Иван Калинин - Русская Вандея
Но жизнь скоро показала, что они — грубый анахронизм.
То, что давным-давно отжито, жизнь отринула, и отринула навсегда.
Трагическая история казачества в 1918–1920 годы крайне поучительна. Она показывает, сколь мучительно и сколь бесполезно воскрешение никому ненужной старины, воплощение в жизнь давно изжитой идеи.
Каледина, первого выборного атамана времен революции, окружали не практические дельцы, а романтики. Один из них, Митрофан Петрович Богаевский, учитель по профессии, а по прозванию «донской баян», пытался создать новую казачью идеологию. Он знал, что между казачеством, как зипунным рыцарством степи, и казачеством, как самым прочным фундаментом самодержавного строя, легло большое расстояние. Он и ему подобные считали, что московские цари, сокрушая казачьи вольности, т. е. подчиняя казаков центральной власти, нарушили естественное развитие казачества, изуродовали его общественно-политический быт. Поэтам захотелось выкинуть два века из жизни, вернуться к XVII столетию и повести казачество тем путем, с которого его сбил рост московского государства. Задача оказалась невозможной.
Низы, да и вообще казачий «народ», плохо понимали своих руководителей. Казачьим землеробам был дорог свой станичный быт, но отнюдь не позабытая ими казачья государственность по образцу XVII века.
Вскоре после Октябрьской революции волна большевизма захлестнула и казачьи области, в том числе и Дон. Станичникам на первых порах и в голову не приходило сопротивляться той власти, которая господствовала в центре. На протяжении последних веков они научились уважать центральную власть.
Тщетно донской атаман Каледин и его сподвижники кричали о грозящей казачьим вольностям беде. Низы в этой допотопной «вольности» не нуждались.
Каледин мог выставить против советских войск только… гимназистов. Потому что в партизанские отряды прославленных впоследствии Семилетова и Чернецова входили одни юноши, искавшие выхода своей энергии наподобие героев Майн-Рида. Взрослые не хотели сражаться за химеру.
Партизанские отряды не спасли Дона. Вифлеемские младенцы подверглись избиению.
29 января 1918 года прогремел калединовский выстрел. «Тишайший» Алексей Максимович, поняв тщетность борьбы с исторической необходимостью, покончил счеты с жизнью в своем атаманском дворце.
Его сподвижники, генералы П.Х. Попов, В. И. Сидорин и Э. Ф. Семилетов, с горстью партизан и офицеров, удалились из Новочеркасска в задонские степи. Унесли старую мечту в туманную даль будущего.
Ей еще раз удалось, опять-таки не надолго, воплотиться в жизнь, но, увы! в качестве прикрытия для реставраторских планов новых носителей пернача.[20]
Уже в марте донцы восстали.
Восстали не оттого, что соскучились по воскресшем в 1917 году, а теперь разбежавшемся Круге, не потому, что нуждались в особом гербе, флаге и гимне, а потому, что почувствовали у себя в станицах неудобства нового строя.
Советская власть не считалась ни с какими привилегиями. Казаков и иногородних она расценивала одинаково. Те и другие в ее глазах являлись хозяевами в хуторах и станицах. Запасной земельный фонд, по ее мысли, должен был удовлетворять землею всех, кто в ней нуждался, независимо от того, принадлежит ли он к казачьему сословию или нет.
Казаков все это задело за живое. К тому же подчас неопытные советские администраторы без надобности задевали их за больное место. «Иногородние», добившись равенства, не всегда умеренно торжествовали свою победу, озлобляя казаков.
В станицах назревала междоусобная брань.
И она вспыхнула.
Дело началось под стольным городом Новочеркасском, в подгородней станице Кривянской. «Кривянка» — звали ее попросту. Жителей горожане именовали «кривичами».
27 марта на кривянских улицах гарцовала группа конных матросов. Навстречу им попалась толпа заплавцев, казаков соседней Заплавской станицы.
— Здорово, «козуня».[21]
— Здравствуйте, матросы конной гвардии.
— А что? разве плохо?
— Куда лучше! В роде как медведь на бороне.
Конечно, — пикировка, потом ругань, наконец, драка. Результаты для горсти матросов оказались неблагоприятными. Они в панике бежали в Новочеркасск.
Заплавцы, тоже с разбитыми носами, примчались домой и всех поставили на ноги.
— Матросы бьют казаков! Пора «гарнизоваться». Атмосфера в станицах давно уже накалилась. Теперь промелькнула искра, casus belli был найден. Кривянский инцидент произвел взрыв.
