Николай Шпанов - Поджигатели (Книга 1)
- Теперь все становится ясно!
- Да... - насмешливо проворчал Годар. - Так ясно, что можно зареветь от отчаяния. Сперва я думал: вот прояснится ситуация с Гитлером - уеду в Алжир. И вот действительно все ясно! А я все тут: жду, когда кончится возня со штурмовиками.
- Это не может долго тянуться. - Анри разглядывал в карманное зеркальце свои усики, притрагиваясь к ним мизинцем. - Они должны вцепиться друг другу в глотки.
Годар покачал головой:
- Да, сейчас не время для моего лечения.
- Реорганизация, предпринятая генералом, сулит большое оживление.
- Э, мой друг! - Годар безнадежно махнул рукой.
- Ты думаешь?..
- Поработаешь с мое - увидишь! Любая разведка и контрразведка должна быть агрессивной. Наступать и наступать. Этого не хотят понять у нас. Трясутся над каждым франком.
- Тут ты прав, - безразлично согласился Анри, но таким тоном, словно ему было все равно. Он поднял зеркальце, чтобы рассмотреть белую ниточку своего пробора.
- И это - рядом с миллионами, которые бросает на разведку Англия, с десятками миллионов, которые дают боши! Мы совершенно утратили инициативу, проворчал Годар.
- Ты преувеличиваешь. Немцы кричат о своей осведомленности, чтобы запугать противника.
- Но самое забавное, что их тупого бахвальства достаточно, чтобы заставить нас дрожать от страха!
- Нас?!
- Да, да, дружище, нас! Наш генштаб. Он прячется за Второе бюро, как за какую-то своеобразную линию Мажино. Он придумал себе эту новую "линию Сен-Жермен" и спит спокойно.
- Ты, как всегда, преувеличиваешь!
- Хотел бы, чтобы это было преувеличением! - Годар посмотрел на часы: Пора.
Они поднялись и вошли в подъезд бюро.
В высоком просторном зале было очень светло. Сквозь листву подступивших к окнам деревьев в комнату влетали солнечные зайчики и прыгали по панелям стен, отделанных красным деревом. Игривость солнечных бликов мало гармонировала с царившей в комнате чинной тишиной, с сумрачной неподвижностью сидевших за большим овальным столом двенадцати мужчин.
Никто не говорил.
Большинство курило.
Двое-трое проглядывали утренние газеты.
Один сосредоточил внимание на напильничке, которым подправлял ногти.
Ни перед кем из сидящих не было бумаг или папок, даже блокнота или карандаша.
До девяти часов оставалось несколько минут. Три кресла возле стола были свободны. Но вот вошли Анри и Годар. Холодный, неопределенный кивок в пространство, и каждый опустился в кресло, раз навсегда отведенное его отделу. В этом кресле сидел его предшественник. Каждый день без нескольких минут девять в него будет опускаться его преемник.
Ровно в девять быстрыми шагами в комнату вошел генерал Леганье, мужчина среднего роста, с коротко остриженными седеющими волосами, с розовым моложавым лицом. Его глаза были прикрыты стеклами пенсне. Как и все офицеры, он был в штатском.
Генерал опустился на председательское место и, вытянув перед собою руки, несколько мгновений смотрел на их сцепленные пальцы. Коротким кивком, без каких бы то ни было вступлений, открыл заседание. Офицеры говорили по раз навсегда установленной очереди. Генерал изредка прерывал их вопросами. Еще реже задавал вопрос кто-нибудь из присутствовавших. Без десяти десять генерал таким же коротким кивком отпустил офицеров, движением руки отметив Годара и Анри.
- Прошу задержаться.
Когда за последним из офицеров затворилась дверь, генерал Леганье поднялся и несколько раз прошелся по комнате. Потом остановился перед одним из окон и с таким интересом стал наблюдать за вознею птиц в каштанах сада, что можно было подумать, будто он совершенно забыл об ожидающих его офицерах. Он даже водрузил на нос пенсне и несколько нагнулся над подоконником, чтобы иметь возможность лучше рассмотреть так заинтересовавших его птиц.
Но было бы заблуждением думать, что птицы способны были возбудить в начальнике Второго бюро такой интерес, чтобы заставить его забыть о делах. Прикрываясь этим невинным занятием, генерал обдумывал, как лучше изложить подчиненным поручение, способное удивить даже его привыкших ко многому людей.
- Друзья мои, - проговорил он, быстро оборачиваясь и направляясь к столу. Его голубые навыкате глаза на мгновение остановились на лицах офицеров. Затем он привычным движением сдернул с носа пенсне и ловко пустил его волчком по полированной поверхности стола. - Друзья мои, придется немного заняться историей, правда не очень древней, но довольно туманной...
