Александр Костин - ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ?
Чует кошка, чье мясо съела. Трусоват оказался на поверку «заединщик» состоявшегося позорного сговора.
«Не скрою, тревожно было на сердце. Все мы люди, все мы человеки. Была тревога. Но, знаете, в глубине души была и большая вера в последовательность Ельцина. Я знал, что Ельцин власть Горбачеву не отдаст — он уже был Президентом России не первый месяц. Я видел по газетам, по телевидению, знал по другим информационным каналам — события развивались так, что двум президентам в Москве не бывать. А Борис Николаевич — человек волевой, властный, умеющий полностью собраться в нужный момент. Плюс то обстоятельство, что с министром обороны у них было полное взаимопонимание. Это тоже важный момент… Но конечно, могло случиться и непредвиденное. Поэтому тревога оставалась.
…Почему эта встреча произошла не в Москве — какое это имеет значение? Беловежская Пуща — место известное. А теперь — тем более… А конфиденциальность была необходима. Что нам оставалось делать: сообщить куда следует о том, что вот едем разваливать Союз? Мол, не возражаете?
…Мы после встречались не раз… Говорили о том, что нам нельзя разрывать исторические, экономические и культурные связи… Но чтобы кто-то из нас сказал: «Что же это мы натворили?!» — такого не было…»[525]
Спрашивается: чем было Беловежское соглашение? «Это был настоящий заговор, и его авторы были бы в любом нормальном государстве немедленно арестованы и отданы под суд», — писал Николай Павлов[526]. В любом нормальном государстве — это так, но в тот момент наша страна таковой не являлась. Горбачев, по крайней мере на словах, начал сопротивляться и осуждать заговорщиков: «Судьба многонационального государства не может быть определена волей руководителей трех республик», — заявил он. Или в разговоре с Кравчуком: «Ну, что вы там придумали? У меня за спиной! Даже в известность не поставили… Совесть хоть у вас есть»?! И после того, как Л. Кравчук ответил, что они сразу же после подписания Соглашения ему позвонили, журналистов поставили в известность. Уже весь мир об этом знает — разве это «за спиной»?! Он уточняет: «Я спрашиваю: почему без меня? Почему не в Москве? Почему со мной никто не посоветовался? Как вы могли — без меня?!»[527] Ну чем не крыловский повар?!
Если верить Георгию Пряхину, Горбачеву предлагали арестовать Беловежскую тройку силами роты почетного караула как заговорщиков. Не пошел Михаил Сергеевич на это[528]. Такое же предложение делал Горбачеву А Руцкой: «Узнав о случившемся, я стал звонить Горбачеву. После нескольких неудачных попыток меня с ним все же соединили. Я настоятельно попросил принять меня. Горбачев назначил встречу через час. Судя по интонации, делал он это с крайним нежеланием.
Я прибыл к нему в назначенное время. Михаил Сергеевич был на удивление спокоен. Я спросил у него, знал ли он о цели визита Ельцина в Минск и о заговоре по уничтожению Советского Союза. На вопрос он ответил уклончиво: «Не знал, но догадывался, что Ельцин, вернее, Бурбулис что-то задумал». После небольшой паузы он спросил меня, что я думаю по этому поводу. Я однозначно определил эти действия как преступление, государственный переворот. Видимо, ему не понравилось мое заключение и предложение проявить решительность, используя закон и власть президента СССР, арестовать эту пьяную троицу, подписавшую в угоду США позорный сговор. Побледнев, а затем засуетившись, он попрощался со мною и попросил не горячиться, сказав, что происшедшее не так драматично, как мне кажется, положение можно спасти…
Поведение Горбачева мне непонятно по сей день. Либо он все знал и был прямым участником сговора, либо попросту струсил в определенный момент, когда решалась судьба великого государства, с которым считался весь мир»[529].
Правда, все это А. Руцкой говорил спустя четыре года после описываемых событий, когда уже был в оппозиции к Ельцину, равно как и генерал КГБ А. Стерлигов, верой и правдой служивший Ельцину, но уйдя в оппозицию легко проводил исторические параллели: «Собственно говоря, они повторяют политику большевиков. Ленин для того, чтобы выжить самому, готов был вместе с Брестским миром — этим предательством национальных интересов — отдать и всю Украину. Нечто подобное сейчас совершают демократы с Бурбулисом, Гайдаром и Ельциным»[530].
