Валерий Шамбаров - Казачество. История вольной Руси
79. МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
Что же представляет собой казачество в начале XXI века? Оно остается разобщенным. Но после всех обманов и самообманов размежевание между «красными» и «белыми», реестровыми и «общественными» сглаживается. И более актуальным стало другое разделение: на тех, кто сохранил иждивенческие настроения, и тех, кто от них избавился. Некоторые все еще ждут, когда же кто-нибудь начнет их «возрождать». Или поучают, что главное — добиться признания «отдельной нацией» — и тогда, мол, «нам все дадут» (забывая, что любые законы в отношении казаков оказываются «неработающими», и признай ты их не то что нацией, а хоть отдельной расой, хоть инопланетянами, ничего от этого не изменится).
Но казачество было всегда сильно традициями самоорганизации. И развивается, воссоздает себя само. Процесс это трудный, во многом стихийный. Но отнюдь не хаотичный. Сам собой выработался определенный порядок иерархии и структурирования. Во-первых, считается, что настоящая, солидная община должна иметь «корни» в традиционных казачьих областях. А во-вторых, должна создаваться не «диким» образом, по прихоти случайных людей, а учреждаться от других организаций, к которым она входит в подчинение. Казачьи Войска учреждают более мелкие структуры — казачьи округа, отделы, станицы, отряды. Но и они, в свою очередь, если вырастут и окрепнут, могут создавать свои дочерние станицы, отряды, хутора, заставы. И по разным городам и областям возникают системы казачьих организаций.
Таких систем много. Но если, допустим, община учреждена от Войска Донского, это вовсе не значит, что в нее входят одни донцы. Чаще бывают смешанные. Казаки примыкают к ним по месту жительства, по личным знакомствам, наконец, оценивая те или иные организации, занимаются ли они реальным, живым делом, или это «пустышки». Устанавливаются и поддерживаются связи не только по «вертикалям», но и по «горизонталям». Если организации активные, ведут плодотворную работу, то они интересны и друг для друга. И легко находят между собой общий язык, налаживают взаимодействие, независимо от подчинения разным Войскам, независимо от того, к реестровым они относятся или к «общественным».
Кстати, в стихийности развития выявляются не только отрицательные стороны. «Официальную» структуру легко разогнать, выхолостить, парализовать. А что сделаешь со «стихией»? Не спорю, хватает и мешающего, наносного. Порой появляются «липовые» организации сомнительного свойства. Но оказывается, что и они… приносят определенную пользу! Потому что всякая дрянь, лезущая в казачью среду, сливается именно в такие организации, подобное к подобному. И происходит как бы самоочищение казачества. Ну кто скажет, что организму не нужны органы выделения? Важно только не путать их с головой и лицом.
Кем пополняются ряды казаков? В 1992 г., когда считалось, что казачество «реабилитировали» и вот-вот посыплются всякие блага, Совет стариков Союза Казаков России выработал весьма строгие правила верстания в казаки. Таковыми признавались лишь потомки казаков по отцу и матери или только по отцу. Болдырей (потомков казаков только по материнской линии) и иногородних дозволялось верстать в казаки выборочно, с испытательными сроками и прочими сложностями. Однако в действительности оказалось, что генетическая преемственность далеко не всегда играет определяющую роль. С одной стороны, многие потомки самых что ни на есть «родовых» казаков не только не примкнули к казачеству, а преднамеренно дистанцируются от него. Считая, что это может помешать их бизнесу, работе на фирмах и вообще «цивилизованному» стереотипу жизни, который они для себя выбрали. То есть, как в известной пословице: дед был казак, отец — сын казачий, а внук — хрен собачий. А с другой стороны, в казачьих отрядах в Приднестровье, Абхазии, в батальоне Ермолова дрались не только потомственные.
Ну а теперь стало окончательно ясно, что никаких материальных благ звание казака не сулит, а дает только обязанности и труды. Точно так же, как это было в давние времена, когда атаман Каторжный набирал добровольцев штурмовать Азов. И на практике правила приема в казачьи общины выработались иные. Если организация серьезная, то даже стопроцентной родословной для вступления бывает недостаточно. Неужто среди потомственных не бывает дураков и проходимцев? Сперва к человеку присматриваются, оценивают. Однако если в организацию придет, пусть и без всяких казачьих родословных, настоящий патриот, болеющий душой за Отечество, если он искренне тянется к казачьему братству и готов принять его традиции, ему тоже не откажут. В подобных случаях формальным признаком для вступления в общину может служить происхождение из казачьих регионов (а кто в России так или иначе не связан с каким-нибудь из этих регионов). Но и такого признака может не быть. Организация, опять же, присматривается, проверяет кандидатов. И верстает в казаки тех, кто оказывается «своим» не обязательно по землячеству, но обязательно — по духу.
