Александр Говоров - Алкамен - театральный мальчик
ПАЛКИ В КОЛЕСА
- Теперь скорее в театр! - Лидиец взмахнул волосатой рукой. - Веди нас, мальчик, покороче да побыстрее - получишь два обола. Вот она, монетка. Купишь сластей...
- Поспеть бы к началу, - сказал египтянин. Как бы не так! Сорвать спектакль демократов? Как бы не так.
Я вел их по самым кривым переулочкам, по самым запутанным трущобам. На площади Эвфория в огромную морскую раковину собиралась подземная вода. Здесь кончался Керамик - глинобитный квартал гончаров - и начинались портики каменного города. Я сделал вид, что мне плохо от жары, долго пил, мочил край хитона, прикладывал ко лбу.
- Скверный мальчик, что ты медлишь? - закричал лидиец, изнемогая от злости. - Мы опоздаем!
Но я продолжал охать, пил воду маленькими глотками. Я умел быть хитрым - рабская жизнь всему научит. Ростовщики накинулись на меня с бранью, египтянин замахнулся палкой.
Я отскочил в сторону, спрятался за кривой ствол шелковицы и показал им фигу. Улицы были пустынны - все ушли в театр, и некому было помочь им наказать строптивого раба.
- Укажи нам хотя бы дорогу покороче, - взмолились чужеземцы. - Мы сами пойдем!
Вершина Акрополя, у подножия которого стоит наш театр, отсюда не видна - ее скрывают двухэтажные бани и купы каштанов. Я указал им на другую гору, ту самую, на которой заседает священный Ареопаг.
- Если господин - мешок обманов, то слуга - сосуд лжи! - воскликнул лидиец, но все-таки побежал за египтянином туда, куда я указал.
Я ликовал, еще бы! Проданные мальчики отомщены, спектакль демократии спасен, Мика в безопасности, даже Ксантиппу помог вывернуться, хотя ему-то помогать совсем не стоило!
Но Фемистокл, Фемистокл!.. Не свершилось ли уже непоправимое, потому что я не успел сообщить о заговоре! Да нет, пожалуй... Если бы такое произошло, город бы кипел! Во всяком случае, скорее в театр, спектакль, наверное, давно уже начался.
Что такое? Театр полон, народ топает ногами, оглушительно требует начинать. Вот и голова Фемикстокла чернеет над сединами архонтов и стратегов. Что же случилось?
В помещении за сценой знаменитый актер Полидор, развалившись в кресле, тянул из куба мед с яичными желтками - лучшее средство для голоса. Время от времени он брал ноту:
- И-до-до! Эу-э! И-до-до!
Завидев меня, он помахал опустевшим кубком:
- О Алкамен, театральный мальчик! Где ты пропадаешь? Я уж думал, что тебя продали на Делос за шалости. Ты не подскажешь мне сегодня, если я опять забуду текст? О музы, мне бы твою память!
- Непременно, господин, я подскажу. Но где же все? Почему не начинают?
- И, наверное, совсем не начнут! - Полидор махнул изящной рукой и налил себе еще меда. - Кто-то ночью напоил хористов, и они языками не владеют. Уж их и водой обливали. Хотели пригласить хор, который вчера пел у Эсхила, да ведь это пустое дело: им все заново зубрить надо. Ксантипп рвет остатки бороды.
Распахнулся полог - вошел Ксантипп (легок на помине!), за ним Фриних, Мнесилох, другие демократы.
- Вот он! - вскричал Ксантипп, указывая на меня пальцем.
У меня сердце упало - в чем я еще провинился?
- Мальчик! - подбежал драматург Фриних. - Говорят, ты все слова наизусть знаешь... И поешь хорошо... Будь корифеем, поведи хор!
Все меня обступили, уговаривали наперебой, даже не давая сказать "нет" или "да". Полидор встал во весь свой могучий рост и заглушил всех бронзовым басом:
- Мальчик знает все и умеет все! Одевайте его! Клянусь Аполлоном и девятью музами, он споет вам лучше, чем настоящий корифей!
Сполоснул горло новым глотком меда и запел вновь:
- И-до-до! Эи-а-а! И-до-до-о! Старческие руки Мнесилоха дрожали, когда он меня одевал и подбадривал:
- Не бойся, Алкамен, главное - смелее. Спой так, как, бывало, пел мне по ночам, и все помрут от зависти. Правда, рост у тебя небольшой, ну не беда: в первой трагедии ты изображаешь смертную женщину, а ко второй, где ты играешь богиню, я разыщу тебе самые высокие котурны.
Помогал меня одевать и Ксантипп. Передо мной маячило его вспотевшее бородавчатое лицо. Как оно безобразно и как много в нем общего с лицом Мики, хотя лицо девочки прекрасно! Оно свежее и чистенькое, как яичко. Что же он ни слова не спросил меня: что дома, где ростовщики, как я от них отделался? Вспомнились жалобы няньки: "Мика, бедная девочка, с ног сбилась совсем..."