Тема «заговорщицкого» характера проведения Беловежской акции постфактум широко освещалась в СМИ. Как писал бывший председатель Совета Союза Верховного Совета СССР К. Д. Лубенченко: «Была завершена блестящая тайная и неожиданная политическая операция, совсем как в военное время»… Да и президент Украины Л. М. Кравчук пояснил, что выбор места в районе «самой маленькой из трех столиц» не в последнюю очередь объяснялся тем, что там «было больше шансов сохранить… встречу в тайне»[531]. А основной орган (то есть КГБ), призванный предотвратить этот заговор, был занят совсем другим делом. Собственно говоря, такого государственного органа в стране уже не существовало. Была его полудеморализованная тень, органы госбезопасности Советского Союза доживали последние дни. Впрочем это не относится к белорусским чекистам, которые, кстати, обеспечивали режим охраны и безопасности в Вискулях. Председатель Белорусского КГБ генерал Э. Ширковский (по его собственному признанию) уже в 12 ночи проинформировал Горбачева и попросил дать указания относительно дальнейших действий. Горбачев сказал, чтобы тот связался с ним через двадцать минут для получения соответствующих указаний. Генерал в течение двух часов названивал Михаилу Сергеевичу, но тот так и не вышел на связь[532].
Вместо того, чтобы дать команду генералу немедленно арестовать участников заговора, президент СССР предпочел уклониться от своих конституционных обязанностей по защите целостности возглавляемого им государства. Не приняв должных мер к государственным преступникам, президент СССР сам становился соучастником преступления.
Даже в последний момент он мог не допустить вступления в силу Беловежских соглашений, поскольку закон был на его стороне. Нужно было издать соответствующий указ и срочно созвать Съезд народных депутатов СССР или даже Верховный Совет СССР — и решения, принятые в Вискулях, были бы дезавуированы, чего так боялись участники сговора. К тому же и Уголовный кодекс РСФСР, своей 64 статьей стоял на страже интересов государства, предусматривая наказание за «деяние, умышленно совершенное гражданами СССР в ущерб государственной независимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи СССР». Все силовые структуры еще контролировались союзным Центром.
Однако применением силовых санкций к заговорщикам Горбачев продолжил бы линию арестованных им «путчистов», выступавших за сохранение СССР, а это никак не соответствовало его «новому мышлению». Он боялся возможных политических осложнений, того, как воспримут Беловежское соглашение руководители других союзных республик, но самое главное, он боялся вызвать неудовлетворение заокеанских друзей. Нет, он не «умывал руки», он прекрасно понимал, что цель его жизни — «уничтожение коммунизма» — достигнута, поскольку уничтожение Советского Союза и есть уничтожение коммунистического будущего народов, свято веривших в этот миф.
«Успех антигосударственного заговора был обусловлен, главным образом, следующими тремя факторами: выбором момента, когда общество и государство разъедали глубокие внутренние противоречия; наличием надежного гаранта развала — Соединенных Штатов Америки; предательским поведением лидера СССР Горбачева»[533].
По мнению Е. Т. Гайдара: «Авторитет Горбачева, как, впрочем, и авторитет всех союзных органов управления, стал абсолютно прозрачным, а армию, которую столь часто подставляли, вряд ли можно было сдвинуть с места. Все это чертовски напоминало ситуацию 1917 года, когда от Керенского после провала, так называемого, корниловского мятежа отступились практически все военные. Свергнутый с поста, он едва сумел собрать несколько казачьих сотен, которые прекратили всякую борьбу, стоило только большевикам оказать самое первое сопротивление»[534].
Такие же безнадежные попытки остановить процесс распада Советского Союза тоже были сделаны. Группа народных депутатов СССР, «озабоченная сложившейся ситуацией», выступила с инициативой созыва съезда для принятия решения «по восстановлению конституционного порядка на всей территории СССР». А. Лукьянов писал о том, что через два дня после Беловежского заявления депутат В. Самарин принес в кабинет Горбачева подписанные почти пятьюстами народными депутатами заявление о немедленном созыве чрезвычайного Съезда народных депутатов СССР. Горбачев не прореагировал[535].
