Валентин Вишневский - Запах атомной бомбы. Воспоминания офицера-атомщика

Генерал-майор Музруков Борис Глебович награжден тремя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, тремя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Кутузова I степени, орденом Отечественной войны I степени. Умер 31 января 1979 г.

Шаронову кое-как удалось нейтрализовать взрыв негодования, направив его в сторону письма, но покинули мы собрание расстроенные и обозленные.

Конечно, гарнизонным офицерам «сухой закон», хоть и вносил некоторые неудобства, но все же — был терпимым, так как они имели свободный выезд в Керчь. Но для нас, молодых и неженатых, отсутствие спиртных напитков в условиях закрытого выхода, казалось катастрофическим.

Думаю, это решение отцов-командиров оградить нас от пагубного зелья, было не до конца продуманным. Оно посеяло новые семена недовольства армейской жизнью. Если многие и так не имели желания служить, то теперь появилось желание покинуть армию навсегда. И не столько из-за «сухого закона», сколько от осознания того, что армия и свобода личности — понятия несовместимые.

К этому прибавился приказ о том, что в столовую и из столовой курсанты должны ходить строем. Якобы для выработки строевой выправки… Правда, этот приказ оказался мертворожденным и ни разу не был выполнен, но свое отрицательное действие оставил.

Шел третий месяц военной жизни. Я свыкся с армейской формой: офицерский китель уже не стоял колом, галстук не казался ненужной удавкой, серебряные погоны не мозолили боковое зрение и даже фуражка стала легче и удобнее. А аэродромная форма мне просто нравилась. Я быстро запомнил основное правило ее ношения — кожа к коже, и с удовольствием надевал легкие хромовые сапоги и остро пахнущий ремень с непривычной портупеей. Синие, хорошо сшитые бриджи, заправленные в сапоги, делали фигуру длинноногой и спортивной. Хотелось если и не маршировать, то бегать и прыгать. Все было ладно пригнано, ничего не болталось и не оттопыривалось. В такой форме легко было пролезть в узкий люк, преодолеть препятствие, выдержать порыв ветра и дождя.

С наступлением холодов приказом по гарнизону была введена зимняя форма одежды. Мы надели длинные, почти кавалерийские шинели и шапки-ушанки с голубоватым искусственным мехом. Стало тепло и уютно, но длина шинели несколько смущала, так как у остальных офицеров гарнизона она была короче. Другое отличие наших шинелей от местных заключалось в том, что спинной шов у нас еще не был распорот. С нераспоротым швом шинель походила на пальто. Ее невозможно было свернуть в скатку, как это предписывалось в прошлых уставах и все еще находило отражение в современных правилах ношения формы.

С этой недоработкой швейных мастерских быстро и бесцеремонно начали бороться воинские патрули. Они останавливали длиннополых офицеров, командовали «кругом» и здесь же, на месте, лезвием бритвы разрезали шов на несколько сантиметров. Мне казалось это глупым а патрулям — грубейшим нарушением формы. Каждый смотрел даже на такую мелочь по-своему. Такой взгляд со временем появился и у меня. Я тоже стал замечать малейшие нарушения в форме: незастегнутая на все пуговицы шинель под портупеей, не соответствующий летней или зимней форме головной убор, не то расстояние между звездочками на погонах.

Несмотря на то, что мы уже достаточно хорошо освоили изделия и стали носителями секретов с грифом «СС ОП», формально вручать нам в руки новое оружие командование не имело права. Ведь до сих пор мы не приняли воинскую присягу.

И вот этот день настал. Для командования и личного состава это должно было быть знаменательным событием. Были отпечатаны и размножены фотографическим способом пригласительные билеты такого содержания.

Командование, партийная и комсомольская организации подразделения тов. Князева приглашают Вас 19 ноября с. г. на товарищеский вечер-концерт в гарнизонном Доме офицеров. Начало вечера в 18 часов.

Программа вечера:

1. Торжественная часть.

2. Концерт художественной самодеятельности.

3. Товарищеский ужин.

4. Танцы и короткометражные фильмы.

Пригласительный билет на присягу. 1955 г.

Здание Дома офицеров, в котором мы принимали присягу. 2006 г.

