Александр Быков - Эпоха Куликовской битвы

Дмитрий, глядя на выкрутасы Мишки, хотел было рассмеяться, но отчего-то застеснялся. Оглянувшись назад, он окинул взглядом полтора десятка едущих следом всадников и важно нахмурил брови. Нет. Он смеяться не будет. Бренку можно, он просто отрок, хоть и старше Дмитрия на год. А вот ему, князю, так себя вести неподобно. Однако сердце Дмитрия все же сладко замирало в предчувствии грядущего праздника. Раньше он только однажды видел из окна, как собираются на соколиную охоту. Охотится тогда ездил его отец князь Иван Иванович Красный, а Дмитрия по малолетству решили не брать. А много ли разглядишь из окна? И вот теперь все это — для него! Он целых две недели уговаривал Плещея, а потом Жила обещал ему, что научит, как запускать соколов, и даст ему пару раз пустить красавца Артемия со своей руки.

— Все. То самое место! — Жила осадил коня и оглянулся назад.

— Стоять! Всем стоять! Приехали! — замахал руками Плещей.

Впрочем, вся небольшая кавалькада и без того уже остановилась. Дружинники привычно разъехались в стороны, оцепив место, где остановился князь, широким полукругом, и принялись со скучающим видом осматривать расстилающееся перед ними поросшее камышом болотце. Руки их, однако, привычно лежали на положенных поперек седла луках, со стрелой наготове.

— Видишь, княже, — Федор Жила оглянулся к Дмитрию, хитро, по-стариковски прищурившись, — вот в таких болотцах самая птица и есть. Сей час мы пугнем ее из лука, а как птички-то взмоют, так и запустим соколиков, — и он посмотрел выжидающе в лицо князя.

Дмитрий хотел было сказать что-нибудь солидное в ответ, но во рту у него пересохло от волнения, и князь лишь утвердительно кивнул.

— Ну, с Богом, — Жила, распустив узелок, отвязал лапку Артемия от своей левой руки. Его примеру последовали и другие сокольники, освобождая от пут своих соколов. Потом Федор Жила решительно махнул правой рукой.

Один из сокольников натянул лук и пустил над болотом пронзительно свиристящую татарскую стрелу со свистком. В камышах тут же шумно забили крыльями, и через секунду над зарослями взлетела целая стая серых селезней.

— Ага! — Жила растянул губы в азартной улыбке и снова махнул рукой: — Пускай по одному!

Одна за другой в небо взлетали быстрые, как молния, хищные птицы. Набрав высоту, они кидались из поднебесья вниз, на беспорядочно мечущихся над болотом селезней. Некоторые утки, сбитые соколами, падали прямо в болото, но большей частью, соколам удавалось удержать добычу в своих когтях, и тогда эти хищные красавцы, стремительно пикируя каждый к своему хозяину, бросали у ног его коня окровавленных уток и селезней, а затем садились на подставленную руку.

У Дмитрия перехватило от восторга дыхание.

— Это что, — бубнил где-то сбоку Жила. — Вот сейчас Хроменький по ним вдарит… Хотя и Хроменький тоже… А вот Черкес! Смотри, как Черкес пошел!..

— А когда же Артемия запускать будешь, дяденька?! — полюбопытствовал неуемный Бренок.

— Сейчас, сейчас… Пусть он сперва запах крови почует. Как летает он, ух! Пуще любого прочего… Ну, кажись, самая пора ему развернуться. — И Федор, сняв с головы Артемия колпачок, замахнулся и бросил его в небо.

— Да-а… — только и смог выговорить Дмитрий.

А Бренок, так тот просто открыл от удивления рот. Артемий падал на испуганно мечущихся над болотом.

Свистящие стрелы использовались для устрашения противника, для подачи сигналов и для спугивания дичи птиц, как стрела, цепко подхватывал их и бросал одну за другой всадникам под ноги. А Федор запускал его снова и снова. Десятилетний князь смотрел на Артемия и, кажется, сам летал вместе с ним, снова и снова с яростью обрушиваясь на бестолковых селезней.

А потом Жила дал ему самому запустить Артемия. Один раз. Больше не разрешил. Сказал, что почему-то нельзя сразу…

Они уже ехали обратно, когда в голову Дмитрию пришла правильная, как он сам сразу оценил ее — княжеская — мысль.

— Какой хороший подарок сделал мне царь… Навруз. Я и не знал, что сокол — это так… Так лепо. Надо мне в ответ тоже какой-нибудь подарок царю сделать.

Услышавший это Плещей как-то странно, нехорошо хмыкнул. А Бренок посмотрел на Дмитрия удивленно.

— Ты что же, не ведаешь еще?..

— Чего не ведаю?

