Нина Молева - Дворянские гнезда
В 1920 году «Парадиз» перешел к вновь образованной В. Э. Мейерхольдом труппе Театра революционной сатиры, летние выступления которого, словно по традиции, непременно проходили и в Покровском-Стрешневе.
После 1917 года начинается расцвет и самого старого дома. Именно здесь размещается Российское театральное общество, переименованное затем в ВТО, бессменной председательницей которого была народная артистка Александра Александровна Яблочкина. В воспоминаниях одного из первых актеров МХАТа, а в дальнейшем одного из помощников К. С. Станиславского в создании музыкального театра, Владимира Васильевича Тезавровского «наш дворец на Никитской» рисуется особенно празднично, радостно и торжественно. «Представьте себе, как по этой великолепной, почти дворцовой, в один широкий марш лестнице поднимались Ермолова, Яблочкина, Остужев, Пров Садовский, Владимир Иванович Немирович-Данченко, сам Константин Сергеевич (Станиславский), Качалов, Артем, Москвин – всех не перечтешь. Все они выступали в Колонном зале, как мы его называли, и зачастую с теми работами, которые не решались или в силу различных внешних обстоятельств не могли исполнить на открытых площадках и сценах. Это был дом для постоянного общения – где еще мы могли встречаться? – узнавания друг друга, а тут еще несколько трупп иностранных, как немецкая „Колонне линке“, венгерская, татарская, польская. Несколько раз проходили вечера чтения и постоянно лекции о психологии творчества Сигизмунда Кржижановского. Печатать его не печатали (и так до конца жизни), но именно здесь узнавали. Чтения обычно проходили не в Колонном зале, но в гостиной, расположенной окнами на улицу. Каждый уголок имел свое предназначение, и мы, старшие, не смогли привыкнуть к замене „нашего дома на Никитской“ новым помещением ВТО на верхних этажах углового дома на Пушкинской площади. Там возникла публичность, нарочитость, здесь жила актерская семья».
В. В. Тезавровский пишет, как забавлял всех «потаенный» характер «их дома»: вход в арке подворотни, низкий первый этаж, запутанные повороты и неожиданно в боковой стене коридора открывающаяся лестница с перспективой нарядной парадной анфилады.
Всероссийское театральное общество было вытеснено основанным в 1930 году Клубом театральных работников при ЦК профсоюзов работников искусств (будущий ЦДРИ, переведенный затем в Старопименовский переулок, позднее на Пушечную улицу). Здесь же помещался клуб «Киноработник» и до 1936 года Клуб иностранных рабочих.
1936 год ознаменовался массовым наступлением партии на культуру, вытеснением профессионалов художественной самодеятельностью. Одновременно с пертурбациями в доме на Никитской закрывается Общество старых большевиков и 18 театров в одной только Москве. В доме Шаховской-Глебовой-Стрешневой вместе с началом «ежовщины» открывается Центральный дом культуры медработников, иначе, как привыкли говорить москвичи, Дом медика. И это новая интересная страница. Четыре секции художественной самодеятельности из существовавших шестнадцати получают звание народных коллективов – в том числе симфонический оркестр и вокальный коллектив. В 1980-х годах здесь работает 12 народных университетов, семинар по проблемам искусственного интеллекта, общественный институт ювенологии, литературное объединение, в начале 90-х складывается коллектив оперного театра «Геликон».
Сегодня «нашему дому на Никитской» предстоит ремонт. Но вот только ли ремонт? Не сыграют ли с ним, как и с большинством памятников архитектуры и культуры Москвы, злую шутку сиюминутные интересы претендующих на мемориальное здание «хозяйствующих субъектов»? Трудно забыть, как в преддверии перестройки старого здания МХАТа покойные Олег Ефремов, Евгений Евстигнеев, Владлен Давыдов, Ангелина Степанова яростно доказывали в кабинете председателя ВООПИК В. Н. Иванова необходимость полного выпатрашивания театра К. С. Станиславского, гримуборных и подсобных помещений ради пресловутой «новой технологии» работы актеров, не говоря о постановке спектаклей. В результате вся старая «начинка» – мемориальная, единственно ценная для последующих поколений, исчезла (оригинальные осветительные приборы по этому случаю распродавались прямо на улице за гроши всем желающим), вот только удалось ли по «новой технологии» создать спектакли и роли, хотя бы издали приближающие к «Чайке», «Анне Карениной», «Дням Турбиных»? Ответ за зрителями и теми подлинными театралами, которые проводили ночи в очередях у билетных касс в Камергерском один раз в месяц. Дальше оставалось читать и перечитывать до самоварного блеска начищенную и навсегда привинченную к стене у касс медную доску: «Все билеты проданы». В тот МХАТ приходили не развлекаться, не искать поводов для смеха – переживать и учиться ценностям жизни.
