А.-Н. Розенберг - Париж: любовь, вино, короли и… дьявол
Двор Карла Орлеанского славился пристрастием к поэзии. Участник битвы с англичанами при Азенкуре, Карл Орлеанский попал в плен и провел в Англии 25 лет. Лишенный возможности предаваться турнирам и сражениям, он все нерастраченные силы вложил в стихосложение, прославившись своим поэтическим талантом. В Блуа вокруг Карла собирались поэты и поклонники поэзии. По стародавней традиции труверов и менестрелей устраивались поэтические состязания, когда поэты писали стихи на заданную тему. В одном таком состязании, между 1458 и 1460 годами, и принимал участие Вийон, написавший балладу на предложенную хозяином тему — «От жажды умираю над ручьем». Но надолго при дворе Карла Орлеанского Вийон не задержался.
Летом 1460 года Вийон заключен в тюрьму в Орлеане. Повод для ареста неизвестен, но обвинение явно было серьезным, поскольку на сей раз ему грозила смертная казнь.
Я Франсуа, чему не рад.Увы, ждет смерть злодея,И сколько весит этот зад,Узнает скоро шея.
Но шея этого так и не узнала — Вийон вместе с другими заключенными получил амнистию по случаю прибытия в Орлеан трехлетней герцогини Марии Орлеанской.
В мае 1461 года Вийон вновь в тюрьме, на сей раз в городке Мен-сюр-Луар, находившейся под юрисдикцией сурового епископа Орлеанского Тибо д'Оссиньи, недобрыми словами помянутого в «Большом Завещании». Причиной, по которой Вийон оказался в епископской тюрьме, могла быть его принадлежность к обществу каких-либо бродячих жонглеров, что считалось недопустимым для клирика; этим, возможно, объясняется суровое обращение Тибо д'Оссиньи с Вийоном; возможно и то, что Вийон, в наказание, был расстрижен орлеанским епископом. Известно также, что из тюрьмы Вийон вместе с другими узниками был освобожден 2 октября того же года по случаю проезда через Мен только что взошедшего на престол короля Людовика XI.
Вийону к тому времени около 30, но жизнь его достаточно потрепала. В 1462 году он возвращается в Париж. Зимой 1461-1462 года было написано главное произведение поэта — «Большое Завещание».
Вскоре он вновь арестован по подозрению в краже. Из-за этого ареста всплывает обвинение в ограблении Наваррского коллежа — один из участников при аресте назвал имя Франсуа. Только поклявшись, что он вернет свою долю из украденных денег, Вийон получает свободу — но ненадолго. В том же месяце он стал участником уличной драки, во время которой был тяжело ранен папский нотариус, и вновь попал в тюрьму.
Хотя сам Вийон, видимо, никому не причинил увечий, дурная слава, прочно за ним закрепившаяся, сыграла свою роль: Вийона подвергли пытке и приговорили к казни через повешение. Он подал прошение о помиловании. В ожидании почти неизбежной смерти поэт написал знаменитую «Балладу повешенных». Но чудо все-таки свершилось: постановлением от 5 января 1463 года Парламент отменил смертную казнь, однако, «принимая в соображение дурную жизнь поименованного Вийона», заменил ее десятилетним изгнанием из города Парижа и его окрестностей. Постановление Парламента — последнее документальное свидетельство о Вийоне. Через три дня, 8 января 1463 года, он покинул Париж — и на этом все сведения о его жизни обрываются. Что было с ним дальше — кто знает? Остепенился ли он, осел где-нибудь в предместьях Парижа, женившись на какой-нибудь доброй женщине? Примкнул к какой-нибудь шайке или странствовал в одиночку? Кто знает. Вряд ли он и сам знал, чем займется в изгнании:
Я знаю, кто по-щегольски одет,Я знаю, весел кто и кто не в духе,Я знаю тьму кромешную и свет,Я знаю — у монаха крест на брюхе,Я знаю, как трезвонят завирухи,Я знаю, врут они, в трубу трубя,Я знаю, свахи кто, кто повитухи,Я знаю все, но только не себя.Я знаю, как на мед садятся мухи,Я знаю смерть, что рыщет, все губя,Я знаю книги, истины и слухи,Я знаю все, но только не себя.
Судейских протоколов (да и многих Вийоновых стихов) хватило, чтобы сложилась живучая легенда о Вийоне как о поэте-преступнике. Так это или нет — трудно судить, да и не за свои преступления он навсегда остался в мировой литературе.
Париж Вийона невелик и простирается от моста Искусств до южной оконечности Латинского квартала. Драка с Сармуазом произошла на паперти университетской церкви. Иногда поэт упоминает остров Ситэ или правый берег Сены. Любимыми пристанищами Вийона были трактиры «Дом» у ворот Бодойер, «Большая кружка» на Гревской площади, «Бочонок» у Гран-Шатле, «Сосновая шишка» на рю де ла Жувери на острове Ситэ.
