Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы
Сотрудничество с гражданскими силами внутри страны с целью организовать нужную реакцию за границей нелегко давалось большевикам. На некоторое время ведущие представители русской интеллигенции, имевшие устойчивую репутацию за рубежом, были поставлены во главе Всероссийского комитета помощи голодающим (так называемый «Прокукиш» — акроним, составленный из частей фамилий его политически умеренных лидеров — Прокоповича, Кусковой и Кишкина). Ленин, Каменев и другие лидеры большевиков повели точно рассчитанную игру: они предоставили комитету во главе с видными организаторами свободу действий в традициях старого земства и профессиональной гражданской активности, а в ответ очень надеялись получить заметное увеличение западной помощи для борьбы с внутренним кризисом. Но вскоре после начала в июле 1921 года деятельности комитета эта ранняя попытка использовать заграничный престиж дореволюционной интеллигенции стала вызывать опасения большевиков. Во-первых, иностранные чиновники, такие как британский торговый представитель, проявили заинтересованность в работе с комитетом напрямую, без какого-либо партийного контроля. Во-вторых, широко распространенные слухи о слабости большевиков и возможном образовании из членов «Прокукиша» теневого правительства начали упорно циркулировать среди русской эмиграции и в западной прессе. Даже члены меньшевистского подполья в Москве, вторя тревогам своих недавних политических родственников — большевиков, заговорили о приближающемся конце однопартийной диктатуры. Непосредственным предлогом для роспуска комитета стало ожидающееся прибытие иностранных сотрудников ряда организаций помощи голодающим, которые вполне могли наладить связи с беспартийными активистами. 27 августа 1921 года вооруженные револьверами чекисты ворвались на собрание комитета, арестовали его членов, а заодно и временно задержали присутствовавших там иностранных журналистов{83}.
Партия с самого начала предусмотрительно создала официальную советскую организацию — Комиссию помощи голодающим при ВЦИК (Помгол), готовую занять освободившееся место. Высшие партийные чиновники, имевшие отношение к советским иностранным делам, были весьма озабочены представлениями о слабости советской власти и окончательной потере ею «лица». Как ясно видно из письма Литвинова Чичерину от 30 августа 1921 года, стратегия печатной пропаганды НКИД тесно увязывалась с распространенными в западной прессе комментариями, авторы которых заявляли, что голод напрямую ведет к «ослаблению советской власти»[6].
Формально частная организация Гувера, которая, однако, была тесно связана с правительством США, — упомянутая выше АРА — организовала двухлетнюю экспедицию помощи голодающим, которая летом 1922 года, на пике своей активности, кормила около 11 млн. советских граждан ежедневно. Наплыв иностранного персонала для борьбы с голодом и «буржуазные» операции в глубине России, среди которых, несомненно, самые значимые проводились именно АРА, сопровождались советским «отступлением» в виде новой экономической политики (нэпа), что свидетельствовало о кризисе чистоты революционных идеалов, а также о глубокой обеспокоенности судьбой социалистической революции внутри партии. Благодаря масштабу тех операций помощи голодающим, которые после тяжелых переговоров было позволено проводить сотрудникам АРА, им предоставлялся беспрецедентный уровень самостоятельности, что вызвало не только мощный подъем подозрительности со стороны большевиков, но и их восхищение эффективностью работы американцев.
Как показал Дэвид Энгерман, жесткая политика АРА, направленная исключительно на нужды голодающих, и последовательное уклонение этой организации от участия в столь желанных для советской верхушки проектах по восстановлению экономики стали основным поводом для разногласий между сторонами в период 1921–1923 годов. Гувер отметал любые не связанные с голодом проекты, которые могли бы содействовать большевистскому делу, в то время как многие представители среднего звена организации не соглашались с такой тактикой, веря, что экономический прогресс ускорит падение режима «диктатуры пролетариата»{84}.
Что касается Ленина, то он изначально проявлял особую подозрительность, требуя строгого надзора со стороны ВЧК за «тайными гуверистами», однако он понимал, что присутствие АРА — великолепная возможность для советского режима «освоить торговлю», подражая американцам{85}. Практически сразу обнаружилось и жесткое противодействие деятельности АРА — в лице Александра Эйдука, назначенного в октябре 1921 года уполномоченным правительства РСФСР при всех заграничных организациях Помгола. Одетый в кожаную куртку, этот член Коллегии ВЧК, участвовавший в составе частей латышских стрелков в Гражданской войне в качестве пулеметчика, внимательно следил за американцами во главе целого отряда своих коллег, очевидно набранных из рядов той же ЧК{86}. В письме Ленину и другим большевистским вождям от 21 марта 1921 года Эйдук отчаянно громил АРА как организацию вовсе не аполитичную и конечно не «лояльную». Формально АРА соблюдала Рижское соглашение, но ее истинные цели якобы заключались в фабрикации антисоветской пропаганды и самообогащении: она использовала любую возможность, «чтобы выявить недочеты нашего Советского аппарата»{87}.
