Тит Ливий - Война с Ганнибалом
Тут же солдаты поднимают крик, чтобы их посылали вдогонку и, главное, вели грабить брошенный лагерь, и чуть ли не громче всех кричал при этом один из двух консулов – Варрон.
Напрасно Павел призывал к осторожности: разгорячившаяся толпа во главе с консулом едва согласилась подождать, пока вернется из разведки префект Марий Статилий с луканскими конниками.
Статилий подъехал к воротам, приказал остальным ждать, а сам еще с двумя воинами спешился и вошел внутрь. Тщательно все осмотрев, он доложил, что враг бесспорно подстроил какую-то ловушку: огни оставлены лишь в той части лагеря, которая обращена к римской стоянке, палатки раскрыты настежь и дорогие вещи брошены на самом виду, а кое-где серебро валяется прямо на дорожках между палатками, точно приманка.
Но вместо того чтобы остудить алчность, донесение Статилия распалило ее еще пуще.
– Ведите нас! Ведите немедленно! А не то сами пойдем, без приказа и без начальников! – надрывались солдаты.
Варрон распорядился подать сигнал к выступлению, но сами боги спасли римлян в тот день от неминуемой гибели. Павел объявил, что священные куры возвещают беду[21]. Варрон призадумался, и, пока он медлил, а солдаты уже и ему кричали «Трус!» и грозили неповиновением, появились два раба, бежавшие от карфагенян (они принадлежали двум латинским всадникам и были захвачены в плен нумидийцами, а теперь бежали к прежним своим хозяевам). Беглецы сообщили, что все Ганнибалово войско сидит за холмами в засаде. Их сообщение разом положило конец и спорам между консулами, и солдатскому бунту.
Перед Каннами
Убедившись, что хитрость его не удалась, Ганнибал вернулся в лагерь. Но голод со дня на день становился все мучительнее, а ропот воинов все громче. Наемники требовали жалованья, которое им задолжал полководец, и, почти не таясь, сговаривались перейти к римлянам. Такое настроение умов пугало пунийца не на шутку, и он задумал перенести военные действия дальше к югу, где жатва поспевает скорее.
Консулы двигались следом, не отставая, пока Ганнибал не разбил лагерь близ деревни Канны в Апулии. Он позаботился стать спиною к ветру вольтурну, который несет облака пыли над иссушенными зноем полями[22], и это оказалось особенно важным впоследствии, когда оба войска построились для сражения: одним ветер дул в затылок, а другим – в лицо, запорошивая пылью глаза и забивая рот. Римляне расположились в виду неприятеля двумя лагерями, по обе стороны реки Ауфида.
Ганнибал не случайно выбрал местом новой стоянки Канны. Окрестные равнины словно нарочно созданы для конной битвы, в которой карфагеняне чувствовали себя непобедимыми. И вот, как только устройство лагерей было завершено, Ганнибал выстроил своих в боевой порядок и выслал вперед нумидийцев – застрельщиков сражения. Но в этот день командовал Павел, и, невзирая на яростные протесты Варрона и волнение среди солдат, он не позволил римлянам взяться за оружие.
Разочарованный неудачей, Ганнибал распустил боевую линию, а нумидийцев отправил за реку – распугать и разогнать водоносов из меньшего римского лагеря. Едва выйдя на берег, нумидийские конники одним криком своим обратили в бегство служителей-водоносов, а потом подскакали к караульному посту у вала и даже к самим воротам. Римляне были вне себя от гнева и стыда: подумать только, легкая конница врага угрожает их лагерю, а они вынуждены сидеть сложа руки!
Зато назавтра верховное начальствование перешло к Варрону, и он, даже не посоветовавшись с товарищем, переправился на другой берег Ауфида, к меньшему лагерю, соединил все силы римлян вместе и выстроил их так: правое крыло заняли римская конница и пехота, левое – конница союзников, средину – союзная пехота. Левое крыло Теренций возглавил сам, правое поручил Павлу.
Карфагеняне поспешили последовать примеру врага – перешли реку и построились. На левом фланге, у самой воды, против римской конницы, Ганнибал поставил галльских и испанских всадников, на правом – нумидийских, центр же заполнил пехотою, причем в самой средине оказались галлы и испанцы, а по обе стороны от них – африканцы. Африканцы были вооружены на римский лад – оружием, захваченным при Требии и Тразименском озере. Галлы и испанцы отличались друг от друга формою и длиною мечей (галльский меч очень длинный и на конце закруглен, испанский короткий, удобный и заканчивается остро отточенным жалом, потому что испанцы в бою больше колют, чем рубят). Однако же и те, и другие одинаково наводили страх исполинским ростом и грозным видом. Галлы были обнажены по пояс, испанцы – в белых туниках с пурпурной каймой. Левым крылом командовал Гасдрубал, правым – Магарбал, срединою – сам Ганнибал с братом Магоном.
