А. Лысев - Ложь от советского информбюро
10 февраля. Дружная Горка. Послал письмо в Торжок: «Здравствуй, Ася! Письмо получил вчера. Очень рад ему. Мы все время в движении. Завтра едем дальше на Запад. Нашу дивизию уже называют Любаньской. Я, как участник штурма вокзала Любани, попал на кинопленку. Одет был в короткую без воротника шубу, русские кожаные сапоги, ватные широкие шаровары, шапку, через плечо автомат. Среди бегущих к насыпи я буду выделяться тем, что несколько повыше и плотнее своих товарищей. В момент обстрела здания вокзала мы, прислонившись к поленице дров под перекидным, мостом, строчили из автоматов по зданию вокзала. Немцы бегут, мы не успеваем догонять их. Ася! Прости, что утомил тебя. Пиши скорей, очень жду. Желаю счастья. С приветом Вася».
Получил письмо из Омска от моего друга В. А. «Здравствуй, дорогой мой друг Вася! Давно нет от тебя писем, все ли у тебя в порядке? Я очень беспокоюсь, у вас ведь теперь настало время очень горячее, некогда и письма написать. Ты, Вася, хоть пару слов напиши, чтобы знать, что ты жив. Нам здесь в тылу становится совершенно непонятно то, что случилось под Ленинградом, просто никак не укладывается в голове, это — чудо! Немцы строили укрепления 2,5 года, а вы разбили и уничтожили их за 15 дней. Вася, ты представь настроение наших ленинградцев, война еще не закончена, а мы все уже мысленно на колесах. Директор завода Манин и секретарь парткома Головань уже поехали в Москву в Министерство. Принимают меры к скорейшему возвращению завода в Ленинград. Вася, напиши, где находится Толя. Я ему писал, а ответа от него не получил. Будь жив и здоров, скорей бы увидеться. До свидания! Твой друг В. А.»
8 февраля получил письмо от Толи. Последнее, как оказалось, письмо. «Здравствуй, дорогой папа! Письмо твое получил, за которое большое спасибо. Извини, что не ответил сразу, не было возможности. Все время нахожусь на ПНП, а у нас сейчас война. Пришел помыться на батарею, и дня два, сказал комбат, отдохнем. В эту операцию успехи лучше, чем в предыдущую. Само Синявино взяли. Мы сидели в землянке около церкви, уцелевшей каким-то чудом после нашей артподготовки. Было одно прямое попадание, но она крепкая. Поганых навалено целые траншеи. Чубатые, грязные. Видел много пленных немцев. Так они, папа, не знают, что наши наступают на юге, и успехи хорошие. Офицерье им не говорят, боятся. Но ничего, для каждого фрица уже приготовлено — пуля и два метра земли. Писать больше нечего. До свидания! Твой любящий сын Толя».
12 февраля. Из Дружной Горки едем в Кингисепп через Волосово. Наша дивизия получила пополнение. Идем для преследования врага.
13 февраля. Деревня Межно.
16 февраля приехали в Кингисепп.
17 февраля. За Кингисепп 5 км, деревня Александровская Горка. Немцы все дома сожгли. Приехали в деревню. Монастырек, дома все кирпичные, но остались только одни стены, все сожжено. Негде согреться. Несколько часов прыгаем на снегу, стараемся согреться. Но вот появился огонек, Иван Кашеваров разжег костер, его окружили, не подойдешь, Всем хочется погреться у костра. Кашеваров Иван из Кургана, работал на железной дороге, забивал костыли в шпалы. Малограмотный, косноязычный, говорил вместо «что ты ищешь» «кого ты ищешь», вместо «чайку попьем» — «чайкЮ попьем». Имел три судимости, прошел все лагеря. Положительное в нем — он здорово и быстро умел приспосабливаться к обстановке в любых плохих условиях. Вот и тут все растерялись, не видя выхода, замерзли, потускнели, а Кашеваров разжег костер — и все оживились. От деревни Монастырек направились к берегу реки Нарвы. Около реки тоже деревня, но все дома сожжены. За рекой Нарвой плацдарм, пятачок диаметром около тридцати километров.[24] Через реку построены два моста на сваях и одна дорога на льду. С правой стороны город Нарва, в нем еще немцы. Там у них много техники и оставить ее нам они не хотели. Немцы здорово сопротивлялись и, во что бы то ни стало, старались выбить нас с плацдарма. От города Сланцы до среднего моста через реку Нарву, через гати, болота расстоянием в двадцать километров устроен из толстых пластин настил, неширокий для проезда машин только в один ряд, но на некоторых расстояниях по обе стороны сделаны разъезды для пропуска встречного движения. Грузовые машины во избежание затора, пробок, ходили по точному расписанию и встречались только около разъездов. По настилу из Сланцев сплошным потоком шли грузовые машины со снарядами, разгружаясь прямо на правом берегу реки Нарвы, а навстречу от реки к Сланцам ехали пустые машины. На этот настил никого не пускали, на обоих концах настила стояли вооруженные патрули. Однажды мне пришлось видеть такую сцену: по берегу реки верхом на лошади ехал полковник, а за ним тоже верхом ехал, видимо, его ординарец. Доехав до настила полковник повернул свою лошадь и поехал по настилу.
