Питер Акройд - Лондон: биография
Другие туннели под Темзой тоже не спешат расставаться с царящим в них ощущением вселенской тоски. В книге «Вниз по течению» Иэйн Синклер пишет о Розерхайтском дорожном туннеле, связывающем Розерхайт и Степни: «Если хотите отведать худшего, что Лондон может предложить, следуйте за мной вниз по этому пологому склону. Туннель источает предостережения: НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ». И далее: «Туннель обретает смысл, лишь оставаясь неиспользуемым и безмолвным». Это безмолвие может быть угрюмым и грозным. Гринвичский пешеходный туннель, открытый в 1902 году, кажется самым заброшенным и безотрадным местом Лондона. Есть, однако, люди, которые, подобно взывавшим во мраке торговкам, выглядят порождениями подземного мира.
В XVIII веке один немецкий путешественник писал, что «треть населения Лондона живет под землей». При желании мы можем датировать эту особенность бронзовым веком, когда чуть западнее нынешней Гринвичской обсерватории были прорыты подземные туннели. (Высказывалось мнение, что колодцы или шурфы, служившие для их вентиляции, были, кроме того, предназначены для наблюдения за звездами. Если так, то это очередной пример лондонской преемственности.) Заезжий немец имел в виду подвальные жилища особого рода, которые к тому времени уже два столетия были приметой Лондона. Их сдавали очень бедным жильцам, которые «спускались с улицы по ступенькам в колодец, на ночь закрывавшийся откидной крышкой». Письменные свидетельства, которые оставили сами бедняки, позволяют нам бросить на эту подземную жизнь несколько коротких взглядов: «Починяю обувь. Живу в подвале… Я сапожник. У меня кухня [так называли подвальное жилье] на Монмут-стрит… Я не знаю квартирную хозяйку по имени, просто плачу каждый понедельник». Эти сырые и темные ямы порой использовались и более скверным образом. «Я содержу подвальную гостиницу» — это, судя по всему, означало, что в подземелье имели доступ бродяги, пьяницы и развратники.
Склонность искать убежища под землей получила дальнейшее развитие в XX веке. Было подсчитано, что во время Первой мировой войны (в феврале 1918 года) на станции столичного метро переселилась треть миллиона лондонцев. Они притерпелись к подземной жизни и даже начали за нее цепляться. Как пишет Филип Зиглер в книге «Лондон военных лет», одним из главных опасений властей было то, что «в людях разовьется менталитет „ухода в глубину“ и парализует их волю». Предполагали также, что подземные лондонцы «могут проникнуться истерическим страхом и откажутся выходить на поверхность для исполнения своих обязанностей».
Осенью 1940 года лондонцы вновь зарылись в норы. Они потянулись в подземные убежища и церковные крипты, и некоторые из них «стали жить подземной жизнью, проводя под небом меньше времени, чем шахтеры». В каждом из глубоких убежищ могло собраться более тысячи человек, и они «лежали тесней, чем мертвецы на кладбище»; те же, кто спускался в крипты, «искали укрытия среди мертвецов». В описаниях подземной жизни этот образ присутствует постоянно. Это как смерть — как погребение заживо под исполинским городом. Самой знаменитой из подземных пещер стала «Тилбери» под Коммершл-роуд и Кейбл-стрит, где прятались от бомб тысячи истэндцев.
Самыми очевидными центрами безопасности были станции метро. Генри Мур, бродя среди их новоявленных обитателей, делал предварительные заметки для своих рисунков: «Зловеще-контрастное освещение, на переднем плане расплывчатая масса лежащих фигур. Со старых кранов свисают цепи… Повсюду грязь, мусор, неряшество и хаос». Явственно пахло мочой и немытым человеческим телом; возникает картина Лондона в почти первобытном состоянии, словно, спускаясь под землю, горожане возвращались на столетия назад. «Я никогда не видел такого количества лежащих фигур, и даже туннели для поездов походили на отверстия в моих скульптурах. Среди этой напряженной мрачности — группы чужих друг другу людей, сбившихся в тесный кружок, и дети, спящие на расстоянии шага от проходящих поездов». Мур сравнил увиденное с «трюмом невольничьего корабля» — правда, нынешнее судно стояло на месте. Вновь, как и во время бомбардировок предыдущей войны, состояние подземного населения тревожило власти. В книге Майкла Муркока «Лондон-мать» — этом гимне городу, созданном в конце XX века, — рассказчик во время бомбежек Второй мировой однажды «в поисках безопасности спустился в метро» и с той поры сделался одержим «позабытыми туннелями» и всем темным миром ниже городской поверхности. «Я обнаружил доказательства того, что Лондон пронизан сообщающимися туннелями, где живет троглодитское племя, ушедшее под землю во время Великого пожара… Другие намекали, что указания на Лондон под Лондоном имеются в разнообразных текстах, включая такие древние, как чосеровские». Это чудесная фантазия, но в начале 1940-х был нешуточный страх, что «подземное племя» станет реальностью.
