Оскар Йегер - Книга I "От Одоакра до Карла Великого"

Карамзин недаром говорил, что «основатели великих монархий не отличаются нежностью сердца». Этот его отзыв, возможно, еще в большей степени следует применить к Василию III, нежели к Ивану III. Он унаследовал в правлении твердость отца, а в отношениях к придворным и боярам гордость и недоступность матери. Еще более, нежели отец, он окружил себя роскошью, богатством и великолепием. При торжественных случаях он являлся в блестящей царственной одежде, в золотой шапке, осыпанной драгоценными камнями, окруженный богато одетой свитой бояр и почетной стражей, стоявшей у трона. Послы императора Карла V, случайно встретившиеся под Можайском с великим князем Московским, выехавшим на охоту, были поражены блеском и великолепием его свиты. Но еще более своего отца Василий удалялся от вельмож и советников и доверял лишь немногим любимцам. Со стороны бояр и приближенных лиц он не допускал ни малейшего прекословия и за всякое ослушание наказывал их опалой, ссылкой и даже смертной казнью. Не менее сурово относился он и к подвластным ему потомкам удельных князей: в случае каких-либо подозрений он вызывал их в Москву на суд и подвергал заточению. Барон Зигмунд Герберштейн, близко присмотревшийся к Василию и его двору, хорошо ознакомившийся с Московской Русью во время двух своих путешествий, имел право сказать, то он «не знает в Европе государя более могущественного, нежели великий князь Московский».

Русские всадники в куяках (стеганых войлочных доспехах).

С гравюры из книги 3. Герберштейна.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Страны Центральной Европы в позднее средневековье. — Городские кантоны Швейцарии. — Германия при Фридрихе III. — Герцогство Бургундское. — Император Максимилиан I

Те 50 лет, в течение которых Фридрих III был германским королем, можно было бы назвать грустным периодом в истории Германии, если бы вообще, и особенно при таком политическом организме, каким было тогда немецкое или «римское» государство, жизнь большой нации определялась деяниями ее правителя. Следя за действиями этого правителя, все царствование которого было цепью неудач, но тем не менее закончилось большими выгодами, по крайней мере, для его рода, не следует упускать из вида, что его правление было только внешней рамкой для жизни немецкой нации во второй половине XV в. Самой выдающейся чертой Фридриха III был несомненнейший эгоизм.

Медаль Фридриха III, изображающая его в старости. Работа Антонио Аббондио. Нюрнберг.

Германский музей.

Надпись: IMP(erator) CAES(ar) FR1DERICVS IIII AVG (ustus).

Один кардинал в письме к другому так характеризует его: «Человек нерешительный, скрытный, не имеющий понятия о чем-либо общем и сводящий все к своей единоличной выгоде». И этот его эгоизм, к которому присоединялись известный ум или хитрость, умение рассчитывать обстоятельства, придавало ему значение. В частности, он всегда знал, чего хочет, и поэтому его нельзя назвать ничтожным, как и его портрет в нашем столетии: Франца II. Подобно последнему он тоже был святошей, чуждался бессмысленно, с внутренним отвращением, всякого религиозного нововведения, идя по избитой церковной колее. Но у него при этом был свой расчет, и он заставлял себе платить за угодную папе церковную политику, снова подчинившей государство игу церкви: он выговорил большие церковные льготы для своих наследственных владений. Он вернулся из Рима (1468 г.) с полным карманом, с несколькими сотнями доходных духовных мест, раздачу которых папа предоставил его произволу: то, что проклиналось прежде в качестве симонии, теперь практиковалось без зазрения совести и составной частью входило в область высшей политики. Фридрих был умерен, как Франц II, лишен всяких сильных страстей, скуп, мелочен. Франц был любителем музыки, Фридрих занимался садоводством, астрологией и некромантией, что снисходительно выдается за его стремление к знанию, между тем как это было скорее уклонением от серьезных умственных работ и настоящей деятельности.

Первое его столкновение произошло со Швейцарией, от которой он требовал возвращения всего отнятого у его дома, прежде чем согласиться на подтверждение ее льгот. Не получая удовлетворения, он выпросил у французского короля отряд наемников, которые звались «арманьяками» по имени вождя и организатора этого войска графа д'Арманьяка. Народ переиначил это название в насмешливое: «arme Gecken» («бедные франты»), хотя такая кличка более подходила несчастным жителям тех местностей, через которые проходили эти шайки.

