Фрэнсис Чичестер - В пустыне волн и небес
Наутро я пошел к своей "Мот" и увидел, что солдаты уже перевезли ее в ангар. Дежурный сержант говорил по-французски; он сообщил мне, что мой аэроплан отделался легкими повреждениями - сломаны распорка и пропеллер. Я отказывался верить, но он оказался прав.
Было чему изумляться и радоваться. Я совершил посадку на абсолютно плоский солончак, на четыре дюйма покрытый водой. Поверхность была настолько ровной, что я не почувствовал, как сел. Следы от колес свидетельствовали, что "Джипси Мот" проехала ярдов тридцать пять прежде, чем встать на нос. Я ведь считал, что все еще выполняю снижение и не выровнял машину.
С момента отлета из Англии прошло 40 часов, и 26 из них я провел в воздухе, пролетев до Триполи 1900 миль. Из 14 часов, проведенных на земле, на сон выдались неполных 3 часа, остальное время - напряженная техническая работа с аэропланом и улаживание разных формальностей. Стало ясно, что реальность перечеркивает мои расчеты. Достичь поставленной цели я мог только при одном условии: пролетать в день по тысяче миль. Но усталость и задержка во время дневных посадок делали мой план невыполнимым.
Глава девятая
ОТ ТРИПОЛИ ДО ЯВЫ
Десять дней я ждал, пока доставят новый пропеллер, и все это время итальянские военные пилоты относились ко мне внимательно и по-доброму. Они развлекали меня, и, кажется, я тоже их развлекал. Был среди них некто Вале-риани. Узнав, что я за четыре месяца сломал уже три пропеллера, он предложил сделать его из резины - может быть, неплохая идея. Валериани командовал инженерной частью, где мне бесплатно сделали весь ремонт. Был там еще красавец Гуиди, он очень внимательно относился к своей внешности. На столе и стенах его комнаты сверкали подписанные фотографии потрясающих красоток, и он прекрасно вписывался в этот интерьер.
Пропеллер прибыл, и я мог лететь дальше. Но я теперь не испытывал энтузиазма и даже напротив - страшился предстоящего пути. Перелет из Лондона в Африку отнял у меня почти все силы, нервы расшатались. Я еще никогда не летал в Африке. Меня уверяли, что здесь воздух у земли такой разреженный, что аэроплан при посадке камнем падает на землю. Аэродромная служба не хотела меня отпускать: свежий ветер поднял в воздух тучи песка, да к тому же со дня моего прибытия здесь произошло уже несколько несчастных случаев. На побережье нашли разбитый аэроплан Ласалля, который летел из Франции в Индокитай. Тела пилотов привезли в Триполи, и итальянцы устроили пышные похороны. Собрались все летчики эскадрильи, все консулы, в похоронах участвовал отряд фашистов в черных рубашках и пилотках с кисточками. Гробы стояли на лафетах, над процессией медленно пролетели три итальянских аэроплана "Ромео". Французский консул попросил меня сказать несколько слов от имени британских авиаторов. Я сказал, но в своем единственном костюме и брюках гольф чувствовал себя неловко: все остальные гражданские были в длинных фраках и высоких шляпах.
В соборе поставили пушку, автоматы и скрещенные пропеллеры, епископ Триполийский отслужил торжественную заупокойную. Во время службы одно из четырех кадил вдруг ярко вспыхнуло, загорелось и потом громко лопнуло, что усилило впечатление от всего ритуала.
В течение недели произошли еще три крупные аварии. В Южной Африке разбились Джонс Уильяме и Дженкинс, та же участь постигла одного из пилотов триполийской эскадрильи, который вылетал на поиски Ласалля. Потерпел крушение и швед Андрэ.
Я устроил себе пробный полет. Впервые смотрел на Африку сверху, и то, что видел, мне очень нравилось. Необыкновенно синее море омывало побережье, а на юг уходила огромная пустыня, будто какая-то жидкая коричневатая субстанция, захлестывающая горизонт. Я невольно вздохнул: выдержит ли моя "Мот" этот путь, так ли она прочна, как прежде? Я решил проверить ее воздушной акробатикой и стал делать петли. Одну из них я начал слишком медленно, "Мот" встала на хвост, застыла, а потом начала скатываться назад. Я испугался: а вдруг порвутся рули высоты и обломится хвост? - и вцепился в рычаги управления. В конце концов аэроплан выполнил фигуру - это была худшая петля в моей жизни. Я пустил машину в штопор, и она не пожелала выходить из него. Я решил, что заклинило управление, но дело было во мне самом. Мне все же удалось уговорить свою "Мот" выйти из пике. Закончив упражнения, я стал садиться на 275-ярдовую площадку между ангарами и глубокой канавой, прорытой поперек поля. Месяцем раньше я бы шутя выполнил этот маневр, но сейчас нервы у меня совсем расшатались, из головы не шли рассказы об африканском разреженном воздухе. Я недостаточно сбросил скорость и проскочил площадку. Пришлось притвориться, что это была рекогносцировка, и заходить снова. Весь аэродром вышел посмотреть на забавное зрелище, от этого я еще больше разнервничался. Я проскользнул между двумя ангарами, едва не задел их крыльями, но приземлился благополучно.