В результате перестроек и демократизаций казачество фактически потеряло целое поколение молодежи — то поколение, которое росло под лозунги пропаганды «западных ценностей». Но примерно с 2005 г. молодежь снова потянулась в казачьи ряды. Это наблюдается повсеместно. Потому что подросло следующее поколение, в меньшей степени наглотавшееся идеологической отравы, но прекрасно видящее ее результаты. И если такие молодые люди, даже и совершенно не казачьего происхождения, обращаются с вопросом: «А можно ли стать казаками?» — настоящие казаки их не оттолкнут и не прогонят. Примут в организацию, будут обучать вместе со своими казачатами и малолетками — ведь в наше время казачьи дети и внуки тоже очень редко получают достаточную подготовку от отцов и дедов. Словом, выработалась та же самая система, которая существовала у казаков до XVIII в., а у запорожцев, кубанцев и терцев до XIX-го: родовое казачество является костяком, носителем духа и традиций, а обрастать этот костяк может как за счет потомственных казаков, так и внешнего притока.
Особенные нападки со стороны «прогрессивной общественности» вызывают такие элементы казачьих традиций, как чины и форма. Кстати, в центре Москвы сейчас каких только экзотических нарядов не увидишь, это давно уже никого не шокирует. Но вот казачья форма почему-то оказывается жутким раздражителем. Тут же появляются ярлыки «ряженых», в средствах массовой информации раздаются вопли о том, что казаки напяливают мундиры несуществующей армии, навешивают сами себе несуществующие генеральские и офицерские звания…
Поэтому стоит пояснить данные вопросы. В этой книге уже говорилось, что прежде казаки носили форму не обязательно на службе, но и в быту, она стала не только воинской, а национальной одеждой. Это гордость казака. В гражданскую войну казаков отправляли на расстрел не только за «контрреволюцию», но и за отказ спороть лампасы. Если же считать это пустой формальностью, то можно договориться и до того, что воинское знамя — кусок ткани, стоит ли его беречь? И в наше время форма действительно играет роль поднятого знамени. Показать, что казаки есть и расказачиваться не собираются. И, между прочим, негативное отношение «прогрессивной общественности» выражает взгляды далеко не большинства народа. В той же самой Москве, в районах, где регулярно собираются казаки, форма никого не смущает и никакого недоброжелательства не вызывает. Наоборот, незнакомые люди здороваются, с праздниками поздравляют
Приведу и случай из своей жизни. На встречи с читателями всегда хожу в форме — потому что «свой» читатель обязательно обратит внимание, подойдет. А «чужой» поймет, что здесь книги не в его вкусе, и не будет зря отнимать свое и мое время. И вот на одной из международных книжных выставок появляется человек и с ходу раздраженно бросает: «Я не люблю ряженых». Жму плечами: «Тогда почему вы говорите это мне, а не им?» — и показываю на проходящих мимо хасидов в широкополых «фликер-теллерах». Он взорвался: «Какое я к ним имею отношение?» Отвечаю: «Вот и я не имею. У них своя традиционная одежда, у нас своя». Выяснилось, что передо мной писатель со Смоленщины, которому жить не на что, и он приехал в столицу устраиваться швейцаром в какую-то фирму. Но не сдается. Говорит: «Мало ли у кого какая народная одежда! Я же не напяливаю на себя какую-нибудь уродливую шапчонку, армячишко, лапти». Поясняю: «Вы не правы. Любой народ старался одеваться красиво. А что касается армячишек, то и казаки пахали землю не в парадных мундирах. Но в ваших словах есть и доля истины. Если вы в картузе, расшитой рубашке, поддевке появитесь не только в Смоленске, но и в смоленской деревне, то вас, пожалуй, засмеют. А меня, если появлюсь на Дону или Кубани, никто не засмеет. Скажут — «брат». И они, — указываю на хасидов, — видят друг друга издалека и понимают, что «братья». А вот вас «братом» не назовут. Хорошо ли это?» Смотрю, призадумался смолянин. И возражений больше не нашлось.