Осада арманьяками, швейцарского города. Миниатюра из лицевой рукописной хроники Фруассара второй половины XV в.

Пешие наемники, переправившиеся через реку, у стен города вступают в бой со швейцарским городским ополчением. Атаку пехоты с противоположной стороны реки прикрывают лучники и арбалетчики. Часть воинов чинит поврежденный мост, чтобы через него смог переправиться отряд кавалерии.

Фридрих с ужасом увидел, что вместо просимых им 6 тысяч явилось 24 тысячи человек под начальством дофина. Французский король открыто дал понять при этом, что все земли до Рейна принадлежат Франции. Все ужасы великих войн XIV в. повторились, и в еще худшей степени (1444 г.). Швейцарцы числом в несколько тысяч, по другим сведениям лишь 800 человек, сразились с главным неприятельским отрядом у Санкт-Якоба близ Базеля. Они бились в течение целого длинного летнего дня против врага, в 30 раз сильнейшего, и пали все, но положили столько французов, что произвели большое впечатление на их вождя, дофина, и он отступил со своим войском, чтобы вторгнуться в Эльзас. Французы покинули немецкую землю лишь в 1445 г., когда им стало уже опасно оставаться среди населения, доведенного до отчаяния. При заключении императором мира с Союзом в 1446 г. швейцарцы ничего не потеряли: город Цюрих, обратившийся за помощью к Австрии, должен был снова отойти к Союзу.

Таким образом, победа осталась за демократией, за бюргерством. Дворянство и правители выместили тогда свой гнев за это повторное унижение на северогерманских городах, раздражавших их своим возраставшим богатством и соответственным тому могуществом. Ввиду многих нерешенных споров с соседними князьями 31 швабский и франконский город возобновили старые союзы. То же сделали и князья 22 больших и множество мелких владетелей присоединилась к войне объявленной городу Нюрнбергу в 1449 г. маркграфом Альбрехтом Бранденбургским, которого они называли немецким Ахиллесом. Это было сигналом ко второй «войне городов». Непосредственным поводом к ней послужил ничтожный спор между городом и маркграфом, который легко уладился бы пригоршней золота, если бы взаимное раздражение сторон не достигло такой степени. Хотя заседавший в Ульме военный совет имел цель высшего руководства военными действиями, они велись, как и при прежних войнах без общего плана, отдельными губительными стычками. Маркграф Альбрехт потерпел поражение от нюрнбергцев при Пилленройте в 1450 г.

Альбрехт Ахиллес, курфюрст Бранденбургский. С алтарной иконы церкви в Ансбахе.

За ним камергер держит шапку, а маршал — меч, курфюршеские регалии. Позади курфюрста на щите — его герб (бранденбургский орел).

При Эсслингене Ульрих V Вюртембергский одержал победу над союзными городами. Соглашение, или мир, заключенный в Бамберге вследствие истощения денежных средств обеими сторонами (1450 г.), не изменил положения. Остались в силе и корысть князей, желавших обратить имперские города в земельные, и зависть полного ненависти дворянства, у которого было более охоты к наездничеству и драке, нежели к работе. Сохранили и города ту свою тупость, которая заставляла их относиться ко всем важным вопросам, к опасности, грозившей от турок или французов, лишь с точки зрения ограниченного партикуляризма и со скаредностью торгашей. Патриотизм их становился более возвышенным лишь при посягательствах на собственный город, как было, например, с городом Зостом, в войне (1444–1449), которую этот старый город, плохо поддерживаемый другими соседними городами, мужественно вел против своего сеньора, архиепископа Дитриха II Кёльнского и его духовных и мирских союзников.

Крепостная стена г. Цонс (нижний Рейн) в XV в.

Добившись имперского приговора против города, духовный сановник был настолько ослеплен гневом, что пригласил к себе наемников, еретиков-гуситов, и осадил город с 60-тысячным войском. Но горожане отбили штурм (июль 1447 г.), причем отвагу мужчин поддерживали и женщины: они подносили на стены и крыши домов кипяток, который выливали на головы осаждающим. Архиепископ покинул разоренную местность и в 1449 г. заключил мир с городом.