Наталия Нарочницкая - Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну
Поубавив мрачных тонов при систематизации свершений 1933–1934 гг., СССР и США установили дипотношения. В нотах, которыми 16 ноября обменялись две столицы, выражалась надежда на то, что советско-американские отношения навсегда останутся нормальными и дружественными и им «отныне удастся сотрудничать для своей взаимной пользы и для ограждения всеобщего мира». Воистину, больше всего пострадавших — на переходах от слов к делу. От добрых, разумеется, слов к конструктивному делу.[28].
Распад Большой Антанты, как результат третирования британцами интересов Франции, охлаждение отношений с Польшей, вздымавшийся германский национализм отрезвляюще подействовали на некоторых французских политиков. 29 ноября 1932 г. был подписан советско-французский договор о ненападении. Потребность в упрочении безопасности повлекла рассмотрение моделей совместного реагирования на подготовку Германии к войне. В декабре 1933 г. Москва предложила заключить с Францией и Польшей региональное соглашение о взаимной защите от германской агрессии. Включиться в него были приглашены Бельгия, ЧСР, Литва, Латвия, Эстония и Финляндия. Кроме «взаимной защиты» от немецких поползновений договаривающиеся страны были бы обязаны оказывать одна другой дипломатическую, моральную и возможную материальную помощь при военном нападении, не означенном в тексте соглашения.
В течение 1934 г. СССР и Франция деятельно продвигали идею восточного пакта. По мысли Л. Барту, он должен был охватить Советский Союз, Германию, Польшу, Литву, Латвию, Эстонию, Финляндию и Чехословакию. Франция, не будучи непосредственным участником пакта, выступала бы гарантом его выполнения. Москва приняла соображения Барту за основу. Совместными усилиями был составлен проект пакта взаимопомощи между восемью названными странами, также увязанного с франко-советским договором о взаимопомощи, который подлежал одновременному заключению.
Со ссылкой на «страх перед советской агрессией» и под утверждения, что «пакт служит окружению Германии», Берлин категорически отказался примкнуть к проекту. Вслед за немцами отвергло пакт польское руководство. Еще раньше против восточного пакта выступил Лондон.
Главная ошибка людей, приметил Клаузевиц, состоит в том, что бед сегодняшних они боятся больше бед завтрашних. Это как раз про поляков. Посол США В. Буллит писал в июле 1934 г. из Москвы госсекретарю К. Хэллу, — отказ Пилсудского участвовать в восточном пакте связан с ожиданием советско-японской войны; маршал хотел бы сохранить свободу рук на востоке, чтобы «воссоздать там прежнее величие Польши».
Борьба против восточного пакта сближала Варшаву, Берлин и Токио. Пилсудский и Гитлер сговаривались касательно аншлюса Австрии и раздела ЧСР и, главное, о совместных действиях против СССР при ожидавшихся осложнениях в Дальневосточном регионе. Практическому наполнению «декларации Липский-Нейрат» (январь 1934 г.) стороны придали подчеркнуто русофобскую окраску к вящему удовлетворению Англии. 27 июля 1934 г. немцы и поляки условились, коль скоро восточный пакт состоится, оформить военный союз с Японией и попытаться вовлечь в него Венгрию, Румынию, прибалтов и Финляндию.
Посылка, что развитие идет к вооруженному советско-японскому конфликту и что он разразится не позднее весны 1935 г., застилала полякам глаза. Им мерещилось, писал Ф. Марек, посол Австрии в Праге, как «при активном участии Японии и посильном участии Германии от России будет отделена Украина». В такт политическому ухаживанию друг за другом Варшава и Токио энергично развивали военно-техническое сотрудничество, налаживали координацию деятельности их разведок и других спецслужб.[29].
Судьба, сходная с восточным пактом, постигла советское предложение (май 1934 г.) о преобразовании конференции по сокращению и ограничению вооружений в постоянную конференцию мира, наделенную полномочиями оказывать государствам, над которыми нависла угроза, «своевременную, посильную помощь». Франция и ряд малых стран проявили интерес к этой инициативе и тут же сникли. Англия — безапелляционно против. Госсекретарь США К. Хэлл заявил советскому представителю, что он не может связывать себя определенным «за» или «против» проекта по причине сдержанного отношения американцев к участию в любой международной организации.
