Эрих Соловьев - Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время
«Бедный, неприметный городишко, маленький, ветхий, уродливый, состоящий из низких деревянных домов и более похожий на деревню, чем на город», — сетовал один из путешественников в начале XVI века. Но и в 1524 году высказывались не лучше: «Убогий, бедный, грязный городишко… Все дороги, улицы и постоялые дворы полны нечистот; варварский люд, не понимающий толка ни в чем, кроме пива, да купечество с доходом на три геллера. Рынок без народа, город без горожан». Мнение принадлежит страстному противнику Лютера Иоганну Кохлею, но не является злокозненным. В зрелые годы реформатор сам не раз жаловался на неисправимо убогий быт Виттенберга, а о жителях его говорил, что они «находятся на грани цивилизации».
В провинциальном городке было две достопримечательности столичного ранга.
Первая — богатое собрание святых реликвий, составленное усилиями саксонского курфюрста Фридриха и размещенное в Замковой церкви.
Ярким выражением упадка средневекового католицизма явилось распространение в массах примитивных фетишистских воззрений, которые церковь не только не оспаривала, но и беззастенчиво эксплуатировала. В грехе видели род загрязнения, а в небесной благодати — влагу, которая омывает загрязненную душу. Почившие святые праведники рассматривались как сосуды, полные этой влаги. Считалось, что прикосновение к их останкам или к предметам, с которыми они имели дело при жизни, очищает верующего от скверны греха.
По мере того как укоренялось это представление, почитание святых мест и реликвий приобретало характер эпидемий. Повсеместно открывались следы пребывания библейских героев и подвижников католической церкви, причем дело не обходилось без шарлатанства. В трюмах кораблей, прибывавших с Востока, ехали горы камней, собранных «на самой вершине Голгофы», стога сена «из ясель, где родился Иисус», и совсем уже странные предметы — например, «яма, в которой крепился крест Господень». Светские государи, соревнуясь в благочестии (а также в учреждении доходных мест массового паломничества), скупали святыни и организовывали экспедиции для их захвата.
Собрание реликвий, размещенное в Виттенберге курфюрстом саксонским, было одним из самых богатых не только по германской, но и по общеевропейской мерке. Оно включало 5005 священных предметов, среди которых числились: обугленная ветвь от горящего куста, в виде которого бог явился Моисею; 35 обломков креста Христова; по меньшей мере 200 вещей, некогда принадлежавших богоматери, а также мумифицированный труп одного из невинных вифлеемских младенцев, зарезанных по приказу царя Ирода. По ироническому подсчету Спалатина, человек, обошедший виттенбергское собрание и прикоснувшийся к каждой святыне, получал освобождение от мук чистилища сроком на 127 800 лет. Маленький Виттенберг притягивал к себе паломников из Лейпцига, Эрфурта, Магдебурга и других городов.
Второй достопримечательностью Виттенберга был его университет. Он был основан в 1502 году как учреждение, угодное церкви, и вскоре отдан под надзор августинского ордена. Создавая его, курфюрст Фридрих никак не мог предполагать, что через двадцать лет эта вторая достопримечательность Виттенберга погубит первую; что из его стен выйдет учение, объявляющее поклонение святым реликвиям безбожным и варварским суеверием. Уже в 1520 году университет сделается центром новой немецкой образованности — гуманистической и августинианской (то есть антитомистской и антисхоластической). Поток паломников прекратится — польется поток студентов и школяров. По всей Германии отцы бюргерских семей станут мечтать о том, чтобы отправить своих сыновей в «знатные школы курфюрста Фридриха». В 30–40-х годах университет переживет трудные времена, но слава его не померкнет. Даже для XVII века он останется общеевропейским символом новой педагогики, умеющей соединять эрудицию с самостоятельным суждением и благочестие с пытливостью. Шекспировский Гамлет не случайно учился в Виттенберге: для эпохи Шекспира это слово значило больше, чем слова «Сорбонна» и «Оксфорд».
Мартин Лютер, которому Виттенбергский университет в первую голову обязан своим обновлением и известностью, переступил его порог в октябре 1508 года. Он занял здесь скромную, второстепенную кафедру моральной философии. Два раза в неделю он вел семинары по Никомаховой этике Аристотеля и трижды (по вечерам) руководил студенческими диспутами. Одновременно двадцатипятилетний священник был еще и виттенбергским студентом. Он слушал лекции Штаупитца и готовился к экзамену на степень бакалавра богословия (она была присуждена 9 марта 1509 года).
