Владлен Сироткин - Анастасия, или Кому выгоден миф о гибели Романовых
Удивительно, что нам удалось вывезти из Грузии экземпляр судебного дела. В аэропорту чемоданы вскрывали, один из них варварски сломали, но дело не нашли.
Из-за нас могли пострадать и другие люди. Хозяину квартиры, где мы жили, полковник милиции предлагал автомат почти бесплатно, и можно себе представить последствия появления оружия в квартире. Также едва ли не чудом можно назвать и то, что удалось провести судебный процесс в Грузии, который, хотя и не был завершен, помог делу: собранных доказательств оказалось достаточно, чтобы заявить об Анастасии Романовой. Удивительно и то, что личность Анастасии сохранилась, без этого судебный процесс едва ли мог состояться.
* * *Никого, кроме россиян, тема Романовых не интересует. Время от времени, правда, появляются новые книги об императорской семье, но интерес мировой общественности к теме скорее ностальгический, ведь семья Николая II по происхождению европейская и связана с династиями Европы.
Но русские люди по своему сознанию космополитичные, идеал русского человека — вера в Бога, во Всевышнего. Именно на Бога направили свои усилия недоброжелатели России.
Бог дает без меры, кто сколько возьмет. Бог дал России то, что называется прогрессом. Возрождение России — великая цель. Россия и Бог — вот подстрочник этой необъемной книги воскресшей из небытия младшей дочери императора — АНАСТАСИИ Романовой.
Воскресение, уповаешь на это, на воскресение народной души. Воскресение — это и имя Анастасии в переводе с греческого.
А. Н. Грянник
От автора
Я — Анастасия Романова. Это моя книга о семье государя, моего отца, обо всех добрых и милых, обо мне.
Всю жизнь я боялась, что меня арестуют, заключат в крепость, там арестантов мучают, бьют — всю жизнь я жила с этим страхом.
Все, что написано здесь, — чистая правда. Эта книга не только о моей семье — о России, о всех добрых и милых людях, которых я помню и люблю.
Я прожила долгую жизнь. Детство, как чудный сон, дорогие лица сестер, брата, государя и мамы окружают меня. Затем пришла разлука. Я сейчас думаю, что в Грузии меня охраняли секретные сотрудники. Я жила вместе с одним человеком, его имя Петр Павлович Косыгин, он хорошо смотрел за мной. Он сказал, что он секретный сотрудник. После внезапной смерти Косыгина я осталась одна.
Анатолий Николаевич Грянник, он из Риги, разыскал и спас меня. Он не смог взять меня к себе, и мы уехали в Москву.
Власть в России действовала против меня, но нашлись секретные сотрудники, которые немножко пошли против власти и занимались моим делом, пока президент Ельцин не запретил им…
Наш отец, государь, всегда говорил, что надо любить Россию, что русский народ — великий народ, трудолюбивый, честный, справедливый. Русские люди не в обиде на Романовых, мне приходилось слышать, что такого времени, как при государе, никогда не было и не будет…
Я благодарю всех, кто принимал участие в моей судьбе, кто охранял меня и занимался моим делом. Я помню об этих людях.
Детство
…В отличие от старших сестер у меня не было особенных дарований, я добрая и сердечная, еще — практичная и наблюдательная, любила послушать умных женщин и увидеть хороший пример. С придворными дружила, вернее сказать, ни с кем не ссорилась. Дружила с Гендриковой, с Маргаритой Хитрово и Ольгой — другой подругой моей сестры, — это были милые, общительные девушки.
В нашей семье девочки не курили, правда, иногда, бывая у бабушки Марии Федоровны, курили пахитоски — маленькие папироски, которые предлагала бабушка, курили, чтобы не обидеть ее.
Я жила вместе с Марией в одной небольшой комнате, вставала всегда раньше своей сестры и раньше ложилась спать — ранняя птица. Перед сном Мария читала французские романы, в сторонке, чтобы не мешать, ширмы в комнате не было, мы не стеснялись друг друга. Иногда между нами возникали споры: Марии приснится что-нибудь или услышит, и настаивает на своем. Однажды она захотела купить ковер, и я стала возражать, что он дорогой. Другой раз сестра надумала выписать платье из Парижа, когда мама говорила, что и здесь имеются замечательные портнихи, и я поддержала маму, которая была для меня самым большим авторитетом.
Мария — высоконькая, выше меня на ладонь, у нее были приметы на лице: родинка на левой щеке, как и у меня, и родимое пятно возле правого глаза. Она делала мушки — подкрашивала свои родинки.
К моему женишку Сенечке Ивлеву сестра относилась по-дружески, но говорила, что он бедный и без способностей. По-моему, Сенечка был очень способный, добр ко всем и любил животных.