Канны.
Битва, как водится, началась стычками легковооруженных. Затем вступила в дело галльская и испанская конница. Но меж рекою и рядами пехоты места для маневра не оставалось вовсе, и противники, съехавшись лоб в лоб, ухватились врукопашную. На конное сражение это не было похоже нисколько, напротив – каждый только и старался стянуть или сбросить врага на землю. Впрочем, странная эта схватка продлилась немного – римляне быстро ослабели и повернули назад.
Потом завязывается пеший бой. Сперва галлы и испанцы храбро сдерживали натиск легионеров, но римские ряды были и глубже, и гуще и после многих и упорных атак сломили вражеское упорство. Надобно заметить, что испанцы и галлы стояли клином, и теперь, отступая, сперва спрямили общую боевую линию, а потом образовали в ней впадину. А римляне, преследуя и истребляя бегущих, мигом поравнялись с африканцами, размещенными перед битвою по обоим краям пехотного строя, у основания клина, и проскочили мимо них. Тут африканцы двинулись вперед и наискось – навстречу друг другу – и скоро сомкнулись за спиною у неприятеля. Только теперь опомнились римляне, опьяненные погоней. Победа их оказалась бесполезной, и, оставив в покое ошалевших от страха, галлов и испанцев, они принимают новый бой – в окружении и, главное, уже изнемогая от усталости, меж тем как новый противник был свеж и силен.
Сражение шло и на левом фланге у римлян, где союзническая конница встретилась с нумидийцами. Враги были еще далеко друг от друга когда пятьсот нумидийских всадников, скрыв под панцирями мечи, помчались к римлянам, знаками показывая, что хотят сдаться в плен. Подъехав вплотную, они спешились и бросили к ногам неприятелей свои щиты и дротики. Им велели расположиться в тылу, и, пока битва только разгоралась, они спокойно выжидали, но, когда все были уже поглощены боем, внезапно выхватили спрятанные мечи, подобрали щиты, валявшиеся повсюду между грудами трупов, и напали на римлян сзади, разя в спину и подсекая жилы под коленями.
На обоих флангах безраздельно царил ужас, и все бежали кто куда, а в центре по-прежнему бились – упорно, но безнадежно, и Гасдрубал, начальник левого крыла, послал испанскую и галльскую конницу на подмогу африканцам: резня утомила их до такой степени, что руки едва удерживали меч. А нумидийцы рассыпались по всему полю, преследуя бегущих.
Консул Павел еще в самом начале был тяжело ранен камнем из пращи, но продолжал сражаться – сперва на коне, а после, когда не стало сил держать поводья, пеший. Его окружал и прикрывал отряд римских всадников. По примеру консула спешились и они, и кто-то, не зная толком, что происходит, доложил Ганнибалу, будто Павел велел конникам бросить своих коней. Тогда Ганнибал заметил:
– Он закрывает им единственный путь к спасению. Уж лучше бы прямо связал их всех да выдал мне!
Спешившиеся между тем бились так, как бьются, уже не сомневаясь во вражеской победе и бегству предпочтя смерть. А победители, разъяренные этой последней помехою, рубили и рубили тех, кого не могли потеснить.
Консул сидел на камне, весь залитый кровью. Мимо проезжал верхом военный трибун Гней Корнелий Лентул.
– Луций Эмилий, – крикнул он, – если боги и должны о ком-нибудь позаботиться, так только о тебе! Из всего войска ты один неповинен в сегодняшнем поражении. Возьми моего коня, а я пойду рядом и буду тебя охранять. Не омрачай смертью консула и без того черный для Рима день!
– Слава твоей доблести, Гней Корнелий, – отвечал ему Павел. – Но не теряй времени попусту – как бы ненужная жалость не погубила тебя самого. Скачи в Рим. Скажи в сенате, чтобы поскорее, пока Ганнибал еще не совсем рядом, укрепляли стены и усилили караулы. А Квинту Фабию передай, что Луций Эмилий Павел и жил, и теперь умирает, помня его советы. Да, позволь мне испустить дух здесь, среди моих мертвых солдат. Я не хочу ни снова оказаться в обвиняемых, ни выступать в суде с обвинениями против своего товарища по должности.
В этот миг нахлынула толпа беглецов, а следом за нею – враги. Консула, не догадываясь, кто это такой, засыпали стрелами, Лентула же конь благополучно унес прочь.
