Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
Каткову вручили и информацию о том, что происходило с Михайловым при аресте и сразу позже, чтобы он мог это использовать, поясняя положение дел террористам. Теперь, заключив не мнимое, а самое настоящее соглашение с полицией, он мог гораздо более уверенно вести дела и с террористами.
Катков развернул теперь перед ними новейшую программу сотрудничества.
Конкретные переговоры вел, очевидно, Тихомиров: во многих местах воспоминаний он усиленно надувает щеки, заявляя, что вел чрезвычайно важные для «Комитета» переговоры еще до 1882 года, но не приводит никаких фактов.
Тихомирову было разъяснено, что Катков не такой волшебник, чтобы вызволить Михайлова из той дыры, в которую тот сам себя засадил (отчет о действиях полиции Тихомиров, очевидно, получил из этого источника), но берется сделать следующее: никто не будет докучать Михайлову допросами и выведывать у него секреты, но тот тоже должен вести себя тихо и помалкивать, о чем Михайлова доверительно проинформируют (вероятно, так и произошло). Дальнейшая же судьба Михайлова зависит от террористов: чем скорее они обеспечат цареубийство, тем скорее Михайлов будет помилован новым царем — это была простая и конкретная программа.
В этот момент прошедшие казни Преснякова и Квятковского пришлись как нельзя кстати — убедительная агитация за смену власти!
Теперь террористы, уверовав в серьезность заключенного соглашения и убедившись в действительном влиянии Каткова, получали совершенно новый стимул для деятельности: это были уже не эфемерные надежды запугать царя и добиться каких-то туманных социалистических реформ, и не примитивное политическое убийство, совершаемое за деньги, — теперь это становилось борьбой за осуществление государственного переворота, ближайшим результатом которого была бы амнистия всем их товарищам — и Александру Михайлову в первую очередь.
В дальнейшей же перспективе они получали в России власть, с которой уже были проведены серьезные доверительные закулисные переговоры — т. е. именно то, чего они безуспешно добивались в течение всего предшествующего года. С этой властью в будущем можно было бы вести и еще более серьезные диалоги. Это были горизонты, за которые стоило побороться!
Террористы не поняли того, что почти все, во что они уверовали — чистейший блеф и обман.
Лорис же тоже недооценил масштабов этого блефа, на который шел теперь Катков, заручившись его, Лориса, фактической поддержкой. Лорис недооценил и того, насколько воодушевятся террористы и насколько трудно будет ему проконтролировать их энтузиазм. Ведь даже такие падшие ангелы, как Перовская и Фроленко, не изменили в глубинах своих душ революционным идеалам!
Одной из вреднейших и опаснейших иллюзий, внушенных лидерам террористов, сделавшим совсем неоправданные выводы из продемонстрированной им почти безопасности Александра Михайлова (час расправы над которым, как оказалось, был только отсрочен!), стала вера в неуязвимисть и безопасность их самих.
Весь последующий ход событий подтвердил, что Катков подтвердил это условие в отношении всех оговоренных участников исходного соглашения. Будущее показало, что Желябов, воспользовавшись этим условием, обеспечил себе смерть, а Тихомиров — жизнь.
Михайлов, с которым террористы немедленно установили связь — ведь его держали в Трубецком бастионе (некоторые его записки на волю опубликованы), подтверждал со своей стороны, что все вновь оговоренные условия выполняются.
Дальнейших же репрессий против террористов пока не происходило. Катков подтвердил, таким образом, собственное почти всемогущество, а террористы приобрели весомые стимулы действовать энергичнее.
С точки же зрения Лорис-Меликова ситуация выглядела теперь таким образом, что «Потемкинская деревня», сооруженная Лорисом, лишалась того недостатка, что террористы готовили нападение на царя в одном месте, а Лорис его обезвреживал в другом. Теперь все стороны дружно взялись за совместную работу.
Арест Михайлова привел и к аресту Морозова. Последний, узнав об аресте друга, свернул дела за границей и двинулся в Россию. При переходе границы он был арестован 23 января 1881 года. Судили его на процессе вместе с Михайловым, Фроленко и прочими в феврале 1882. Далее, вплоть до 1905 года — Алексеевский равелин и Шлиссельбург.