Убийство Л. Барту (9 октября 1934 г.) истончило связующую нить, что наметилась в советско-французских контактах и обещала подвижки на благо европейской безопасности. Новый мининдел П. Лаваль демонстрировал «преемственность» курса Барту. Да, 5 декабря 1934 г. он подписал соглашение, обязывавшее Францию и СССР не вступать с правительствами, приглашенными участвовать в восточном пакте, и в особенности с теми из них, которые пока не выразили готовности присоединиться к пакту, в переговоры, могущие нанести ущерб подготовке восточного регионального пакта или соглашений, с ним связанных. Тем самым выражалось намерение «способствовать усилению духа взаимного доверия в отношениях» между Парижем и Москвой. Неделю спустя к этому соглашению присоединилась Чехословакия. Открылась перспектива выхода на франко-советский и советско-чехословацкий договоры о взаимной помощи.
Продвижению идеи коллективной безопасности в Европе способствовало вступление СССР в Лигу Наций (сентябрь 1934 г.). Русофобам стало сложнее заглушать голос Москвы, получившей статус постоянного члена совета Лиги.
Да, 2 мая 1935 г. состоялся франко-советский договор о взаимопомощи. Стороны обязывались оказать друг другу помощь и поддержку в случае угрозы нападения «какого-либо европейского государства» и покушений на их территориальную целостность и существующую политическую независимость. Подписанный двумя неделями позже советско-чехословацкий договор о взаимопомощи был средактирован в сходном ключе. Мининдел ЧСР Э. Бенеш оговорил вступление в силу обязательства об оказании друг другу помощи готовностью Франции выступить в защиту жертвы агрессии.
Последующие годы доказали — эффективность международных актов предопределяется не совершенством употребленных в них формулировок, но практикой исполнения взятых обязательств. Для Лаваля договоры с СССР и Чехословакией являлись не руководством к действию, а рычагом давления на Германию. «Иметь больше преимуществ» в переговорах с Берлином и предвосхитить сближение немцев с Москвой — так разъяснил французский министр Беку смысл достигнутых договоренностей. Лаваль просаботировал заключение военной конвенции, без которой обязательства о взаимопомощи недорого стоили.
Тем временем в движение пришел «западный фронт». 13 января 1935 г. жители Саара выступили за присоединение к Германии. В канун плебисцита Лаваль публично заявил о «незаинтересованности Франции в исходе голосования». Вердикту в пользу Германии поспособствовали Англия и Италия. И, как следовало ожидать, саарский прецедент подстегнул экспансионистские притязания нацистов. «Фёлькишер беобахтер», например, потребовала проведения плебисцита в «восточном Сааре» — в Мемеле.
«Демократии» стоически не замечали связи между вожделениями нацистов касательно «жизненного пространства» и демонстративной милитаризацией Германии. К началу 1935 г. численность регулярных войск дошла до 480 тыс. человек (против 100 тыс. человек, разрешенных Версальским договором). Советские предостережения не возымели действия — англичане и французы в феврале 1935 г. известили Берлин о готовности погасить — с соблюдением некоторого декора — военные статьи Версаля.
МИД Германии препроводил 16 марта послам Англии, Франции, Польши и Италии текст «закона о воссоздании сил национальной обороны». Вводилась всеобщая воинская повинность, а запланированные 12 корпусов и 36 дивизий объявлялись «армией мирного времени». Тут даже Лаваля покоробил нахрап нацистов. Он отважился внести в Лигу Наций предложение о коллективном протесте. Забегая в апрель, отметим, что старания Англии заблокировать принятие любой резолюции с антинацистской окраской не сработали. Совет Лиги квалифицировал закон от 16 марта как нарушение действовавших урегулирований, на что Берлин заявил — Лига Наций не имеет права выступать «судьей Германии».
Форин-офис слегка пожурил немцев за угловатость и предложил себя в модераторы. Британская консервативная пресса прокомментировала линию Альбиона достаточно внятно: «принудительные меры в отношении Германии не должны предприниматься. Локарно было ошибкой, а восточное Локарно было бы еще большей ошибкой».
В беседах с Саймоном (24–26 марта 1935 г.) Гитлер убеждал гостя, что только национал-социализм способен «сохранить Германию, а также всю Европу от самой страшной (большевистской) катастрофы». Но это станет возможным, напирал фюрер, если Германия вооружится. Возражений со стороны Саймона, судя по записям бесед, не последовало.
