Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
Зато все, кто реально имели дело с рынком, четко просекали его противоречивые парадоксы и несправедливость: дополнительное вложение труда и капитала совершенно не гарантировало извлечения большей выгоды.
Еще в 1769 году А.П. Сумароков — известный литератор и основатель русского театра — в журнале «И то и сье» призывал соблюдать принцип неизменных цен на внутреннем рынке.[107]
Позднее, уже в первой половине XIX века такие взгляды стали господствующими.
Некоторые публицисты связывали пародоксы рынка с дорожной неустроенностью российских просторов, что отчасти было справедливо: «Слыханное ли дело, что в одной и той же земле, в одно и то же время, четверть овса продается по захолустьям степных губерний за 20 — 25 коп. серб[ром], а в Петербурге или Риге по 4 — 5 рублей /…/? Или, что кубическая сажень дров стоит в Одессе 30 руб. сер., а в иных местах северной России 30 копеек? — И что же? При таких чудовищных следствиях беспутия строится у нас железная дорога между Петербургом и Москвою, предмет чистой роскоши; ибо мы без того имели возможность ездить по шоссе в двое суток, да и некуда, не для чего так спешить нам».[108]
Зато иные более трезво оценивали пародоксальную ситуацию: высокий урожай — низкие цены на зерно, и, как следствие — низкие доходы производителей зерна; низкий урожай — высокие цены на зерно, но не столь высокие доходы ввиду ограниченности товарной массы, а к тому же — и проблемы с голодающими крестьянами. «Напрасно стали бы заключать, глядя на гумна, заваленные хлебом, пожираемые временем и мышами, что наше сельское хозяйство цветет. Хлеба, точно, много; но это изобилие достигло крайности, и происходящая от того малоценность главного произведения хозяйства до того доходит, что крестьянин, владеющий шестью десятинами казенной земли, с трудом только уплачивает казенную подать, ничтожную в сравнении с податью, взимаемою в других государствах, и притом сам имеет такое содержание, которого и самые пламенные патриоты не могут не находить дурным. /…/ Невольно пожелаешь неурожая соседям, как единственного способу увеличить доход, хотя и знаешь, что и им не с чего было сколотить капиталов на покупку, когда в самые урожайные годы выручается, при низких ценах, не более необходимого содержания».[109]
«В богатых хлебом губерниях громко жалуются на военное министерство. Единственным имевшимся там сбытом зерновых хлебов была продажа их казне. Когда-то хлеб покупали по установленным ценам /…/, хоть и очень дешево, но это было законно оформлено. Теперь военный министр, зная, что земледельцы крайне нуждаются в деньгах, опубликовал, что будет допускать покупку хлеба только со значительной сбавкой с установленных цен. Страдающие от безденежья помещики вынуждены продавать по какой бы то ни было цене.
/…/ покупая хлеб дешевле его стоимости, военное министерство сэкономило, говорят, полтора миллиона рублей, а министерство финансов потеряло более трех миллионов вследствие задержки поступления податей»[110] — сообщалось в политическом обзоре III Отделения за 1828 год.
Отсюда, понятно, оставался лишь шаг до чистейшей коммунистической идеологии!
Она и была провозглашена, и совсем не случайно не кем-нибудь, а знаменитым министром финансов Александра I и Николая I, графом Е.Ф. Канкриным в 1846 году — раньше «Манифеста коммунистической партии» Маркса и Энгельса!
Читайте: «Нет сомнения, что капиталы должны быть постепенно уничтожаемы для положения преграды слишком великому и неравномерному их накоплению /…/ чтобы восстановить нравственность от чрезмерных богатств и дурных от этого последствий, чего ужасающий пример представляют нам римляне в последние времена своего существования[111] /…/. Чрезмерность накопления капиталов сопровождается вредом для общества».[112]
Современники Канкрина, как мы увидим ниже, не ограничивались одними лишь декларациями, но и предпринимали решительные попытки внедрения коммунистических принципов!
Еще во второй половине XVIII столетия Россия оказалась не только на пороге значительных социальных перемен (которые тогда так и не произошли), но и взорвалась фейерверком энергичнейших идеологических изысканий, призванных разработать принципы этих преобразований — все это оказалось благополучнейшим образом прочно позабыто.
