Петр I - Берг Василий

В декабре 1700 года русский посол Андрей Матвеев писал из Гааги Петру: «Шведский посол с великими ругательствами сам, ездя по министрам, не только хулит ваши войска, но и самую вашу особу злословит, будто вы, испугавшись приходу короля его, за два дни пошли в Москву из полков, и какие слышу от него ругания, рука моя того написать не может. Шведы с здешними, как могут, всяким злословием поносят и курантами на весь свет знать дают не только о войсках ваших, и о самой вашей особе. Здешние господа ждут мира, потому что лучшие ваши войска побиты и генералы, пущие промышленники, взяты в полон, каких людей сыскать трудно, и солдат таких вскоре обучить невозможно». Ущерб репутации не шел ни в какое сравнение с угрозой, нависшей над Россией. Важно было не дать Карлу развить успех и получить как можно больше времени для реорганизации армии.

Фридрих Саксонский был крайне ненадежным союзником. С одной стороны, он горел желанием поквитаться со шведами за все нанесенные ему обиды, а с другой, во что бы то ни стало хотел удержать на своей голове польскую корону – ведь королем быть почетнее и выгоднее, чем курфюрстом.[47] Ради короны он мог заключать тайное соглашение с Карлом XII за спиной Петра. Петр прекрасно понимал, какого союзника послала ему судьба, но всячески поддерживал Фридриха в борьбе со шведами – пусть лучше Карл воюет в Польше, нежели в России. После нарвского разгрома Петр нашел возможность предоставить в распоряжение Фридриха двадцатитысячное войско и ежегодно выдавал ему субсидию в сто тысяч рублей.[48] Кроме того, против шведов действовал корпус Бориса Шереметева, собранный в Новгороде по принципу «с бору по сосенке». Костяк корпуса составляли участники осады Нарвы, к которым могли добавляться все мало-мальски сведущие в военном деле. В декабре 1700 года Петр писал Шереметеву: «Не лепо при несчастьи всего лишиться… Того ради повелеваю, – тебе при взятом и начатом деле быть и впредь, то есть – над конницей, с которой ближние места беречь для последующего времени, и иттить вдаль для лучшего вреда неприятелю. Да и отговариваться нечем: понеже людей довольно, так же реки и болота замерзли… Еще напоминаю: не чини отговорки ни чем, ниже болезнью… Получили болезнь многие меж беглецов, которых товарищ, майор Лобанов, повешен за такую болезнь».

Польза от шереметевских рейдов была тройной. Во-первых, его корпус доставлял шведам существенное беспокойство и отвлекал на себя часть войск, облегчая тем самым положение Фридриха Августа. Во-вторых, одержанные победы поднимали моральных дух русских воинов – вот же, и мы шведов бить можем! Шереметев был идеальным полководцем – умным, дальновидным и осторожным. Пока его солдаты не набрались боевого опыта (а опыт был третьей пользой), Борис Петрович предпочитал нападать на шведов лишь в тех случаях, когда имел как минимум двукратный численный перевес. И это правильно, ведь его главной задачей было нанесение «лучшего», то есть – наибольшего вреда шведам, а не изгнание их с русской земли (всему свое время). Разумеется, требовалась какая-то громкая победа, могущая подсластить горечь нарвского поражения. Такая победа была одержана в конце декабря 1701 года[49] у поместья Эрестфер, близ Дерпта.[50] Петр в этом сражении не участвовал, но оно имело очень важное значение, так что нужно сказать о нем пару слов.

В Эрестфере находились основные силы генерал-майора Вольмара фон Шлиппенбаха, которому Карл XII поручил охрану Шведской Ливонии (да, это тот самый «пылкий Шлиппенбах» из «Полтавы»).[51] Шереметев располагал примерно семнадцатью тысячами воинов, треть которых составляло конное дворянское ополчение. У Шлиппенбаха, как принято считать, было около семи тысяч солдат.[52] В «Журнале Петра Великого»[53] записано, что шведы потеряли убитыми три тысячи человек, а русские – тысячу. Эти сведения сильно расходятся с данными, которые приводит в своем военно-походном журнале Шереметев: «Всего ранено шестьдесят три человека, побито семнадцать человек». Потери и трофеи, а также захваченных в плен шведских офицеров Шереметев перечисляет с дотошностью потомственного бухгалтера – желающие могут ознакомиться с журналом, благо он находится в Сети в свободном доступе.

«Мы можем, наконец, бить шведов!» – обрадовался Петр, получив известие о победе, за которую Шереметев получил фельдмаршальское звание и орден Святого апостола Андрея Первозванного. Этот старейший российский орден, высшая награда Российской Империи, был учрежден Петром в день памяти апостола 13 декабря 1698 года и до 1713 года оставался единственным российским орденом.

