Мир истории. Начальные века русской истории - Борис Александрович Рыбаков
«И бысть у них [у варягов] князь именъм Ольг, мужь мудр и храбр…» [далее описывается разбойнический захват Олегом столицы Руси Киева] «и беша и у него мужи варязи, словене и отътоле прозъвашася русию».
По совершенно ясному смыслу фразы войско Олега, состоявшее, как позже у Ярослава Мудрого, из варягов и словен, после овладения Киевом стало называться Русью. «Оттоле», то есть с того срока, как Олег оказался временным князем Руси, его воины и стали именоваться русью, русскими.
Совершенно исключительный интерес для уяснения отношения варягов к северорусскому политическому строю представляет сообщение о дани варягам:
«А от Новагорода 300 гривен на лето мира деля, еже и ныне дають».
Дань, выплачиваемая «мира деля» есть откуп от набегов, но не повинность подданных. Подобную дань киевские князья позднее выплачивали половцам для того, чтобы обезопасить себя от неожиданных наездов. Византия в X веке откупалась такой «данью» от русов. Упомянутая «дань» Новгорода варягам выплачивалась вплоть до смерти Ярослава Мудрого в 1054 году (летописец, писавший около 1050 года, говорил о том, что «и ныне дають»).
Выплата этой дани никоим образом не может быть истолкована как политическое господство норманнов в Новгороде. Наоборот, она предполагает наличие местной власти в городе, могущей собрать значительную сумму (по ценам XI века достаточную для закупки 500 ладей) и выплатить ее такой внешней силе, как варяги, ради спокойствия страны. Получающие откуп (в данном случае — варяги) всегда выглядят первобытнее, чем откупающиеся от набегов.
Олег после победоносного похода на Царьград (911 год) вернулся не в Киев, а в Новгород «и отътуда в Ладогу. Есть могыла его в Ладозе». В других летописях говорится о месте погребения Олега иначе: «друзии же сказають [то есть поют в сказаниях], яко идущу ему за море и уклюну змия в ногу и с того умре».
Разногласия по поводу того, где умер основатель русской державы (как характеризуют Олега норманисты), любопытны: русские люди середины XI века не знали точно, где он умер — в Ладоге ли или у себя на родине за морем. Через семь десятков лет появится еще один неожиданный ответ: могила Олега окажется на окраине Киева.
Все данные новгородской «Остромировой летописи» таковы, что не позволяют сделать вывод об организующей роли норманнов не только для давно сложившейся Киевской Руси, но даже и для той федерации северных племен, которые испытывали на себе тяжесть варяжских набегов. Даже легенда о призвании князя Рюрика выглядит здесь как проявление государственной мудрости самих новгородцев.
Рассмотрим историческую обстановку другой эпохи, когда подробный и значительный труд Нестора дважды переделывался сначала при участии игумена Сильвестра Выдубицкого, а потом неизвестным по имени писателем, являвшимся доверенным лицом князя Мстислава Владимировича Мономашича. Этот писатель от первого лица вел рассказ о своем посещении Ладоги в 1114 году (там он проявил археологический интерес к древним бусам, вымываемым из почвы водой). Назовем его условно Ладожанином. По мнению А. А. Шахматова, он переделывал свод Нестора в 1118 году (так называемая третья редакция «Повести временных лет»).
Владимир Мономах, талантливый государственный деятель и полководец, оказался на киевском великокняжеском столе не по праву династического старшинства — он был сыном младшего из Ярославичей (Всеволода), а были живы и представители старших ветвей. Взаимоотношения Мономаха с богатым и могущественным киевским боярством были сложными. Последние годы жизни Всеволода Ярославича Владимир состоял при больном отце и фактически управлял государством. После смерти Всеволода в 1093 году боярство, недовольное Владимиром, передало киевский стол бездарному Святополку (по старшинству), и Мономах двадцать лет безуспешно добивался престола. Только в 1113 году (после смерти Святополка) в самый разгар народного восстания боярство обратилось с приглашением к Владимиру, княжившему тогда в Переяславле Русском (ныне Переяслав-Хмельницкий), призывая его на киевский престол. Мономах согласился, прибыл в Киев и немедленно дополнил Русскую Правду особым «Уставом», облегчавшим положение простых горожан.
Как истинный государственный муж, Мономах, действуя среди князей-соперников, всегда заботился об утверждении своих прав, о правильном освещении своих дел. Без лишней скромности он самолично написал знаменитое «Поучение», которое является отчасти мемуарами (где, как во всех мемуарах, автор заботится о выгодном освещении своей деятельности), отчасти конспектом для летописца, в котором перечисляются 83 похода Владимира в разные концы Европы.
Его внимание к летописи, к тому, как будут показаны в книгах его дела, его законы, его походы современникам и потомкам, проявилось в том, что он ознакомился с летописью Нестора (писавшего при его предшественнике) и передал рукопись из Печерского монастыря в Выдубицкий, основанный его отцом. Игумен этого монастыря Сильвестр кое-что изменил в полученной книге (1116 год), но это, очевидно, не удовлетворило высокого заказчика. Новая переделка была поручена «Ладожанину».
В новгородской «Остромировой летописи» Мономаху импонировали три идеи: первая — законность приглашенного со стороны князя (каким являлся и он сам); вторая — князь появляется как успокоитель волнений, напоминающих киевскую ситуацию 1113 года («…рать велика и усобица и въсташа град на град…», летопись 1050 года); третья — приглашенный князь устраняет беззаконие («…и не бе в них правды…») и должен «рядить по праву». Мономах к этому времени уже издал свой новый «Устав».
Созвучие летописи 1050 года состоянию дел при Мономахе достаточно полное. О варягах как таковых здесь нет и речи; смысл несомненной аналогии, как мы видим, совершенно в другом. Однако поправки к рукописи Нестора (1113 года), сделанные Ладожанином, носят явно проваряжский характер. Здесь мы должны упомянуть о сыне Мономаха Мстиславе, с именем которого А. А. Шахматов связывал редакцию 1118 года, создававшуюся под его надзором.
Все тяготения вставок в «Повесть временных лет» к северу, все проваряжские элементы в них и постоянное стремление поставить Новгород на первое место, оттеснить Киев — все это становится вполне объяснимым, когда мы знакомимся с личностью князя Мстислава Владимировича. Сын англичанки Гиты Гаральдовны (дочери английского короля), женатый первым браком на шведской, варяжской, принцессе Христине (дочери короля Инга Стенкильсона), а вторым браком на новгородской боярышне, дочери посадника Дмитрия Завидовича (брат ее, шурин Мстислава, тоже был посадником), Мстислав, выдавший свою дочь за шведского короля Сигурда, всеми корнями был связан с Новгородом и Севером Европы.
Двенадцатилетним отроком в 1088 году