А ведь дискуссии, шедшие в печати в первые десять-двенадцать лет правления Екатерины II, сумели поставить кардинальные вопросы дальнейшего развития России и предложить пути для их разрешения.
Первый план полной коллективизации сельского хозяйства принадлежал не Ленину или кому-либо из его современников, и не основоположникам марксизма, а был опубликован в 1770 и 1773 годах управляющим Царским Селом Федотом Владимировичем Удаловым.
Согласно этому проекту, предназначенному для управления казенными селениями, низовой ячейкой сельского хозяйства должно было стать производственное звено во главе со звеньевым — как и было сделано через полтора столетия. Для этой ячейки Удалов применил традиционное название — «тягло», существенно изменив его общеупотребительный смысл — под этим термином обычно подразумевалась супружеская крестьянская пара, ведущая самостоятельное хозяйство. Аналогичным образом и звеньевой или бригадир получил у Удалова наименование «хозяин», которое, разумеется, имело в обиходе совершенно иное предназначение. Итак:
«1. /…/ определить земледельцов по тяглам для лучшей способности в работах и житья в одном дворе, на целое или полное тягло мужчин и женщин работных от 17 и до 65 лет, каждого пола по шести: из тех шести мужчин одному в тягле быть хозяином, а малолетних до 17 и престарелых от 65 лет и свыше, обоего пола, которые с теглецами будут одного семейства, тех всех счислять при том же тягле.
2. Земли на полное тягло определить во всех угодьях шестьдесят десятин[113], которой при том тягле быть без переделу вечно /…/.
3. Когда определено будет на тягло известное число работников и земли, то надобно определить известное число и скота; а по числу людей и земли в тягле надлежит иметь 6 лошадей, 12 коров, 12 овец, 6 свиней /…/.
4. /…/ а чтоб оное положение в непременном порядке всегда сохранялось, то должно при каждой подушной переписи оба пола работных, землю и скот свидетельствовать /…/.
18. Самовольные мирские сходы, какие прежде бывали, за бесполезностью впредь отменить /…/.
25. Потому, что хозяин в тягле имеет полную власть, то уже необходимо должен он за все непорядки и ответствовать, под лишением своего звания; а ежели кто из тяглых мужчин или женщин по многим от хозяина увещаниям и по неоднократным наказаниям будет ему преслушен, и окажется в новых непорядках, того хозяин может, объявя сотскому и управителю из своего тягла без награждения и доброго свидетельства выключать /…/, а выключенных, яко неспособных к земледелию, отдавать в солдаты, или в горную работу, с зачетом в рекруты, а в другие тягла принимать их не должно, дабы чрез сие не подать способа беспутным ленивцам в весь свой век из тягла в тягло переходить, а женщин выключенных, если они будут безмужние, отдавать на прядильные дворы и на фабрики.
/…/ У десяти тягол для необходимых надобностей должно быть по одному кузнецу, колеснику и саннику безоброчно»,[114] — и т. д.
Как видим, это классическая сельскохозяйственная коммуна, какие усиленно насаждались, начиная с 1918 года, а затем, в эпоху уже сплошной коллективизации, сменились менее коммунистической и более либеральной формой принуждения — сельскохозяйственными артелями. Россия, покрытая повсеместно сетью удаловских коммун (если бы это стало возможным) несомненно превратилась бы в настоящую коммунистическую державу!
Комплексный план учитывал все детали сельского быта и предусматривал буквально все потребности — включая необходимость использования детей для сбора колосков после уборки урожая. Во времена детства автора этих строк «Пионерская Правда» буквально надрывалась на данную тему, имея в виду, как и Удалов, сбор в пользу хозяйства, а не в свою собственную, за что, как известно, полагался лагерный срок!
Были у Удалова и ошибки, вызванные его недостаточным практическим опытом внедрения колхозного движения. В том числе он считал предпочтительным формировать производственные звенья из близких родственников; практика же 1930–1933 годов показала, что в этом случае слишком мягок диктат над работниками со стороны руководства самого нижнего уровня, что усиливало «кулацкое сопротивление» колхозному труду.