А Ксантипп неожиданно улыбнулся, и лицо его стало добрым и даже симпатичным. Он встал с колен и хлопнул меня по спине:
- Готов! Теперь оденемся мы - и можно начинать. Сердце замерло, как перед прыжком в бездну. Мне что-то шептали, но я уже ничего не понимал. В руку всунули мне прялку...
НЕОЖИДАННЫЙ ДЕБЮТ
Миф повествует: юноша Ясон вышел однажды к бурной реке. Там стояла старушка и молила переправить ее на другой берег. Юноша перенес старушку и потерял одну сандалию в быстрой воде. Старушка оказалась переодетой богиней. Она просто хотела испытать, великодушен ли Ясон, способен ли на подвиги ради людей.
Ясон отправился дальше и достиг царского дворца. Увидев Ясона, царь пришел в ужас: однажды оракул предсказал ему, что его убьет тот, кто придет к нему обутый в одну сандалию. И царь приказал Ясону: построй корабль, плыви на край света, в Колхиду. Добудь золотое руно, которое стережет огнедышащий дракон.
И Ясон начал строить корабль, и назвал его "Арго", и кликнул клич героям, чтобы плыть вместе. И народ их назвал "аргонавты" - плывущие на "Арго".
Так начинается трагедия. Полидор, изображающий Ясона, ходит с топориком в руке и декламирует звучные стихи.
Я играю мать Ясона, хор - мои прислужницы. Мы идем, чтобы умолить, упросить Ясона не покидать стариков родителей, не слушаться приказов злого царя. Первый стих мне надо произнести, вступая на орхестру, а я молчу язык словно присох! Я знаю, знаю все слова, знаю назубок, но все вылетело из головы! Она пуста и звенит, как медная кастрюля!
Пронзительно звучат многоствольные флейты-сиринги, арфы уже второй раз рокочут мелодию запева, а я молчу. Холодный пот течет по спине. Сейчас я запутаюсь в этой длиннющей мантии, слетит моя нелепая маска... Что же делать? Я все-таки двигаюсь, как заведенный, за мной вереницей следуют, покачиваясь, хористы - ждут моего запева. Театр молчит, насторожась. Кое-где слышны ехидные смешки.
Вдруг Полидор понял и шагнул мне навстречу, отставив топорик.
Мой сын, мой сын, болит и стонет сердце...
услышал я его хриплый шепот.
Мой сын, мой сын...
бодро запел я, и сразу улетучились страхи и прошло оцепенение,
...болит и стонет сердце!
Покидаешь нас, слабых,
На чужбину бег корабля направив!..
Спасибо Полидору! Всегда я ему подсказывал, теперь он выручил меня.
А голос мой крепнет и набирает силу. Движения становятся плавными. Я веду за собой хор. "Прислужницы" описывают вокруг меня круги, плавно взмахивая рукавами. Теперь я пою и танцую беззаботно, как танцевал, бывало, на этой сцене по ночам, развлекая Мнесилоха.
Он и сам идет за мной в этом импровизированном хоре, в котором пришлось участвовать и Фриниху, и Ксан-типпу, и другим демократам. Публика под масками не различает, кто исполнители. Только знатоки, наверное, недоумевают, почему вместо прославленных теноров из-под масок звучат какие-то доморощенные голоса.
Горе нам, горе нам...
поет хор.
Едва обросши пухом,
Едва оперившись, птенцы гнезда покидают.
В далекое море, в страны севера,
Где нет родной речи
И шелеста деревьев родимых,
А ветер,
Холодный упругий ветер,
Жестокий ветер чужбины...
Слушаю их, и мне невольно становится горько, и слезы мешают петь, как будто я действительно мать и мое кровное дитя улетает на чужбину. В памяти всплыла яркая картина: белые руки мамы рвут цветы и плетут венки. Непрошеные слезы покатились у меня под маской, а голос дрогнул, когда я запел, собрав все силы:
Горе мне душу гложет,
Тоска вселилась, как змея-ехидна...
О пожалуй, пожалей:
Ты ведь последняя искра в черной ночи моей жизни!
И я чувствую, что народ замер и ловит каждое мое слово, каждое движение.
Но вот мы уходим, уступаем орхестру другой половине хора, представляющей аргонавтов - Геракла, Тезея, Орфея, Кастора, Полидевка.
За сцену мы просто ворвались. Теперь-то я понимаю, почему актеры всегда так нервничают и ругают нас, прислужников, за медлительность: каждое мгновение им дорого.
Поспешно сбросили маски. Уф! Как свеж и прохладен воздух снаружи! Но мы торопимся, надеваем другие костюмы, меняем маски к следующему выходу.
Теперь я - богиня Афина. Во главе других божеств Паллада идет ободрить Ясона, помочь ему. Я стараюсь представить себе статую богини, которая стоит на Акрополе с огромным медным щитом, с совой на плече, со змеей. Я пытаюсь изобразить величавую поступь богини, стараюсь, чтобы мой голос приобрел царственную звучность. И, наверное, мне это удается, потому что народ в театре встречает оживлением каждое мое движение, каждую фразу, а когда я заканчиваю, театр рукоплещет и кажется, что это в огромной чаше, высеченной в горе, переливается море ладоней.