Враждебность советских чиновников на местах была основательно подогрета тем, что АРА наняла на работу и таким образом поддерживала около 6 тыс. российских граждан, включая многих представителей старорежимной интеллигенции и дворянства. В это же время операция по борьбе с голодом прославила АРА по городам и весям огромной части страны, в результате чего, как выразился один русский сотрудник этой организации, все «американское» стало обладать особым «обаянием и весом для всех классов населения»{88}. Операция по спасению голодающих оказала серьезнейшее влияние на формирование советской идеи американизма, со всеми положительными коннотациями понятия о современной, индустриально развитой и эффективной системе. Авторы статьи в журнале «Коммунист», суммируя «результаты» деятельности АРА, называли помощь голодающим при активном участии иностранцев «первой значительной деловой операцией для нас»{89}.
С американской же стороны через внутренние дискуссии в АРА красной нитью проходила мысль о русском национальном характере как о синониме отсталости, «восточного фатализма», невежества и т.п. Несмотря на влияние и известность, приобретенные молодым американским персоналом организации в 1921–1923 годах, и на ужасы, увиденные ими в голодающих губерниях, в некоторых случаях мужчины — сотрудники АРА (негласным правилом набора кадров для миссии Гувера было — «никаких женщин и евреев») обнаруживали взгляды и отношения, сопоставимые с воззрениями позже посещавших Россию европейцев и американцев{90}. Многие из них, высказываясь о русских и большевиках, не скупились на расистские и антисемитские оскорбления. В одном перехваченном Каменевым письме русские именовались «отвратительным народом», а большевики — «мерзкой, подлой, невежественной толпой… мстительных евреев»{91}. Среди позднейших визитеров, наряду с негативными комментариями относительно национального характера, нередкой была и зачарованность русской экзотичностью.
Голод начала 1920-х годов превратил повышение статуса Страны Советов в глазах остального мира, а также налаживание курирования иностранцев, оказавшихся на советской территории, в одну из первоочередных задач большевиков. Это же подвигло комиссара по иностранным делам Георгия Чичерина высказать члену Политбюро Льву Каменеву (ответственному перед партийным руководством за помощь голодающим) свою крайнюю озабоченность противоречиями, которые содержались в направлявшихся за рубеж советских отчетах о ситуации в голодающих губерниях. Отсюда следовал вывод о том, что режим должен в срочном порядке улучшить имидж СССР на международной арене{92}. Усилившаяся в связи с голодом обеспокоенность большевиков по поводу восприятия иностранцами внутренней ситуации в стране и в целом по поводу зарубежных контактов непосредственно способствовала институционализации новых органов культурной дипломатии.
Именно так обстояло дело с Комиссией заграничной помощи (КЗП) при Президиуме ЦИК СССР. Осенью 1923 года она унаследовала дела не только Помгола, работавшего под председательством Л. Каменева, но и Последгола — Центральной комиссии при ВЦИК по борьбе с последствиями голода. Как Помгол, так и Последгол находились в постоянном, нередко враждебном взаимодействии с рядом иностранных благотворительных ассоциаций, активно работавших внутри страны. Последгол, кроме того, имел представителей за границей, и КЗП — которую возглавила Ольга Каменева, жена Льва Каменева, — стремилась продолжать данную практику, налаживая связи иностранных «организаций прогрессивной интеллигенции» с компетентными советскими учреждениями{93}. По крайней мере какая-то часть персонала Помгола и Последгола позже проявила себя в культурной дипломатии — вместе с Каменевой, изначально стремившейся направить КЗП на путь привлечения помощи и пожертвований от «друзей» Советской России за границей. КЗП и Каменева находились в постоянном контакте с американскими и французскими коммунистами, а также с рабочими группами, организующими поступление финансовых и иных средств через соответствующие ассоциации помощи. Кроме того, КЗП способствовала получению виз для сотрудников таких организаций и благотворительных обществ (если они являлись «дружественными») в НКИД и Иностранном отделе ГПУ (ИНО ГПУ){94}. Комиссия Каменевой стремительно расширяла свою деятельность, вначале работая с сочувствующими режиму гостями и вскоре перейдя к формированию позитивного образа страны за рубежом. КЗП стала отслеживать освещение ситуации в иностранной печати, запустила успешный международный книгообмен и работу фотоагентства «Русс-Фото» (Russ-Foto), а также начала организовывать и проводить международные выставки и культурные туры{95}.