Первое пребывание Лютера в Виттенберге было недолгим. Осенью 1509 года он снова в Эрфурте, где со страстью отдается академическим занятиям: читает богословские сочинения, изучает древние языки и, судя по некоторым свидетельствам, вступает в новое, более тесное соприкосновение с эрфуртскими гуманистами. Молодой бакалавр теологии разделяет и достоинства и недостатки гуманистического мышления: он все более почтительно относится к ученой (в особенности — филологической) эрудиции и вместе с тем высокомерно судит о необразованной массе.
Летом 1509 года в Эрфурте начинаются народные волнения, вызванные ростом налогового бремени. Группы подмастерьев и поденщиков выступают с радикальными требованиями, но скоро оказываются орудием в чужих руках. Сначала богатеющие эрфуртские мастера используют восставшие низы для ниспровержения патрицианского городского совета, а спустя некоторое время майнцский епископ — феодальный покровитель Эрфурта — разгоняет с их помощью учрежденный самими мастерами «выборный комитет». Власть переходит в руки епископского наместника: Эрфурт вновь становится жертвой жестоких налогов и финансовой неурядицы.
Двадцатипятилетний монах-августинец был очень далек от понимания социальных конфликтов, определявших ход событий. Обоснованность народного недовольства также не была ему ясна. Как и другие представители образованного меньшинства, Лютер видел прежде всего разрушительные эффекты движения: 1509 год был для него годом пожара в Эрфуртском университете и разорения его богатой библиотеки, гордости тамошних эрудитов. Именно в это время в словарь Лютера прочно входит ироническое выражение Herr Omnes («господин по имени Все»), родившееся, по-видимому, в гуманистической среде. Оно имеет в виду массу как «слепую посредственность», как «чернь» и соседствует с выражениями «черные шайки» (объединения повстанцев) и «бешеные годы» (время народных волнений в Эрфурте). Священник Мартин все выше ценит уединенные нравственно-религиозные искания немецкого простолюдина и в то же время не доверяет простолюдинам, когда они сплачиваются, выходят на улицы и отстаивают свои насущные интересы. Кроме того, он еще слишком захвачен делами своего ордена, чтобы всерьез задуматься над мирскими тяготами, вызывающими народное возмущение.
В 1509 году в среде августинцев произошел раскол: фракция «консервантов» требовала неукоснительного подчинения папскому Риму; фракция «конвентуалов» — относительной самостоятельности немецкой монашеской общины (конвента), возглавляемой генеральным викарием Иоганном Штаупитцем. Лютер принадлежал ко второй, оппозиционной группировке и, судя по всему, зарекомендовал себя как стойкий и активный участник полемики. Вскоре ему поручили сопровождать некоего отца Натина, отправлявшегося за консультацией в Рим.
Осенью 1510 года два монаха-паломника, молодой и старый, пешком пересекли Верхнюю Германию и Швейцарию, преодолели Альпы и вступили на землю Италии. Несколько дней они пробыли во Флоренции.
Двенадцать лет назад здесь был сожжен Джироламо Савонарола (1452–1498), человек, который, не удовлетворившись своей политической карьерой, принял монашество, а затем, после острого душевного кризиса, выступил с неистовой критикой морального разложения папской церкви. Не покушаясь ни на один из католических догматов, Савонарола требовал возврата к суровому аскетизму ранних монашеских орденов и распространения этого аскетизма в среде мирян. Он решительно восстанавливал прихожан против корыстных, изверившихся, развращенных римских священников и вскоре оказался главой восстания, охватившего северную Италию.
В историко-религиозной литературе Савонаролу изображали и как предшественника Лютера, и как наиболее решительного проповедника внутрицерковных «оздоровительных мер», которые только и могли бы предотвратить реформацию. Сам Лютер видел в Савонароле непонятого и сожженного церковью католического святого. Реформатору близок был его моральный критицизм, но он не разделял ни его догматической робости, ни христианско-утопических устремлений. В 1510 году Мартин, разумеется, еще не был готов ни к какой самостоятельной оценке североитальянского повстанческого религиозного движения, но не исключено, что во Флоренции он слышал рассказы о Савонароле.