«Мы не должны поощрять постоянного, круглосуточного житья под землей, — заявил осенью 1944 года Герберт Моррисон[124]. — Если этот дух распространится, мы проиграем войну». Пораженчество, впрочем, было не единственной проблемой. Оказалось, помимо прочего, что опыт пещерной жизни поощряет подрывные и эгалитаристские настроения, словно внизу все наземные нормы можно переиначить, обратить в их противоположность. В этих укромных местах мог процвести радикализм; одна листовка, циркулировавшая в убежищах, обвиняла власти военного времени в «безразличии, доходящем до черствости, до преступной халатности, до бездушного пренебрежения элементарными требованиями человеческого достоинства». Находящиеся под землей пугали тех, кто оставался наверху, и это напоминало старинный суеверный страх перед шахтерами — исчадиями мрака. Это страх перед глубинами.
Вот почему воображение горожан столетиями тревожила фигура подземного труженика, занимавшегося чисткой клоаки и ликвидацией в ней заторов. Были, кроме того, тошеры — клоачные охотники, бродившие по сточным туннелям в поисках предметов, которые можно продать. «И поныне рассказывают много удивительных историй, — писал Генри Мейхью, — о людях, заблудившихся в клоаке, о потушенных зловонными испарениями фонарях, о странствиях по грязным туннелям, кончавшихся тем, что, изнуренный и объятый отчаянием, человек падал и умирал. Ходят также рассказы о клоачных охотниках, атакованных стаями громадных крыс… несколько дней спустя их находили обглоданными до костей». Эти жуткие истории — свидетельство страха, который внушал людям подземный мир Лондона, и надо признать, что деятельность по превращению мусора — кусков железа, меди, каната, кости — в деньги была действительно опасной. Прогнившая кирпичная кладка крошилась и рушилась, воздух был зловонным и ядовитым, Темза XIX века во время приливов заполняла иные туннели водой, и людей обнаруживали потом «мертвыми, изувеченными, в жутких ушибах». Работая украдкой и исподтишка, они закрывали свои фонари, когда оказывались под тротуарными решетками, потому что «иначе могла собраться толпа». Они носили перепачканные плисовые куртки с большими карманами и грязные парусиновые штаны. По словам одного лондонца, отнюдь не стремившегося скаламбурить, это были «низы из низов».
Есть и не столь давние рассказы о честных чистильщиках клоаки, освобождающих сточные туннели и трубы от мягкой грязи и песка. О трубе под Пиккадилли, выходящей в Тайберн, в одной газетной статье 1960 года говорилось, что «это было похоже на переправу через Стикс. Уличный туман, последовав за нами вниз, стал виться кольцами над бесцветной и зловонной рекой, наводящей на мысль о потоках Аида». Сошествие под землю апеллирует к мифологической образности. Эрик Ньюби спустился в туннель Флита, где «в мигающем свете шахтерских фонарей и специальных ламп взгляду открылось некое подобие тюрем Пиранези». Итак, вновь образ тюрьмы. Один работник службы канализации сказал внизу заинтересованному посетителю: «Вам бы под Сити некоторые посмотреть. Они средневековые. Их гостям не показывают». В иных описаниях и вправду слышны средневековые мотивы: «сводчатое помещение… с колоннами, арками и контрфорсами, похожее на крипту собора». Лучшим, может быть, символом этого диковинного подземного города служат истертые крышки городских люков, где надпись SELF LOCKING («самозамыкающаяся») хочется прочесть как ELF KING («король эльфов»).
Никакой рассказ о подземном Лондоне не может, разумеется, быть полным без подземки как таковой — без лондонского метро. Это огромный город под городом, раскинувшийся на площади в 620 квадратных миль; это 254 мили рельсовых путей, переплетение туннелей и сеть станций с таинственными подчас названиями — Госпел-Оук (Евангельский дуб), Уайт-сити (Белый город), Эйнджел (Ангел), Севен-Систерз (Семь сестер).
О транспортном сообщении под улицами Лондона заговорили еще в 1840-е и 1850-е годы, но планы эти столкнулись с серьезными возражениями. Опасались, что туннели не выдержат веса наземного транспорта — того самого, который они должны были разгрузить, — и что дома над ними будут разрушаться от сотрясения. В конце концов в 1860 году один из проектов был принят. За три года открытым способом проходки была сооружена Метрополитен-рэйлуэй («Столичная железная дорога») от Паддингтонского вокзала до Фаррингдон-стрит. Предприятие имело громадный и немедленный успех и стало триумфом средневикторианской энергии и изобретательности; на гравюре, носящей название «Пробная поездка по подземной железной дороге, 1863 год», открытые вагоны заполнены мужчинами, которые, проезжая туннель, радостно машут цилиндрами. В день открытия «на станции Фаррингдон-стрит собралась такая же толпа, как у театрального подъезда перед премьерой какого-нибудь популярного исполнителя». Бодрость и театральность как таковые сыграли, надо сказать, в успехе предприятия очень большую роль; вид паровоза, исчезающего под землей подобно демону в рождественской «пантомиме», удовлетворял потребность лондонца в ярком зрелище.