Расскажу о своих подругах. Я уже упоминала об Ирен Вивальди. Ее мать из богатой немецкой семьи Шнейдеров, она полюбила музыканта, итальянца, и вышла за него замуж. Когда она, а следом и ее муж скончались, Ирен оказалась в бродячем итальянском цирке. После ее удочерила одна дама — Ирен была похожа на ее покойную дочь. Я познакомилась с девочкой у Елизаветы Федоровны, тети, и Ирен стала бывать у нас. Она способная, в семь лет хорошо играла на скрипке. Ирен брюнетка, она немного похожа на меня, и иногда была вместо меня. Когда началась война, Ирен уехала в Германию с родственниками своей мамы.
Другая моя подруга Катя Корнакова — отчаянная девочка, лазала по деревьям, висела над пропастью. Я всегда боялась за нее и просила не брать ее на прогулки, такая просьба была однажды к графу Капнисту, жениху Марии. Но ему нравились отчаянные девочки и Катя в очередной раз заставила волноваться: она залезла на верхушку тополя, и все думали, что не слезет, к счастью, ей удалось спуститься. Во время революции Катя вместе с родителями уехала в Германию, ее мама была немкой.
У Марии, сестры, была подруга Машенька Павлецкая, из хорошей семьи, у нее лицо было испорчено оспой, и девочка стеснялась этого недостатка. Подруга Татьяны — Фенечка Иноземцева — из крестьянской семьи, она закончила гимназию с золотой медалью и собиралась поступать на Бестужевские курсы.
В церковь ходили каждое воскресенье и в праздники. В Царском Селе был Федоровский собор, храм Михаила Архангела и Покрова Пресвятой Богородицы. Церковь Покрова — средней величины, но хорошенькая, уютненькая, прихожан было немного, больше девочек, женщин, мальчиков-гимназистов. Алтарь золоченый, не очень-то красивый, но приятный, когда солнышко заглядывало в храм, он чудно сиял. Здесь находилась большая чудотворная икона Покрова Божией Матери, на ней Богородица изображена как обычно, с покровом на руках. У меня было много иконок Покрова из этого храма, раздавала их своим знакомым.
Я молилась перед иконой Покрова, просила Богородицу, и она всегда выполняла желаемое. Если случалось какое-то недоразумение, неприятность, я обращалась к ней, и всегда помогало. Однажды Алешенька очень заболел, прямо умирал, и Татьяна отпустила меня вместе с Дуняшей в храм, я три часа молилась, со слезами просила Богородицу помочь братику, и когда пришла обратно, он чувствовал себя лучше, улыбался и вскоре выздоровел.
Федоровский храм такой же величины, как и Влахернский, там находилась Федоровская икона, особенно чтимая мамой. И правда, эта икона — скоропослушница, чудотворная, великая, она стояла в храме по правую сторону, я часто обращалась к Федоровской, и она никогда не отказывала в помощи.
В церкви Покрова священником был отец Григорий, молодой, но очень благочестивый и ревностный батюшка. Был еще старый священник, но он хуже, плохо вел службу, пропускал слова и молитвы. Если попросишь его о чем-то, он оставлял это без внимания, говорил: идите, — небрежный, нерадивый священник, его как-то терпели. По большим праздникам отец Григорий приходил на службы всякий раз в новой ризе, у этого батюшки был дар слова, голос приятный, его любили слушать, любили у него исповедоваться, он обычно отпускал грехи со словами: «Бог простит, и я прощаю». Старого священника спросишь: «Батюшка, вы прощаете?» — он ничего не ответит, потому к нему не любили ходить.
В Федоровском храме — священник отец Николай, молодой, лет тридцати пяти, и тоже хороший и внимательный, все объяснит, расскажет, успокоит.
В храме Архангела Михаила, тоже небольшом, была Иверская, Донская и Смоленская иконы, последняя — чудотворная. У Смоленской я просила о маме однажды, когда она заболела, у нее страшно опухли ноги. Я ходила молиться, и постепенно мама поправилась. Священник отец Михаил, лет тридцати, лицом немножко похожий на Архангела Михаила, как последнего изображают на иконах, относился ко всем приветливо, и мне это нравилось. Иногда я встречалась с ним в Царском Селе, и он приглашал зайти в церковь, усаживал на хорошенькое кресло, спрашивал, что меня заботит, и после этого говорил: «Я слушаю вас, дорогая».
Девушка Дуняша, с которой я ходила — она года на два старше меня, — как и я, любила молиться, исповедовалась батюшке. Вообще в нашей семье было заведено исповедоваться каждый пост, и если был какой-то грех — особо, — мы не очень часто исповедовались.
