Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук - О положении в биологической науке
В приемах искажения Мичурина и Лысенко Шмальгаузен идет в ногу со своими единомышленниками и последователями. Так как замолчать Мичурина в книге, предназначенной для советских студентов, нельзя, то методы Мичурина преподносятся как проявители уже детерминированных в зародышевой клетке будущих свойств, а сам Мичурин преподносится не в роли великого преобразователя природы, а в некоей неблаговидной роли «проявителя». Та же операция проделывается и с Лысенко. Лысенко, мол, только управляет модификациями и не больше. Он может яровизировать озимые сорта, но не переделывать их в яровые. Ведь умудрился же в свое время молодой морганист Лобашев (ныне за свои морганистские заслуги выдвинутый в деканы биофака) утверждать, что Лысенко переделывает наследственно озимые сорта в ненаследственно яровые. Такого рода ухищрения морганистов чрезвычайно показательны и характерны для их изложения учения Мичурина и Лысенко. Нет, уж лучше последователи Шмальгаузена умалчивали бы о Мичурине и Лысенко, как это делает Шмальгаузен в своих «Факторах эволюции». Искажение вреднее умалчивания.
Об академике Шмальгаузене и его вероучении можно было бы и нужно было бы говорить очень много. Однако время идет, поэтому я позволю себе остановиться еще лишь на одном пункте выступления Шмальгаузена здесь на сессии. В своем выступлении Шмальгаузен рекомендовал себя как продолжателя дела Северцова, заявляя, что сам Северцов посвятил его в продолжатели. Не смею это оспаривать. Но если Северцов и посвятил Шмальгаузена, то следует признать, что посвященный отнюдь не оправдал возложенного на него весьма почетного сана. С полным правом можно сказать, что академик Шмальгаузен, под видом «продолжения» северцовских работ, лишь умножает и классифицирует слова, делая вид. что развивает учение Северцова, а по существу лишь засоряя его алломорфозами, теломорфозами, катаморфозами, гипоморфозами, гиперморфозами, вплоть до некоего эпиморфоза, под чем подразумевается человеческая история, поставленная в общий ряд классификации путей животной эволюции. Отныне да знают наши преподаватели исторического материализма, что история человеческого общества – это эпиморфоз!
Что же касается основного в никчемных и лженаучных построениях Шмальгаузена, то это – вейсманистская автономизация организма, нашедшая четкое выражение у последователя Шмальгаузена – профессора Парамонова, который заявил, что «…организм составляет самостоятельную систему, а окружающая среда – другую систему… направления изменения среды и изменчивости организмов независимы друг от друга» (А.А. Парамонов. Курс дарвинизма, 1945 г., стр. 253-254).
Наши морганисты, отступая по всем линиям перед напором мичуринских фактов, пытаются задержаться на рубеже, наименее подвергнутом наступлению мичуринцев. Этот рубеж – цитология. На этом коньке от цитологии, на цитологическом параденпфердэ, как говорят немцы, пытался здесь выступать и академик Жуковский.
Но вы – ботаник, академик Жуковский, специально работающий над тонкими структурами. Вы обязаны знать, что времена Бовери и Страсбургера – это плюсквамперфектум, как выразился Алиханян по поводу академика Шмальгаузена после того, как книга последнего не прошла на Сталинскую премию. Как можете вы, ботаник Жуковский, не знать, что сейчас существует большое количество тончайших цитологических работ, являющихся результатом применения новых микроскопов и новых реактивов, работ, которые полностью опровергают всю цитогенетическую схему. А если эти работы знаете, то почему вы их скрываете и не делаете из них соответственных выводов?
Советский ученый профессор Макаров (Ленинградский университет) показал, что так называемая непрерывность хромосом – это миф. Крупный цитолог Джеффри показал, что одно из основных, демонстрированное здесь академиком Жуковским при помощи пальцев, положений цитогенетики об уменьшении числа хромосом на стадии мейозиса, как простого следствия соединения расположенных бок-о-бок хромосом в пары, как только осуществится редукция, – неверно. «Это предположение, – пишет Джеффри, – является результатом явного незнания структуры соматических или телесных хромосом и, прежде всего, незнания организации до сих пор совершенно не изученных в структурном отношении репродуктивных или гаметических хромосом. При существующем состоянии наших знаний нет достоверно известного случая соединения хромосом, расположенных бок-о-бок, так как изучение организации всех типов хромосом ясно показывает, что все хромосомы неизменно соединяются только концами. Больше того, соединение хромосом никогда не имеет места в начале деления ядра (как общераспространенные теории приписывают сущности мейозиса или редукции), но в конце (в телофазе) непосредственно предшествующего деления. Можно добавить, что не только соединение хромосом в клеточном делении характерно для предшествующего деления и приурочено к его концу, но это положение является также неизменной особенностью всех соединений хромосом, будь то соматические, репродуктивные или редукционные» (Е. С Jeffrey. The Nucleus in Relation to Heredity and Sex. Science, 1947, v. 106, № 2753).