Он сделал паузу, словно ожидая реплик. Но офицеры молчали. Они слушали, уставившись в зеркальную поверхность стола, не поднимая глаз на начальника.
- Речь идет о поджоге рейхстага в Германии, - продолжал генерал. Точнее выражаясь: о тех, кого боши обвиняют в этом поджоге, - о болгарине Димитрове и немце Торглере.
- Основной обвиняемый по этому делу, - заметил Годар, - голландец ван дер Люббе, мой генерал.
- Знаю, но из всей пятерки меня интересует именно Димитров.
- Георгий Димитров?
- Да.
- Член Исполнительного Комитета Коминтерна...
- Так!
- В тридцать втором прибыл в Париж из Амстердама под именем доктора Шаафсма, жил, не отмечаясь, в Латинском квартале, виделся с Торезом и Кашеном...
- Так!
- Разыскивался болгарской тайной полицией... - Годар на мгновение умолк и исподлобья взглянул на Леганье. - Ваш предшественник, мой генерал, обещал ей содействовать в устранении его со сцены.
- И что же?
- Сюртэ прозевала.
- Вечная история!
- Димитров уехал отсюда в Брюссель, под именем Рудольфа Гедигера...
- Так!
- Потом побывал в Москве...
- У вас хорошая память, Годар!
- В то время я сидел на этом разделе.
- Поэтому-то я и остановился на вас... Немецкие наци из-за своей неуклюжей работы очутились в затруднительном положении с инсценировкой поджога.
- Неуклюжи, как медведи! - со злорадством сказал Годар.
- Мы должны им помочь.
- В каком смысле, мой генерал?
- Димитров превратил скамью подсудимых в Лейпциге в трибуну для пропаганды коммунизма. Посмотрите, что из-за этого творится у нас во Франции: полюбуйтесь на Роллана и других, не говоря уже о наших собственных коммунистах.
- Может быть, отсюда и нужно начать?
- Нет! - Пенсне снова совершило несколько быстрых оборотов на лакированной поверхности стола. - Рубить нужно корни! И, по возможности, вне Франции, - Леганье взмахнул розовой рукой, - там!..
- Понятно, мой генерал.
- Если немцы не сумеют покончить с Димитровым...
- Надеюсь, мой генерал, - вставил Годар, - что сумеют.
- Но весь мир окажется на стороне коммунистов, если немцы просто убьют Димитрова.
- Я вас почти понял, мой генерал!
- Значит, говорю я, с ним нужно покончить так, чтобы... В этом не должен быть виноват никто. Даже немцы!
- Я понял вас до конца, мой генерал!
- Используйте берлинские связи, Годар.
- Это не составит большой сложности, мой генерал.
- Знаю ваш такт, Годар... Если немцы будут вынуждены оправдать Димитрова, что вовсе не невозможно, пусть он не попадет никуда: ни в Париж, ни в Брюссель, ни в Лондон...
- Скорее всего, он отправится в Москву.
- Да, скорее всего.
- А Москва, мой генерал... - Годар сделал безнадежный жест.
- Так действуйте, прежде чем он переедет советскую границу! Обдумайте все это и, когда у вас созреет план, доложите мне.
- Будет исполнено, мой генерал.
Леганье кивком задержал поднявшегося было Годара.
- Побудьте еще несколько минут, пока я не переговорю с капитаном. Вы должны быть в курсе всего дела! - И Леганье обернулся к Анри: - Одно из главных усилий немцев направлено к тому, чтобы доказать, что этот кретин ван дер Люббе - коммунист. Я понимаю: доказать это трудно. Если бы немцы не растеряли старых связей, они, конечно, получили бы от голландцев точные доказательства тому, что ван дер Люббе - коммунист, будь он в действительности хотя бы индийским набобом. Годар расскажет вам, как это делается.
- Я уже вошел в курс дела, мой генерал, - с готовностью ответил Анри.
- Так возьмитесь за это теперь же: голландцы должны дать все необходимое для доказательства того, что ван дер Люббе - сообщник Димитрова. Вы меня поняли, капитан?
Леганье легким ударом розового ногтя заставил пенсне сделать еще три или четыре оборота на столе и движением головы отпустил офицеров.
Когда пенсне перестало вертеться, генерал осторожно взял его двумя пальцами и легким движением, доставившим ему самому очевидное удовольствие, посадил на нос. Потом он снова подошел к окну и принялся с прежним интересом наблюдать возню птиц в ветвях деревьев.
Курьер дважды заглядывал в щелку притворенной двери в ожидании выхода начальника. Наконец Леганье спрятал пенсне в карман и, заложив руки за спину, медленно проследовал к себе в кабинет. И там еще он некоторое время мерно прохаживался, потом, погруженный в ту же необычную для него задумчивость, сидел в кресле. Наконец, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, он позвонил по телефону. Разговор был короткий, закончившийся фразою Леганье:
