Курс новой истории - Сергей Михайлович Соловьев
Прежде всего нужно было внимательно приглядеться к светлейшему князю Меншикову. Сын конюха из Владимирской области, Меншиков стал в челе той новой дружины, которою окружил себя Преобразователь, тех прибыльщиков, против которых так вооружались приверженцы старины, приписывая все зло им и преимущественно Меншикову. Наружность светлейшего уже останавливала на себе внимание каждого: он был высокого роста, хорошо сложен, худощав, с приятными чертами лица, с очень живыми глазами; он любил одеваться великолепно и, главное, что особенно нравилось иностранцам, был очень опрятен — качество редкое еще тогда между русскими. Но не одною наружностью мог он держаться в челе прибыльщиков: люди внимательные и беспристрастные признали в нем большую проницательность, удивлялись необыкновенной ясности речи, отражавшей ясность мысли, ловкости, с какою умел обделать всякое дело, за которое принимался, искусству выбирать людей, выбирать себе секретарей неподкупных. Так являлся Меншиков своею светлою стороной, обратимся к темной. Это была необыкновенно сильная природа; но мы уже говорили, как становится страшно перед сильными природами в обществе, подобном нашему в XVII и XVIII веках, все, что было сказано о Петре, вполне прилагается к его птенцам, его сподвижникам; все это силы, для которых общество выработало гак много сдержек; в обществе подобного рода, как в широком степном пространстве, где нет определенных, искусственно проложенных дорог, каждый может раскатываться во всех направлениях. Везде и всегда один и тот же закон: сила не остановленная будет развиваться до бесконечности, не направленная будет идти вкось и вкривь. Что делывалось обыкновенно в Азии, которой общества, народы выработали мало сдержек для силы сильных? Ответом служит деятельность Киров, Омаров, Чингиз-ханов, Тамерланов, то же самое в Европе, когда для силы римлян остальные народы не могли выставить никакой сдержки; то же случилось, когда Рим одряхлел и не мог выставить никакой сдержки для Гензерихов и Аларихов. Те же самые алариховские и гензериховские силы и стремления являлись и после у Карла V, Филиппа II, Людовика XIV, Наполеона, но сломились о препятствие, о сдержки, выработанные новым европейским обществом. То же самое и у отдельных народов: если сила сильного не умеряется, не направляется на благо общества — значит, общество юно, незрело или слишком уже дряхло; отсюда цель правительства в обществе зрелом — умерение и направление сил — moderatio rerum. У Меншикова и сотоварищей была страшная сила, потому они и оставили свои имена в истории; но где они могли найти сдержку своим силам? В силе сильнейшего? Этой силы было недостаточно: лучшее доказательство тому то, что этот сильнейший должен был употреблять палку для сдерживания своих сподвижников, а употребление палки — лучшее доказательство слабости того, кто ее употребляет, лучшее доказательство слабости общества, где она употребляется. Силен был, кажется, Петр Великий лично, силен был и неограниченною властию своею, а между тем мы видели, как он был слаб, как не мог достигнуть самых благодетельных своих целей, ибо не может быть крепкой власти в слабом, незрелом обществе; власть вырастает из общества и крепка, если держится на твердом основании; на рыхлой почве, на болоте ничего утвердить нельзя.
Выхваченный снизу вверх, Меншиков расправил свои силы на широком просторе; силы эти, разумеется, высказались в захвате, захвате почестей, богатства; разнуздание при тогдашних общественных условиях, при этом кружившем голову перевороте, при этом страшном движении, произошло быстро: Меншиков ни перед чем не останавливался; мы видели, как хлопотал он насчет Малороссии; видели, как после Петра, когда ему было еще более простора, хлопотал он около Курляндии; но и при Петре он уже потерял привычку сдерживаться от высказывания своих желаний в присутствии грозного царя: когда после отречения короля Августа от польского престола Петр обратился к Меншикову за советом, кого б выбрать на его место, тот, не задумавшись, отвечал: «Меня!» Но есть любопытное известие современников, что та разнузданная сила подстрекалась женщиной: говорят, что на Меншикова имела сильное влияние свояченица его Варвара Арсеньева, возбуждавшая его честолюбие.
После Меншикова из самых жарких приверженцев Екатерины виднее всего был Петр Андреевич Толстой. Происходя из второстепенного московского дворянства, Толстые выдвинулись по родству с Апраксиными, когда царь Федор Алексеевич женился на Марфе Матвеевне. По смерти царя Федора Толстые держались Софьи и Милославских, были главными действователями против Петра, то есть против его матери во время смуты стрелецкой; но Апраксин Федор Матвеевич, державшийся Петра, уговорил своего родственника Петра Андреевича Толстого переменить партию, отстать от Софьи, которой трудно было надеяться на торжество в борьбе с братом. Петр принял Толстого, но никак не мог забыть его предшествовавшей деятельности. Видя эту подозрительность со стороны царя, Толстой употреблял все средства, чтобы показать свое усердие, не дать затерять себя: он едет в Венецию, участвует в Азовском походе, ухаживает за Головиным, который, как говорят, взял с него 2000 золотых червонных и предложил царю отправить его на важный пост посланника в Турцию. Здесь-то случилась эта знаменитая история с секретарем: узнав, что секретарь донес на него в растрате казенных денег, Толстой в присутствии всех членов посольства обвиняет его в сношениях с великим визирем, приговаривает к смерти, велит священнику приготовить его к ней и потом приказывает осужденному выпить яд. Возвратясь из Турции, Толстой дает 20 000 рублей Меншикову и является в числе тайных советников царя. Петр постоянно уступает ходатайствам Апраксина, Головина, Меншикова, ибо сам убежден в обширных способностях Толстого, прямо говорит, что не снимает головы Толстого с плеч потому только, что она очень умна, но не оставляет прежней своей подозрительности, «Петр Андреевич — способный человек, — говорит он, — но когда имеешь с ним дело, то надобно всегда держать камень за пазухой». Но Толстой дождался своего времени, когда Петру понадобилось выманить несчастного царевича Алексея из-за границы. Толстой обделал трудное дело и получил щедрые награды, стал одним из самых приближенных людей к царю, получил 6000 душ из конфискованных по делу царевича имений, Андреевскую ленту, графство;