— Ну, про царя Навруза…

— А что я про него должен знать? — пожал плечами Дмитрий. — Хороший такой дядька. Только что татарин. Ну, так у них там, в столице, все татаре…

— Помер он, твой Навруз. Некого благодарить… Ты че, и вправду не слыхал еще?

— Нет, — Дмитрий удивленно уставился на Бренка. — А ты-то откуда?

— Да мне Митяй говорил давеча. Я думал, он и тебе… Там у них снова война была. Из Синей степи пришел какой-то другой татарин, ну и Навруза нашего… — Бренок сделал выразительный жест большим пальцем по горлу. — А потом и всю семью его, и всех деток. И бабку его, Тайдулу, тоже прирезал, и еще всякого народа тьму… Так что у нас теперь другой царь. Только я имени его не запомнил. Надо будет снова Митяя спросить…

Десятилетний князь прекрасно помнил лицо царя Навруза. Толстые, криво усмехающиеся губы, грустные усталые глаза и холеную руку с пухлыми пальцами, унизанными разноцветными перстнями. Царь, беседуя о чем-то татарской скороговоркой с отцом Алексием, все гладил Дмитрия по голове и приговаривал время от времени:

— Якши, якши бола… — хороший мальчик.

А Дмитрию почему-то было страшно стоять рядом с этим, пахнущим одновременно конским потом и какими-то восточными благовониями, человеком. И еще Дмитрий вспомнил густую цепь царских отроков — нукеров. Они все время ездили следом за царем и стояли вокруг с обманчиво скучающими лицами. Князь глянул на едущих следом за ним дружинников. У царя Навруза таких вот было намного больше. И во всех церквях молились за царское здравие люди…

— Да верно ли Митяй сказал? — с надеждой в голосе переспросил Дмитрий.

— Вернее некуда, — беззаботно кивнул Бренок. У едущего впереди Федора Жилы к седлу была приторочена целая связка убитых Артемием птиц. И из этой связки сочилась, капала под ноги княжьему коню кровь.

ЦАРСКАЯ КРОВЬ

Золотая Орда расползалась, как истрепавшееся лоскутное одеяло. Читая скупые летописные сведения о захлестнувших Сарай убийствах и изменах, приходишь в ужас. Почти каждый из дорвавшихся до власти ханов устраивал массовое избиение своих ближайших родственников, даже единоутробных братьев, видя в них своих потенциальных конкурентов. Но и это не спасало новых ханов от скорой смерти. Чингизидов было много. Обычай иметь множество жен и наложниц и всех детей от них считать законными привел к тому, что за несколько поколений потомки Чингисхана сильно размножились. И вот уже брат убивает брата, а сын — отца в борьбе за вожделенный ханский трон.

Золотоордынское государство создавалось как мощная система принуждения и управления. Чтобы обеспечить власть немногих монголов над многочисленными чужими для них народами, был создан разветвленный государственно-бюрократический аппарат. Малочисленность принуждала монголов держаться друг за друга и ценить сородичей даже сильнее, чем ранее — у себя на родине. А еще их сплачивали монгольские патриархальные обычаи. Но за годы, проведенные в окружении разнообразных иноплеменных слуг, монголы ассимилировались, не столько в расовом, сколько в культурном смысле. Патриархальный обычай — во всем опираться на своих родичей сменился привычкой доверять специально нанятым для управления государства чиновникам — эмирам. И созданная чингизидами государственная машина обернулась против них самих.

Ханы перестали видеть в родственниках свою опору. Они увидели в них своих конкурентов на трон. Ведь для обладания ханской властью уже не требовалось каких-то особых умственных или душевных качеств. Ханом мог стать, как показали несколько первых переворотов, даже безумец — лишь бы чингизид. Все равно за хана будут править мудрые эмиры. А хану достанутся почет, роскошная жизнь, пышные атрибуты власти… и, в скором времени, нож в спину от следующего, такого же «выдающегося» чингизида.

Бесконечная чехарда ханов у власти показала, что развращенные роскошью и оторвавшиеся от своих национальных корней, проживающие большую часть времени в столице многочисленные царевичи оказались неспособны не только управлять государством, но и просто удерживать власть в руках. И вскоре, когда столичные принцы кончились, перерезав друг друга, в Сарае стали появляться чингизиды из многочисленных провинций Золотой Орды.

Фактически за спиной претендентов на ханский престол за власть дрались между собой столичные эмиры. Об этом говорит тот факт, что сначала во время переворотов убивали лишь предыдущего хана. Потом победивший хан стал уничтожать всех своих вероятных конкурентов — тоже чингизидов. И — пик борьбы за власть — вместе со свергнутым ханом начали убивать и особо рьяно поддерживавших его, выдвинувшихся при нем на первые роли министров — эмиров.