Несколько лет Петр со скоростью, которой мог бы позавидовать и Карл XII, мотался (иначе и не скажешь) по своей державе от Архангельска до Воронежа. В Архангельске, пережившем нападение шведских кораблей, требовалось укрепить защиту города, а в Воронеже приходилось строить новые корабли и ремонтировать старые, для того чтобы у турок не возникало и мысли о нападении на Россию. Договор – это всего лишь бумага с подписями, а главной сдерживающей силой во все времена была опасность получить сдачи той же монетой. «Извольте держать опаску от турской стороны (как я напред сего писал) и, для Бога, никаких торговых приезжих не пускайте на Таганрог, а торговать велите у Азова в удобных местах; также чтоб город поспешить к совершению обороны к зиме», – писал Петр в середине 1701 года своему верному сподвижнику Федору Апраксину, бывшему в то время азовским губернатором.

Для того, чтобы постоянно быть в курсе турецких дел, в конце 1701 года Петр отправил постоянным посланником в Константинополь Петра Андреевича Толстого, который усердной службой замаливал свой давний грех – поддержку Милославских во время стрелецкого бунта 1682 года. Толстой пробыл среди турок без малого тринадцать лет – до 1714 года, и все это время подробно информировал Петра о турецких делах и настроениях. Ради добычи информации Петр Андреевич создал разветвленную агентурную сеть, а при необходимости пускался на авантюры самолично – например, мог тайно проникнуть в султанский гарем (!) для того, чтобы подкупить мать султана Ахмета III и воздействовать через нее на владыку Блистательной Порты.[54] Дважды, во время обострения российско-турецких отношений, Толстому пришлось побывать в крепости Эдикале, известной также как Семибашенный замок. Османская дипломатическая этика предписывала держать послов враждебных государств в заложниках вместо того, чтобы высылать их домой.

Подготовка к войне требовала средств. «Птенец гнезда Петрова» Андрей Нартов, благодаря своим талантам выбившийся из посадских людей в заведующие царскими токарными мастерскими, рассказывал, как была решена проблема нехватки денег: «После первой неудачной осады города Нарвы Государь Петр Первый… имел недостаток в пушках; сего ради для скорейшего вылития оных, принужден был прибегнуть к церковным колоколам, которых находилось множество лишних. А как и в деньгах был также недостаток, то в крайности такой намерен был поубавить монастырских сокровищей, в золоте и серебре состоящих. Оба сии предприятия могли в нерассудительном народе поселить негодование, который по суеверию и по старинным предрассуждениям лучше бы хотел видеть великолепие церковное, нежели благополучие государства, подкрепляемое таким имуществом… Князь Ромадановский… сказал: “Жаль мне тебя, Петр Алексеевич, быть так, поедем теперь, но не бери с собою никово”. Обрадованный Государь и аки бы вновь от сего переродившийся, следовал за ним… поехали они обще из Преображенска в Кремль: прибыли в Тайный приказ, над которым был князь Ромадановский главноначальствующим, вошли в присутственную палату, в которой кроме сторожа никого не было. Князь приказывал ему отдвигать стоящий у стены шкап, в котором находились приказные книги… шкап был отдвинут, появилась железная дверь… Ромодановский приступя к дверям, осматривал висящую восковую печать, сличал ее с тем перстнем, который был на его руке и которым вход был запечатан, при чем свечу держал Его Величество. Потом, вынув из кармана хранящийся в кошельке ключ, отпирал оным дверь… При входе своем в первую палату, которая была со сводом, к несказанному удивлению увидел Его Величество наваленные груды серебряной и позолоченной посуды и сбруи, мелких серебряных денег и голландских ефимков, которыми торговцы чужестранные платили таможенную пошлину, и на которых находилось в средине начеканенное московское клеймо для того, чтоб они вместо рублей в России хождение свое имели, множество соболей, протчей мягкой рухляди, бархатов и шелковых материй, которые либо моль поела, или сгнили. А как Государь смотря на сие последнее и пожимая плечами, сожалел и говорил: “Дядя! это все сгнило” то князь отвечал: “Да не пропало”. По сем любопытство побуждало Петра Великого идти в другую палату посмотреть, что там находится, но князь его не пустя остановил и сказал: “Петр Алексеевич! полно с тебя теперь и этова; будет время, так отдам и достальное. Возьми это, и не трогая монастырского, вели наковать себе денег”. Государь расцеловал почтенного и верного старика, благодарил его за соблюдение сокровища, и спрашивал: каким образом без сведения братей и сестры его Софии, по сию пору сие оставалось. “Таким образом, – отвечал Ромадановский, – когда родитель твой Царь Алексеи Михайлович в разные времяна отъезжал в походы, то по доверенности своей ко мне лишние деньги и сокровища отдавал на сохранение мне. При конце жизни своей, призвав меня к себе, завещал, чтоб я ни кому сего из наследников не отдавал до тех пор, разве воспоследует в деньгах при войне крайняя нужда”».[55]