Девчонка из патруля резко крикнула: «Назад!» Полковник и его ординарец продолжали ехать, не обращая на нее внимания. Девчонка щелкнула затвором карабина и еще громче крикнула: «Назад, стрелять буду!» Полковник съехал с настила и направил свою лошадь на дорогу по берегу реки. В объезд болота дорога до Сланцев в два-три раза длиннее. Недалеко от девчонки я увидел красную ткань с надписью крупным шрифтом: «Приказ регулировщика — закон».
19 февраля приехали за реку Нарву на плацдарм, весь простреливаемый. Дивизия вклинилась левее города Нарва на эстонскую территорию. Место невысокое, местами болотистое, лесистое, а на более высоких местах стоят домики, хутора. Посевов нигде нет. Жители занимаются молочным хозяйством, травы и пастбищ вдоволь. Мы остановились на хуторе, в нем живут мать и дочь. У них было семь коров. Недалеко от их дома на дороге стоял большой бидон. В него они выливали молоко. Приезжала машина, бидон с молоком увозила, а на его место ставили другой, пустой. Дороги, когда мы приехали были везде замечательные. По краям глубокие кюветы, настил дороги высоко поднят, выбоин не было. Местных жителей и эту семью, дочь и ее мать выселили в тыл за реку Нарву за 10 км. Я видел, как они неохотно укладывали на повозку свои вещи, поверх их лежали два велосипеда. Сзади, за повозкой тянулись привязанные к ней коровы.
Нашей артиллерии было очень много. Всюду были установлены пушки разных систем. Они бьют, не переставая, но немцы тоже не уступают. Железная дорога Нарва — Таллин обстреливается нашей артиллерией. Мне надо было пойти во второй эшелон за реку Нарву. Видел, как около опушки небольшого плотного леса распускали с катушки тонкий металлический трос, и в воздухе выше и выше поднимался аэростат-наблюдатель, прикрепленный к этому тросу. Как только он поднялся в высоту около 200 метров, немцы открыли по нему прицельный огонь. Второй разорвавшийся в воздухе снаряд очень близко от аэростата, вынудил его срочно приземлиться. Выполнив свои дела, я возвращался на плацдарм, к своим. На берегу реки Нарвы стоял выгоревший внутри кирпичный дом. От этого дома начиналась накатанная гладкая дорога по льду. Я подошел и стал смотреть на дорогу и на другой берег реки. Все знали, что дорога немцами простреливается. Лед на ней в разных местах был пробит снарядами. На другом берегу стояли люди. Им надо было перебраться на этот берег, но они колебались и чего-то выжидали. Река в этом месте была широкая, более 500 метров. Но вот с того берега на лед выехала лошадь. Она везла полевую кухню. На передке сидели двое — ездовой и повар. Лошадь сразу же пошла вскачь, а ездовой продолжал драть ее кнутом. Лошадь по льду неслась, как птица. Колеса кухни вертелись так быстро, что им спицы были невидимы, они вместе с ободами слились в единый диск. Мы с замиранием сердца смотрели, как она мчится во весь дух. Вот она уже достигла середины реки, и вдруг… в воздухе свист и треск. Снаряд разорвался. Голова лошади отлетела в сторону, ее отрубило осколком снаряда. Лошадь без головы по инерции немного бежала, потом передние ноги подкосились, она упала и ткнулась в лед кровавым конусом шеи. Как из фонтана лилась кровь из обрубка шеи. На льду образовалась большая лужа крови. Двоих, сидевших на передке, отбросило вперед на лед. Ездового убило, а повар вертелся на льду на одном месте и страшно кричал. Ему перебило позвоночник, передвигаться он не мог.
На берегу, недалеко от меня, стояла молодая девушка санитарка. Через плечо у нее висела сумка с большим красным крестом. С нею рядом стоял молодой мужчина санитар. Они делали порывы, пытаясь бежать к раненому, но, видимо, боялись. А раненый вертелся на одном месте и громко неистово кричал, мучаясь от нестерпимой боли. Около него на льду уже было много крови. Девушка санитарка, сделав решительный рывок, побежала по ледяной дороге к раненому, за ней побежал и мужчина санитар. Они схватили раненого подмышки и быстро потащили его волоком по льду к нашему берегу. Немцы проявили гуманность, не стреляли по ним.