Ольга Любатович, узнав об аресте мужа, бросила маленькую дочь у друзей и тоже выехала в Россию — организовывать его освобождение. Ее арестовали в Петербурге в ноябре 1881. Сосланная в Сибирь, она вышла замуж за Джабарди, осужденного по московскому процессу «50-ти» в 1878 году.[958]
4.7. Террористы идут в бой
А.В. Якимова рассказывает про себя и Ю.Н. Богдановича: «Мы под фамилией Кобозевых, мужа и жены, поселились 22 ноября 1880 года в меблированных комнатах на углу Невского пр[оспекта] и Новой ул[ицы], дом № 75/14, как только что приехавшие в Петербург и желающие заняться здесь торговлей. 2 декабря был заключен контракт с управляющим домом графа Менгдена за 1200 р[ублей] в год на подвальное помещение под торговлю.
Но прежде чем поселиться там, нужно было ждать окончания ремонта /…/. Когда ремонт был окончен, нужно было приспособить помещения для торговли и для жилья нам самим рядом с лавкой. Оба эти помещения выходили окнами на Малую Садовую.
Более удобным вести и замаскировать подкоп представлялось из жилой комнаты, потому наружная стена ее, под предлогом сырости, была до окна заделана досками и оклеена обоями. Мы поселились в магазине 7 января.
Паспорт наш был дубликат настоящего паспорта мещанина с женой.
Вскоре после нашего поселения на Малой Садовой, как улице, по которой проезжал царь из Зимнего дворца в Михайловский манеж, что заставляло полицию внимательно следить за вновь появившимися людьми, паспорт наш был проверен справкой в Воронеже. Однако это нами предвиделось при приобретении дубликата паспорта, и все оказалось в порядке.
/…/ Работали в подкопе: Колодкевич, Желябов, Суханов, Баранников, Исаев, Саблин, Ланганс, Фроленко, Дегаев и Меркулов».[959]
Фроленко в середине января 1881 прибыл из Кишинева, где он обосновался до этого в начале декабря 1880.
Фроленко коротко рассказывает так: «В 80 г. мы с Лебедевой едем в Кишинев, нанимаем квартиру вблизи казначейства и начинаем вести подкоп, но чуть не попадаемся; полицейский пристав, придя к нам в залу, якобы проверить наши документы, не решился заглянуть за перегородку. Там лежала земля, уже вынутая из-под пола, и мы были бы накрыты с поличным. Он этого не сделал, и мы спаслись. Вскоре нас потребовали в Питер, и нам пришлось подкоп заделать и уехать».[960]
Эта сказочка прикрывает очередной провал Фроленко — теперь уже после разоблачительных показаний Гольденберга, уже покойного. Члену Распорядительной комиссии, избранному на Липецком съезде (уже второму задержанному) пришлось отвечать и за все прошлые, и за настоящие грехи перед полицией. Последняя, разумеется, в сложившейся ситуации совсем не была заинтересована кого-либо арестовывать — в том числе и Фроленко. Но ему, конечно, пришлось не сладко, и, замаливая грехи, понадобилось растрясти свои сведения. Трудно сказать, кого и скольких выдал он на этот раз. Но одного, которого он выдал, полиция решила арестовать немедленно. Этим козырем, на этот раз сброшенным Фроленко, оказался Клеточников.
Предательство собственного коллеги, притом достаточно известного и уважаемого, должно было потрясти работников Департамента полиции. За это можно было и пощадить Фроленко!
Фроленко, действительно бывший в свое время членом Распорядительной комиссии, основательно покрутился вторую половину лета 1879 в Питере, и если о Клеточникове знали такие персонажи не первого ряда, как Бух и Чернявская, то и Фроленко вполне мог быть в курсе дела. Тем более, что для того, чтобы выдать Клеточникова многого не требовалось — только знать его фамилию и название учреждения, где он работает. Получив эти сведения, полиция мгновенно могла все проверить, чем она и занялась.
Последующий ход событий определялся и тем, что свидания Клеточникова с курирующими его членами «Комитета» (до ноября 1880 Клеточников ходил на явку к Наталии Олевенниковой — средней из сестер Оловенниковых, а потом — к Баранникову) происходили нерегулярно, а по мере необходимости — лишний раз старались не рисковать. Начинать же операцию нужно было таким образом, чтобы сначала удостовериться — не является ли оговором показание Фроленко. Поэтому операцию начали таким образом.