СОРБОННА В МАЕ 1968 ГОДА
Париж изведал немало мятежей, включая Коммуну и Великую французскую революцию, и все они имели вполне понятное объяснение. Мятеж 1968 года, с точки зрения логики, не вполне объясним — бунтовали не обездоленные слои общества, а студенты из среды среднего класса, дети тех, кто, казалось бы, должен быть доволен и счастлив в послевоенной Франции.
Впрочем, совсем необъяснимых мятежей не бывает. Взрыв готовился исподволь. Члены революционных групп сюрреалистов, коммунисты-радикалы, анархисты и другие мелкие организации, обитавшие в Сен-Жермен-де-Пре и Латинском квартале, постоянно публиковали политические памфлеты и трактаты. При всей несхожести их объединяла идея о том, что подпольная деятельность и саботаж — главные двигатели истории Парижа. Революционные программы всех этих групп были выражены в надписи на стене в 1968 году: «Будь реалистом, требуй невозможного!»
Шестидесятые годы начались при крепком правлении де Голля, чей авторитет, несмотря на алжирский конфликт, оставался непререкаемым. Редкие волнения студентов, несколько рабочих забастовок были скорее случайностью, но не серьезной политической конфронтацией.
Большинство молодых людей жили с родителями или в скучной для них атмосфере университета, а столичный образ жизни был для них либо слишком дорогим, либо слишком чуждым — за исключением Латинского квартала.
Многочисленные лекторы на семинарах Сорбонны и в кофейнях Латинского квартала утверждали, что единственным средством излечить больное общество потребления является тотальная революция. Необходим полный разрыв с прошлым и отмена всех его табу.
Семена восстания были посеяны за пределами Парижа — в университете Нантерра. Это заведение было открыто в 1964 году как образцовый университет — место, где будут учиться поколения будущих технократов, которые легко смогут влиться во французское общество. К 1967 году общежития Нантерра были переполнены, в них обитало около 12 тысяч студентов. Молодежные протесты против драконовских правил студенческого городка стали постоянной частью жизни его обитателей, а памфлеты левых, призывавшие к противодействию властям и объединению студенчества, пользовались большой популярностью. «Революционная романтика» витала в воздухе университетских городков Европы, пример легендарного Че Гевары кружил головы студенческим лидерам, а такие понятия, как «гражданское общество», «социальное партнерство», «социальное согласие и диалог», считались в молодежной среде буржуазными пережитками.
Страсти в Нантерра накалились 22 марта, когда группа протестующих студентов оккупировала здание университета. Их быстро выбили, но внимание международной прессы студенты привлечь успели. В студенческом городке появились лозунги: «Долой работу!», «Все возможно!», «Скука контрреволюционна!».
3 мая, когда суд Сорбонны выдвинул обвинения против активистов Нантерра, волнения переместились в Париж. Слушания о мятежных нантеррцах были назначены на 6 мая, но уже 3 мая атмосфера накалилась до предела, и ситуация вышла из-под контроля. Страсти подогревались двумя противоборствующими студенческими группировками — «западниками» и «большевиками», к каждой из которых присоединились сторонники из других университетов и другая молодежь. Группы стали вооружаться, а власти университета решили обратиться к полиции. Университет окружили республиканские роты безопасности и немедленно арестовали драчунов и всех, кто выглядел подозрительно.
Увидев происходящее, студенты, не имеющие прямого отношения к мятежу — кто-то из них сидел в ближайшем баре, кто-то — в книжном магазине или кофейне, — выскочили наружу и все как один встали на защиту товарищей. На бульваре Сен-Мишель завязалась драка, в полицию полетели камни — и вскоре беспорядки переросли в полноценный бунт. Тогда власти приняли решение закрыть Сорбонну. За 700 лет существования университета это был второй прецедент — до того Сорбонну закрывали лишь однажды, во время немецкой оккупации в 1940 году.
Силовые структуры при подавлении бунта проявили крайнюю жестокость. Парней и девушек избивали на глазах у журналистов со всего мира, врывались в студенческие кафе и били до полусмерти всех без разбору. В ответ студенты и присоединившаяся к ним левацкая молодежь начали возводить баррикады и в конце концов захватили Сорбонну. Полиция обстреливала бунтарей гранатами со слезоточивым газом, студенты в ответ жгли автомобили и бросали в полицейских бутылки с зажигательной смесью. К ним присоединялось все больше и больше молодых людей. Каждое утро после ночи боев улицы Латинского квартала выглядели как после настоящей войны.