Судьба дома Шаховской представляет действительно непростую задачу именно для архитекторов. По возможности проявить уникальный архитектурный ансамбль второй половины XVIII – хотя бы в наиболее выразительных фрагментах, сохраняющихся со стороны двора. Но сохранить и переделки второй половины XIX столетия – слишком велико в данном случае значение культурного памятника. И, само собой разумеется, отдать должное московским врачам, тем более в их нынешнем шатком и необеспеченном положении.
Какой выход? Общественный совет? Но практика показала, как умело они составляются и как могут лоббироваться в них любые решения под флагом «общественности». Скорее – гласность. Москвичи должны знать, какими сокровищами располагает их город, и иметь возможность высказывать свое мнение. Передача на «Эхо Москвы» еще раз в этом убедила. Голоса слушателей боролись не за собственные выгоды, наживу и амбиции – для них главным и единственно возможным был оборот «МЫ», «НАМ» – Москве и всем людям.
Находка на Большой Полянке
Спор о Гортензии Богарне
По-настоящему рассказ должен был называться «Большая Полянка. Альбом королевы». Именно так. Большой многоквартирный дом напротив фирменного магазина «Молодая гвардия». Замызганный, кругом исписанный подъезд. Какой-то этаж. Множество комнат былой квартиры знаменитого реставратора и теоретика реставрационного дела, профессора Алексея Александровича Рыбникова.
Впрочем, «былой» – не совсем точное выражение. Профессора и его супруги действительно не было в живых. Зато дочери и внуки невольно сохраняли былую атмосферу. На стенах картины хозяина – профессор никогда не обращал на себя внимания как на художника. Тяжелая, настоящая мебель. Люстры. Рояль в комнате профессора Кандинского, мужа одной из сестер. Книги по искусству в шкафах у другой – талантливой актрисы Театра имени Ермоловой и ее супруга, актера Драматического театра имени Пушкина. И на полу у Рыбниковых-Бубновых взлохмаченный беззащитный томик в сафьяновом переплете с медными потемневшими застежками. Младшее поколение только что перестало им заниматься и с веселым гомоном умчалось на кухню.
Хозяйка отмахнулась: «А это альбом королевы. Так называл его, во всяком случае, папа. Во время войны он выменял его на ведро картошки, которое сам только что купил. В Расторгуеве. Есть было совсем нечего, а он… Мама очень сердилась».
На просьбу разрешить поработать с альбомом (одни акварели! и какие подписи!) Прасковья Алексеевна ответила согласием. Она не скрывала: альбом показывали в нескольких музеях на предмет продажи. ГМИИ имени А. С. Пушкина вообще не заинтересовался. Литературный не устроили незнакомые имена (семья Наполеона! наполеоновские маршалы!). Музей-лицей в Пушкинском селе согласился вырезать и приобрести единственный портрет – Зинаиды Волконской. Так с тех пор и красуется след вырезанного листа. Против возможных публикаций она, конечно, не возражала.
И вот статьи в журнале «Вопросы истории», «Знание – сила», в газете «Московские новости» на французском языке. Объем читательских откликов трудно было предположить. Оказалось, королева Гортензия была интересна всем, кроме… музеев.
Нет, не так. Музей нашелся. Кишиневский республиканский. В столице Молдавии. Его представители появились как по мановению волшебной палочки. Не торговались. Не сбивали цену. Просто приобрели «Альбом королевы». И тут же увезли из Москвы.
Автор узнала об этом из благодарственного письма музея – за проделанную исследовательскую работу. Свой адрес на Большой Полянке альбом потерял навсегда.
…Кардинал Гектор Консальви мог быть доволен. Падение Наполеона означало прямой выигрыш католической церкви в Европе. Но, талантливейший дипломат Ватикана, кардинал в свое время положил слишком много усилий, ума и изворотливости, чтобы добиться возможно более выгодных для Папы Римского условий конкордата с французским императором, и теперь откровенно сожалел об оказавшемся бесполезным труде: «Удивительная вещь! Из всего многочисленного семейства выдвинулся лишь один человек; но как скоро он заперт в клетку, не остается ничего». – «Остается королева Гортензия», – возражает Пий VII.