В 4 часа утра 28 марта «кривичей» разбудил неистовый набат.
На ходу застегивая чекмени, казаки бросились на площадь.
— Что, что случилось?
Оказалось, прибыли делегаты из Заплавской.
— Так и так, у нас уже все «нибилизовались», от мала до велика. Не позволим хозяйничать «иногородним».
Ай-да к походному атаману[22] Попову. А нето отобьем Новочеркасск…
«Кривичи» не надолго задумались.
— Куда заплавцы, туда и мы. Одни ведь братья-казаки.
На следующий день в Кривянке уже лагерь. Подошли отряды из Заплавской, Бесергеневской, Бо-гаевской. Оружия везде пропасть — осталось после прошлогодней демобилизации. Командного состава в станицах хоть отбавляй. Свои же казачьи офицеры.
Войскового старшину Фетисова избрали в предводители. Принцип старшинства в чине пришлось откинуть. В такие моменты достоинство людей измеряется качеством их характера, а не количеством звездочек и полосок на погонах.
Станичники победили, но только на четыре дня. Потом красные снова их выбили из Новочеркасска.
Движение, однако, разрасталось. Под стяг походного атамана ген. Попова стекались станичники, недовольные хозяйничаньем «иногородних».
На Дону закипела братоубийственная распря, в которой силы противников далеко не отличались равенством. Пришлые отряды красных были малы. Красных казаков еще меньше. «Иногородние» сразу же присмирели, когда сорганизовались казаки.
Каждая станица формировала свой полк, который выбирал себе командиров. Восстание быстро передалось во всех направлениях. Казакам никто не мешал «гарнизоваться», так как красные части стояли только в крупных центрах.
23 апреля ген. Попов вступил в Новочеркасск. По словам публициста, «он взял идею спасения казачьих вольностей, унес эту идею в степи и передал с рук на руки возродившейся казачьей власти».
Эта власть — Круг Спасения Дона, наспех собранный по освобождении донской столицы. Он быстро сварганил донскую конституцию и приступил к выборам атамана.
Казачьей «вольности» в это время грозила новая опасность со стороны немцев, воцарившихся на Украине. Выкачивая богатства из России, они нашли, что им вовсе не мешает донецкий уголь и казачий хлеб.
Немецкий отряд ген. фон-Арнима в конце апреля вступил в Ростов. У храма в честь Аксайской богоматери расположилась баварская конница. В 11 верстах от столицы Тихого Дона развернулась линия немецких аванпостов. Крупповские пушки пристально всматривались в громадный, золоченый купол новочеркасского собора.
При таких условиях «Круг Спасения Дона» выбирал себе атамана. Тон задавала «черкасня», депутаты от ближайших к стольному городу станиц, так как их больше всего собралось. Северные округа еще не вполне очистились от большевиков. «Черкасня» всегда пела под дудку властей предержащих. Ее вождь, гвардеец Г. П. Янов, донской аристократ, отлично понимал задачи данного момента. Немцам на Дону нужен был второй Скоропадский, избранный в гетманы украинскими «землеробами», т. е. помещиками. Зажиточная «черкасня» выбрала в атаманы личного друга Скоропадского, ген. Петра Николаевича Краснова, обойдя того, кто имел на это большее право, ген. Попова.
Когда-то и Скоропадский, и Краснов служили при дворе императора всероссийского. Теперь оба одинаково начали служить интересам императора германского.
— Я вошел в переговоры с германцами, — рассказывал Краснов 16 августа на заседании Большого Войскового Круга о своих первых политических шагах. — Благодаря искусной политике ген. Черячукина в Киеве Н.Е. Парамонова и В. А. Лебедева в Ростове за шерсть и хлеб мы получили орудия, винтовки и патроны. И началась настоящая война с большевиками. Я обратился с письмом к императору Вильгельму. Я писал ему, как равный суверенный властитель пишет равному. Я указывал ему на рыцарские чувства обоих воинственных народов, германцев и донского казачества, и просил его содействия в признании нас самостоятельным государством, в передаче нам Украиной Таганрогского и Донецкого округов и в помощи оружием. Взамен этого я обещал, что войско Донское не обратит своего оружия против немцев, будет соблюдать нейтралитет и продаст избыток своих продуктов. Письмо возымело действие. 27 июля был подписан договор между Доном и Украиной о суверенности обоих государств. Этим договором мы обязаны давлению германского командования.[23]
