Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
В постановлении Сталин привел многочисленные примеры надругательства над религиозными храмами и репрессий по отношению к служителям культа. Циркуляр Генерального секретаря потребовал: «Воспретить закрытие церквей и молитвенных помещений... а где таковое закрытие имело место — отменить немедля»; «воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и проч. путем голосования на собраниях с участием неверующих»; «воспретить ликвидацию молитвенных помещений... за невзнос налога»; «воспретить аресты религиозного характера».
Его позиция была определенной: «Разъяснять членам партии, что... искоренение религиозных предрассудков зависит не от гонения на верующих... — а от тактичного отношения к верующим при терпеливой и вдумчивой критике религиозных предрассудков, при серьезном историческом освещении идеи бога, культа и религии и пр... Секретарь ЦК И. Сталин».
Ответственность за выполнение этой директивы Сталин возложил «на секретарей губкомов, обкомов, облбюро, национальных ЦК и крайкомов лично».
Конечно, это было прямое противостояние как троцкистам, так и Ленину. Характерно, что вся последующая деятельность по прекращению наступления на религию, изначально инициированного Свердловым и Троцким и санкционированного Лениным, совпадает с этапами упрочения Сталиным власти. Причем, явно не одобряя действия Ленина в вопросах религии, он не афиширует свою политику по «реабилитации» Церкви.
Все документы идут под грифом «Строго секретно». Более того, 12 апреля 1940 года он дал указание: «Все документы, имеющиеся в ЦК, связанные с ук(азанием) тов. Ленина В.И. № 13666/2 от 1 мая 1919 г. хранить в спецфонде и без личного распоряжения товарища СТАЛИНА никому не выдавать». Это распоряжение вождя подписано заведующим архивной частью ЦК.
Что это — перестраховка от возможного обвинения в отступлении от Ленина? Или нежелание подрывать авторитет основателя партии, допустившего ошибку в религиозном вопросе?
Видимо, и то, и другое. Но не похоже, чтобы реабилитация религии шла по какому-то разработанному им плану, скорее она осуществлялась спонтанно, по мере демократизации государства. Примечательно, что эти документы появлялись в процессе укрепления позиций Советской власти. Так, в 1933 году Сталин принял решение о запрещении сноса 500 строений храмов и церквей в Москве и прилегающих районах.
Казалось бы, в его шагах можно было бы усмотреть некие пристрастия бывшего семинариста. Но это не так. За его действиями явственно просматривается государственная целесообразность. Он не форсировал события, и следующий шаг по восстановлению прав Русской церкви совершает уже в завершение борьбы с политическими противниками и врагами Советской власти.
Словно итог этой борьбы со всеми формами оппозиции и ликвидации в стране «пятой колонны», создававших угрозу государству, уже с началом Второй мировой войны в Европе, Политбюро ЦК вынесло «Решение № 1697/13 от 11 ноября 1939 года. «Вопросы религии».
Товарищу Берия Л.П.:
По отношению к религии, служителям Русской православной церкви и православноверующим ЦК постановляет:
1) . Признать нецелесообразным впредь практику органов НКВД СССР в части арестов служителей Русской православной церкви, преследования верующих.
2) . Указание товарища Ульянова (Ленина) от 1 мая 1919 года за №13666 — 2 «О борьбе с попами и религией», адресованное пред. ВЧК товарищу Дзержинскому, и все соответствующие инструкции ВЧК-ОГПУ-НКВД, касающиеся преследования служителей Русской православной церкви и православноверующих, — отменить.
3) . НКВД СССР произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам, связанным с богослужительской деятельностью. Освободить из-под стражи и заменить наказание на не связанное с лишением свободы осужденным по указаниям и мотивам, если деятельность этих граждан не нанесла вреда Советской власти.
4) . Вопрос о судьбе верующих, находящихся под стражей и в тюрьмах, принадлежащих иным конфессиям, ЦК вынесет решение дополнительно. Секретарь ЦК И. Сталин».
22 декабря 1939 года, докладывая о выполнении этого решения, Л. Берия представил Сталину справку № 1227«Б». В ней народный комиссар внутренних дел сообщал: «Во исполнение решения от 11 ноября 1939 года, из лагерей ГУЛАГ НКВД СССР освобождено 12 860 человек, осужденных по приговорам судов в разное время. Из-под стражи освобождено 11 223 человека. Уголовные дела в отношении их прекращены».