Описав и продемонстрировав при помощи усовершенствованной микрофотографии структуру хромосом, Джеффри указывает, что «хромосомы мейозиса, сомы и гамет – все обнаруживают одинаковое строение…» «Это положение, – заключает Джеффри, – как было наглядно показано выше с помощью фотомикрографий, совершенно не соответствует принятым взглядам на связь хромосом с наследственностью… Отсюда следует, что доктрина о параллельном или латеральном влиянии хромосом в редукционном делении и заключения о передаче наследственности, основанные на этом предполагаемом условии, в действительности не имеют прочного основания» (там же).
Открытия Джеффри заставили даже редакцию такого журнала, как «Сайнс», заявить, что «эти исследования делают необходимым пересмотр наших взглядов на связь ядра и его производных хромосом с наследственностью и детерминацией пола» (там же – «От редакции»).
Вице-президент Американской ассоциации прогресса науки и председатель секции зоологических наук Ф. Шредер, делая обзор цитологии за три четверти века, вынужден признать, что «в цитологии дрозофилы имеется много такого, что не соответствует ходу событий, которые мы считаем стандартными» (F. Schrader. Three Quarter centuries of Cytology. Science, v. 107, № 2772), что «большая часть основ, на которых зиждется современная цитогенетика, требует перестройки», и «что почти все цитологи, за исключением Дарлингтона и его последователей, в настоящее время убеждены в неправильности его фактических данных» (F. Schrader, там же).
Обычно генетики-морганисты выдвигают, как нечто незыблемо подтверждающее их систему воззрений, положение, что, дескать, проблема пола уже вне всякого сомнения решается именно на основе морганизма, на основе так называемых х-, у-хромосом. Но почитайте работы самого Моргана, только не в популярных изданиях для студенчества и общественности, а для своих собственных единомышленников, и вы увидите, что Морган вынужден указать, что пол нельзя считать детерминированным только наличием х- и у-хромосом.
Система цитогенетики рушится. Недаром же морганисты на скорую руку придумывают в дополнение к генам всякие «плазмогены», «пластидогены» и другие такого же рода слова, долженствующие завуалировать полный теоретический и фактический разгром морганизма. Недаром же Гуго Илтис, тот самый Гуго Илтис, который в свое время при воздвижении памятника Менделю кланялся его праху, предвосхищая тем самым рекомендацию академика Жуковского, ныне, став хранителем и сотрудником менделевского музея в Фредериксбурге, уныло заявляет: «Для генов наступили черные дни. Тяжело, когда твое существование берется под сомнение… Не меньшим поношением достоинства гена, главной гордостью которого была его кристаллоподобная чистота и постоянство, является обвинение в лабильности и едва ли в большей стабильности, чем стабильность куска сахара, растворяющегося в чашке кофе» (The Journal of Heredity, 1944, v. 35, № 11).
Менделизм-морганизм уже полностью обнаружил свою зияющую пустоту, он гниет также и изнутри, и ничто его спасти уже не может.
Товарищи, вспомним немного историю. Около десяти лет тому назад в этом же зале столкнулись две идеологически противоположные концепции – морганизм (вейсманизм) и мичуринское учение. Академик Серебровский с этой трибуны заявлял тогда, что мы стоим на пороге, на грани великих открытий, и просил некоторого срока для осуществления этих открытий. Морганистами пройден десятилетний путь, и мы вновь слышим это же самое заявление от успевшего за время этого пути подрасти морганиста Рапопорта. И здесь же, к данной сессии, представители мичуринского направления пришли с крупными завоеваниями, обогащающими нашу практику. За истекший период мичуринцы еще раз доказали возможность управлять эволюцией. Они доказали, что мичуринское учение дает в руки исследователя пусть не журавля, а только синицу, однако действительно уловленную – возможность управлять эволюционным процессом.
