру, ― и ваш долг состоит в том же».
В тот же вечер Бергер, а не Гиммлер, отправился в Берлин, и поездка его представляет интерес благодаря описанию, оставленному им как очевидцем принятия Гитлером важнейшего решения. Когда Бергер прибыл в Берлин, снаряды русских уже рвались неподалеку от канцелярии. Вид Гитлера, который казался «сломленным, конченым человеком», потряс его. Бергер осмелился выразить восхищение решением Гитлера остаться в Берлине. По его словам, он сказал Гитлеру: «Невозможно покинуть народ после того, как он держался так долго и так верно». И снова эти слова привели фюрера в ярость.
«Все это время, ― позднее вспоминал Бергер, ― фюрер не произнес ни слова. Затем он вдруг выкрикнул: «Все меня обманули! Никто не сказал мне правды. Вооруженные силы лгали мне». И далее в том же духе все громче и громче. Затем лицо его сделалось фиолетово–багровым. Я подумал, что в любой момент у него может случиться удар».
Бергер был также главой администрации Гиммлера по вопросам военнопленных, и после того, как фюрер успокоился, они обсудили судьбу именитых английских, французских и американских пленных, а также таких немцев, как Гальдер и Шахт, и бывшего австрийского канцлера Шушнига, которых перемещали на юго–восток, чтобы не допустить освобождения их американцами, продвигавшимися в глубь Германии. В эту ночь Бергеру предстояло вылететь в Баварию и заняться их судьбой. Собеседники обсудили, кроме того, сообщения о сепаратистских выступлениях в Австрии и Баварии. Мысль о том, что в его родной Австрии и на его второй родине ― Баварии может вспыхнуть мятеж, вновь вызвала у Гитлера конвульсии.