Зрители окружили "Мот"; я решил, что они прибежали узнать, какая муха меня укусила, и чувствовал себя полным идиотом. Оказалось, их поразил мой высший пилотаж. Я расхохотался: вероятно, с земли моя неуклюжая петля действительно выглядела впечатляюще.
9 января 1930 года я встал до рассвета, горя нетерпением продолжить свое воздушное путешествие. Дежурный офицер всю ночь не смыкал глаз, боясь пропустить мой отлет. Сам я спал как бревно и потому, вероятно, недостаточно ему посочувствовал. С помощью механика я выкатил "Мот" из ангара в темноту. Свой четвертый пропеллер я окрестил, разбив о колесо бутылку лучшего коньяка, какой можно было здесь достать (шампанское, решил я, слишком слабый напиток для такого случая). Завел мотор и с нетерпением ждал сигнала на вылет, но тут прибежал дежурный пилот и сообщил, что вылетать нельзя: где-то по маршруту разыгралась песчаная буря. Я стал возражать. Но они отказывались дать разрешение на вылет. Пришлось возвращаться в свою комнату и досыпать дальше. В 8.30 я попросил свежую сводку: буря как будто утихала, и меня с неохотой выпустили.
Пространство подо мной до самого горизонта на юге представляло собой коричневую пустыню, только вдоль самого берега синего-синего моря попадались редкие виноградники и оливковые рощицы. Близ Эль-Агелии, в 500 милях от Триполи, я попал в песчаную бурю. Ветер дул с юго-востока со скоростью 50 миль в час. "Мот" летела сквозь песчаную тучу. Видимость становилась все хуже и хуже, пришлось спуститься до 200 футов - с этой высоты можно было различать землю прямо под собой. Началась болтанка. Я представлял, что будет, если я попаду в такую неприятность ночью. К счастью, буря захватила сравнительно небольшое пространство- 100 миль, и у Геминеса я вылетел на чистый воздух.
За 8 часов я пролетел 570 миль и приземлился в Бенгази, где провел вечер с британским консулом Чэффи, шведским летчиком Андрэ и местным фермером по имени Баззан. Андрэ рассказал мне, как он лишился своего аэроплана.
Он попал в песчаную бурю близ Геминеса, вынужден был сесть на берегу моря и изо всех сил держал свою машину, чтобы ее не унесло ураганным ветром. Бушующее море вдруг прорвало песчаный вал, за которым он укрывался, и затопило аэроплан. Андрэ пришлось вплавь добираться до берега.
Баззан имел ферму в окрестностях Бенгази. По ночам ему приходилось охранять свою землю с автоматом. По его словам, итальянцы накануне бомбили арабские поселения в 10 милях от Бенгази. Мне доводилось слышать истории о невероятных жестокостях, которым арабы подвергали захваченных итальянских пилотов.
Утром Чэффи сообщил мне о смерти в Новой Зеландии моей бывшей жены. Известие опечалило меня. Я не мог понять, что случилось: когда я уезжал из Новой Зеландии, с ней все было в порядке.
В 6.35 утра я вылетел из Бенгази с хорошим попутным ветром. Через 350 миль достиг британской территории в Эс-Саллуме. Наслушавшись страшных рассказов о захваченных пилотах, я был рад покинуть итальянские владения - теперь при вынужденной посадке меня, возможно, и не убили бы. Пролетая, я заметил, что местность стала скучнее.
Поначалу я собирался сесть в Мерса-Матрух, до которой долетел в полдень, но потом решил, что, если сяду, не успею добраться до военного аэродрома в Абу-Сувейра, где служил мой двоюродный брат. До этого аэродрома оставалось еще более 300 миль.
Вот и дельта Нила. Я уже 8 часов в воздухе, стук мотора отдается в каждой клеточке моего тела, в каждом нерве. Все тело затекло, я то и дело ерзал на сиденье, чтобы хоть как-то размяться. Надо было перекачать бензин из задних баков в передний, на это ушло почти полтора часа. Пока я вручную качал бензин, мне пришлось абсолютно неподвижно держать ноги на руле, и у меня стала отчаянно ныть поясница.
В полете я обычно ел финики, сухари, сыр, сардины и консервированные фрукты, но сейчас усталость заглушила голод. Голова кружилась от бесконечного созерцания: я как будто сидел на вершине горы и не отрываясь 8 часов подряд обозревал окрестности. Дельта Нила, расчерченная на бесконечное число крохотных участков, казалась сверху смертельно скучной. Я обрадовался, когда снова появилась пустыня - будто огромный поток лавы вторгся на территорию плодородной дельты.
