Лев Колодный - Хождение в Москву
Последний электродетонатор проверен, все сосчитано, все концы соединены, чтобы уберечь их от блуждающих токов, все уложено в брезентовую сумку. В руки берется рогатка с проводом и электрическая машинка, генератор импульса. С такой нелегкой ношей взрывник выходит в забой, получив от начальника смены задание на взрыв в левом перегоне шахты №835.
Идем почти километр по круглому туннелю, облицованному бетонными плитами, ведущему в сторону Пушкинской площади. Под ногами хлюпает вода. Когда-то тут хозяйничало древнее море, оно оставило после себя известняки четвертой категории прочности. Куски белых глыб, груженные в вагонетки, вывозят нам навстречу.
Все, кто есть в забое, покидают его, уступая дорогу взрывникам. Для них тут уже все готово. Два часа проходчики бурили 50 глубоких отверстий. В них свободно проходит метровая деревянная палка. Она-то и помогает просунуть патрон в толщу известняка, отливающего на свету голубоватым цветом. Почти вплотную упирается в известняк укладчик блоков с поднятой железной рукой - эректором. Эта махина защищена железными листами от взрывной волны.
Тихо в забое. Взрывники работают молча. Один изготовляет боевик, заталкивая в патрон детонатор, другой набивает патронами шпуры, пробуренные по всей площади круга. Силы особой для этого не надо, но, взяв в руки боевик, нельзя уронить его, оставить под ногами.
Когда все 50 отверстий заполнены, концы детонаторов, как у лампочек на елке, последовательно соединяют в одну цепь, оставляя свободными всего два конца. Вот тогда взрывник командует:
- Пошли!
Теперь из забоя уходят все.
Федосов разматывает и тащит за собой длинный провод. В последний раз дает оглушительный свисток, оповещая о предстоящем взрыве. Все укрываются в безопасной зоне: камни при взрыве летят на 200 метров.
...Пора взять в руки взрывную машинку и крутануть ручку. Замигавшая лампочка - знак того, что можно нажимать кнопку. В то же мгновение по туннелю прокатывается ударная волна, и уши закладывает от канонады. Слышен треск мельчайших камешков, пулями пролетающих в вентиляционной трубе. Запахло взрывчаткой, загудела вентиляция, отсасывая пыль и газы. Заряды подрывались не сразу, а один за другим, словно во время артиллерийского салюта.
Когда мы снова подходим к забою, путь к стене преграждает гора больших и малых камней - 60 тонн породы ожидают теперь погрузки.
Сюда уже спешат поезда с порожними вагонетками. Облегчивший свою сумку взрывник возвращается на взрывсклад, он выполнил свою работу. Навстречу ему идут в забой проходчики.
ПОСЛЕДНИЙ ПЛОТ НЕГЛИНКИ
- Гуляли мы на плоту от Александровского сада до устья Неглинки, сказал мне Алексей Прокофьевич Ивлев, старый капитан московских подземных рек. Сказал так и пожалел, что сказал мне. Начиная с плохой погоды, кончая техникой безопасности - все было против повторения поездки на плоту. Пришлось убеждать мастера: "На дно Баренцева моря спускался".
Мастер ничего не ответил на это, а велел ждать погоды.
Как всякое водное путешествие, поездка по Неглинке зависит от погоды. Мы запрокидывали головы, смотрели в небо. Нас страшил ливень, как летчиков гроза. В проливной дождь уровень реки стремительно поднимается, и тому, кто не успеет быстро выбраться из подземного русла, - крышка.
Ее можно увидеть на мостовой - круглую железную заслонку на пути к подземной реке Неглинке, текущей по огромным трубам от Марьиной рощи до Большого Каменного моста.
Если вы все же хотите посмотреть реку, приходите на Большой Каменный мост. С его высоты увидите, как клубится волной Неглинка, впадающая в Москву через арку, прорубленную в гранитных камнях Кремлевской набережной.
Берега обеих рек одели в каменные одежды, одну из них упрятали под землю. Но ничего не в силах помешать их слиянию, превращению малого в большое: притока - в реку, реки - в море, моря - в океан.
Глядя, как исподтишка разливается мутными кругами по Москве-реке посеревшая Неглинка, трудно представить, что каких-то двести с лишним лет назад, а точнее 28 июля 1728 года, было, как гласят документы, "отпущено в Лефортовский императорский дом из Неглинских прудов к столовому кушанию живой рыбы, а именно: стерлядей ушных 6 по 8 вершков, окуней 20, плотиц 20".