Как видим, о принятии воинской присяги в приглашении не было ни слова, но о «товарищеском вечере-концерте» сразу же узнал весь гарнизон. Разрешалось присутствовать на торжестве вместе с офицерами и их «боевым подругам», как любил говаривать генерал Петленко. Начальство и преподаватели были с женами. Особенно бросалась в глаза дородная рыжая жена генерала Петленко, одетая в длинное и яркое платье. Не осталась незамеченной то ли жена, то ли подруга подполковника Шаронова, которую наши остряки сразу же прозвали «шароновской мумкой». С женами были также майоры Бугаенко и Свиридов.

Некоторые курсанты тоже пригласили девушек. Это были хорошо знакомые лица из подразделений бытового обслуживания и медсанчасти. Вызвал удивление и восторг младший лейтенант из электриков Варенников, который с собой привел дочь начальника гарнизона генерала Чернореза. Среди нас уже давно ходили слухи о необыкновенном и дальновидном увлечении нашего коллеги. Кто-то где-то его видел с генеральской дочкой, но вот так — открыто, у всего гарнизона на глазах, они появились впервые.

— Молодец, Серега! Ему теперь не надо искать на карте точку, где он будет служить. Даю голову наотрез, что он останется здесь, в Крыму, — восхищенно говорил рыжий, как медь, Ливанов.

— А ты, Валерка, разведай — нет ли у генерала еще одной дочки. Может, и тебе повезет, — хихикнул Камплеев.

— С моим колером волос и пролетарским происхождением — служить можно только в Сибири, да и то — подальше от населенных пунктов.

— Тебе легче. Ты уже все знаешь, а мы должны гадать и мучиться неизвестностью.

Зал Дома офицеров был полностью заполнен. Наши ребята сидели слева плотной группой. В первых рядах расположились преподаватели. Вся правая часть зала была отдана приглашенным. На сцене за столом сидели генерал Петленко, комендант гарнизона подполковник Довженко, гость из Центра полковник Назаревский и командир сборов подполковник Князев.

Подполковник Шашанов по списку вызывал принимающих присягу с упоминанием полного звания — инженер-младший лейтенант. Офицер подходил к невысокой трибуне, стоящей в зале перед первым рядом присутствующих, зачитывал текст присяги и ставил подпись.

Церемония принятия присяги шла без накладок и сбоев, хотя некоторые во время вечерних дискуссий в казарме грозились отказаться от присяги. Мотивировали они это тем, что их недовольства и требования могут быть приняты и учтены только до принятия присяги. До этого момента они еще не настоящие военнослужащие, с которыми начальники вынуждены будут считаться, хотя бы из боязни скандала. После подписания текста присяги все пути назад уже отрезаны, суровые воинские законы вступают в силу, и малейшее сопротивление или неповиновение будут караться на законных основаниях.

Одним из таких возмутителей спокойствия был киевлянин Сергей Кордовский. Человек неглупый и способный, он не хотел служить в войсках и мечтал о научно-исследовательской работе. В этом он был не одинок, но заявлять прямо об этом командованию решался только он. Разговоры о его предполагаемом демарше, конечно, дошли до начальства. Кордовского вызвали к Князеву (хорошо, что только к нему), и командир провел с ним более чем часовую беседу. Что уж он там ему говорил, что обещал и чем грозил, мы так и не узнали, но после этого Кордовский присмирел и перестал бунтовать.

И вот, для принятия присяги вызывается младший лейтенант Кордовский. Мы затаили дыхание. Оторвал от бумаг глаза, вооруженные допотопными черными очками, подполковник Князев.

Кордовский зашел за трибуну, посмотрел в зал недобрыми глазами, чуть заметно улыбнулся и стал зачитывать текст. В наших рядах послышался шепот, кто-то хлопнул сидением, и снова воцарилось молчание.

Скандал не состоялся. Да его и не могло быть, так как слишком это серьезное дело — бунт в армии, да еще в таких войсках, как наши.

Официальная часть затянулась часа на полтора. Приглашенные гости стали явно скучать. Некоторые покинули зал и перешли в буфет.

Из наших рядов тоже удалилось несколько человек, но они пошли за кулисы. Готовился концерт художественной самодеятельности, в котором вместе с нашим струнным оркестром должны были выступать девушки из пошивочной мастерской и ребята из других воинских частей.

Струнный оркестр возник вокруг киевлянина Филенко, добродушного великана, прекрасно играющего на аккордеоне. К нему вскоре присоединились две гитары и мандолина. Образовалась играющая и поющая группа. Понемногу она расширилась, пока не превратилась в неплохой оркестр.