В отношении лиц, «деятельность которых принесла существенный вред Советской власти» и поэтому продолжающих отбывать наказание, в справке указывается: «Личные дела этих граждан будут пересматриваться. Предполагается освободить еще около 15 000 человек».
Вся эта своеобразная реабилитация Церкви осуществлена Сталиным не в одночасье, как не сразу разворачивалось организаторами ее гонение. Но подчеркнем, что это не было популистской реабилитацией мертвых, которые «сраму не имут», а стало действительным освобождением от преследования живых людей. Решением, в корне пересматривающим отношение к Церкви. И если он не ее спаситель, то кто же он?
Итак, в атмосфере агрессивной нетерпимости к религии и верующим Сталин не принимал участия в организации репрессий против Русской церкви. Был ли он верующим человеком? Конечно, нет. Но хотя он явно не разделял господствующего в то время антирелигиозного радикализма, он не мог пойти на крутой поворот по либерализации отношения к Церкви. Такие действия неизбежно натолкнулись бы на сопротивление оппозиции. Более того, его противники непременно использовали бы этот факт для обвинения его в «отступлении от революции».
Кстати, на его совести нет и вины за судьбу царской семьи. На этот счет существует любопытное свидетельство. Е.Л. Джугашвили пишет, что, когда в 1922 году Сталин с Орджоникидзе приехали в Грузию, мать спросила его: «Сынок, на твоих руках нет царской крови?» «Вот тебе крест, истинно нет!» — ответил Сталин и перекрестился на глазах у всех. Изумленному Орджоникидзе он пояснил: «Она же верующая! Дай бог, чтобы наш народ так поверил в марксизм, как она в Бога».
Но восстановим хронологическую нить повествования. В мае 1922 года Ленин перенес первый инсульт. Его увезли в Горки, он чувствовал себя плохо и 30-го числа потребовал, чтобы к нему вызвали Сталина. Встревоженный Сталин приехал по вызову вместе с Бухариным.
Сестра Ленина М.И. Ульянова вспоминала: «Сталин прошел в комнату Владимира Ильича, плотно прикрыв за собой, по просьбе Ильича, дверь. Бухарин остался с нами и как-то таинственно заявил: «Я догадываюсь, зачем Владимир Ильич хочет видеть Сталина». Но о догадке своей нам на этот раз не рассказал.
Через несколько минут дверь в комнату Владимира Ильича открылась, и Сталин, который показался мне несколько расстроенным, вышел. Простившись с нами, оба они (Бухарин и Сталин) направились мимо Большого дома через домик санатория во двор к автомобилю.
Я пошла проводить их. Они о чем-то разговаривали друг с другом вполголоса, но во дворе Сталин обернулся ко мне и сказал: «Ей (он имел в виду меня) можно сказать, а Наде (Надежде Константиновне — жене Ленина) не надо». И Сталин передал мне, что Владимир Ильич вызвал его для того, чтобы напомнить ему обещание, данное ранее, помочь ему вовремя уйти со сцены, если у него будет паралич».
Следует пояснить, что один из основателей французской рабочей партии, член I Интернационала, философ и политэконом Поль Лафарг, почувствовав неизбежность смерти, покончил жизнь самоубийством вместе с женой. Эта история произвела глубокое впечатление на Ленина. Еще в 1911 году он сказал Крупской: «Если не можешь больше для партии работать, надо посмотреть правде в глаза и умереть так, как Лафарг».
Рассказывая о причинах вызова Сталина в Горки, Мария Ульянова продолжает: «Теперь момент, о котором я вам раньше говорил, — сказал (Сталину) Владимир Ильич, — наступил, у меня паралич, и мне нужна ваша помощь».
Владимир Ильич попросил Сталина привезти ему яд. Сталин обещал, поцеловался с Владимиром Ильичом и вышел из его комнаты. Но тут во время нашего разговора Сталина взяло сомнение: не понял ли Владимир Ильич его согласие таким образом, что действительно момент покончить с жизнью наступил и надежды на выздоровление больше нет?»
Конечно, Сталин попал в сложную, можно сказать, трагедийную ситуацию. Только за пределами комнаты больного он осознал всю щепетильность ситуации и ту ответственность, которая взвалилась на него в связи с опрометчивостью его согласия на исполнение столь экстравагантной просьбы соратника.
Он поспешил объяснить сестре Ленина: «Я обещал, чтобы его успокоить, но если он в самом деле истолкует мои слова в том смысле, что надежды больше нет? И выйдет как бы подтверждение его безнадежности?»