В Москве давно забыли о стерляди из Неглинки, о ее прудах, нанизанных по руслу там, где сейчас цветет Александровский сад, о плотинах и мельницах, долго махавших своими крыльями над болотистыми берегами. Забыли и о самой реке, отдавшей свое название улице Неглинной. Только в дни больших ливней дает о себе знать покоренная река, переполняя трубу, вырываясь бушующими потоками из колодцев, заливая Трубную площадь.
Но в любую погоду, каждый день о Неглинке думают несколько работников во главе с Ивлевым, которым Москва отдала на попечение реку.
Наступил срок спускаться под землю в реку. Автобус, груженный шпалами, ломами, топорами, водолазными костюмами, отправился к Кремлю и остановился у входа в Александровский сад, напротив железной решетки. Рядом на асфальте красовалась старинная тяжелая плита.
Если круглые колодцы - дверь в подземную реку, то широкая плита ворота в подземное хозяйство, царство Неглинки. У него свои законы, свои границы, свои правители. Один из них поднимает рычагом плиту, и, раньше чем глаза освоились с темнотой подземелья, я услышал шум воды.
Что шум машин, проносящихся мимо Кремля! Река бурлила и клокотала. Падающий с неба свет едва успевал освещать быстрые мелкие волны, проваливавшиеся в подземелье - в сторону Александровского сада. Здесь, у решетки, начинается самое неспокойное место Неглинки.
- Уклон 6 сантиметров на 1 метр, - сказал мастер.
Скорость движения воды никто не мерил. Но брошенная в поток спичка мгновенно скрывается из виду. Вслед за ней должны отправиться две шпалы, доставленные сюда на машине. Шпалы быстро оказываются на асфальте, столь же быстро гвоздями прибиваем на них сверху неширокие доски. Так у Кремлевской стены сколотили плот, предназначенный для плавания по Неглинке единственно возможное средство передвижения на бурном участке реки от Александровского сада до впадения в Москву-реку.
Плот из шпал уже не раз выручал. Идея его пришла в голову Алексею Прокофьевичу Ивлеву, в жизни своей видевшему плоты только в кино. Но плот необходимость. Раньше, чтобы обследовать дно реки на крутом участке, обвязывались веревками и так на вожжах преодолевали метр за метром - от колодца до колодца. Но вожжи не спасали, вода валила с ног и не давала подняться, подчас выбрасывая смельчаков в Москву-реку. Ивлев был первым, кто "гулял" по Неглинке на плоту. За ним отправились его помощники.
Время от времени им приходилось снаряжать подземную экспедицию для проверки старого ложа реки, выложенного плиткой, ремонта дна... Сегодня состоится прощальный рейс по Неглинке. В этом году построят второе широкое русло Неглинки, чтобы никогда больше не выходила она из берегов. Русло примет воды реки, и ее хозяевам не придется больше сооружать плот, спускаться для обследований на дно, обвязавшись спасательными веревками.
А пока, солнечным светлым днем, когда небо не предвещало ливня, готовился к последнему рейсу плот. Его обвязали веревками и опустили под землю, где бурлила вода. Не успели шпалы коснуться дна, как поток перевернул плот вверх дном. Вчетвером подтягиваем его веревками много раз вверх и вниз, - пока не опускаем правильно. Вот тут-то я понял, что "гулять" по Неглинке трудно.
Но уже ступал по нависшей над потоком стремянке плотогон. Ему подали лом, фонарь. Теперь моя очередь спускаться.
Канаты натянулись струнами, удерживая пляшущий на волнах плот. И хотя дно не глубокое, ногой на него не станешь - вода не хочет. Упершись ногами в округлую стенку трубы, кое-как пытаюсь оседлать плот, хватаясь за спасательную скобу. Шпалы погрузились в воду, а ноги свисли по сторонам так, как если бы сидел на гимнастическом коне. Вперед пробирается и усаживается спиной ко мне плотогон. Все произошло так быстро, что я даже не успел познакомиться с ним, узнать имя.
- Как вас зовут? - спрашиваю я уже не столько из приличия, сколько из предосторожности. - Кого звать, если плот опрокинется?
- Анатолий, - покрывая шум воды, ответил плотогон и еще громче закричал тем, кто был наверху: - Давай!
Но нас еще держат на веревках. Дорогу вперед освещает лампа фонаря, висящая на груди Анатолия. Луч выхватывает из темноты серую стену трубы и такой же серый поток, состоящий из исконных вод Неглинки, дождя и условно чистых вод, спускаемых в реку по трубам предприятиями.
- Давай, давай! - еще раз крикнул Анатолий. Веревки наконец ослабли, и плот понесло. Тотчас пришлось работать ногами, чтобы сохранить равновесие, отталкиваясь то от стенки, от дна.
Плывем. Дна больше нет. И мы свободно несемся, погрузившись по пояс в холодную воду. Поток бьет в спину, как ветер в парус.
