Казимир Валишевский - Петр Великий
«Господин Коммандер
Письма твоё, которой писано 7 марта, достал иво с велики радусь. Дай, Богу, тебе здорова на многи леты и веселить да своей воли. А я, по милось твоя, здесь по-маленьку живу не без кручина; а как, Бог изволить, увижу твоя милось с добрем здорова, забуду несчесливе дни, которы я здеся потираю. Товарис моё Феодер Алексевич кочет мене пакидать и у Англеска земли быть по указе твоя. Как ты изволись люди наши отпускать стану скора, а дазидать буду милось твоя. Весте с Польски земли, слава Богу, получше. Кароль в Данцих изволить быть. С Москва потста ни бевала: сия петница ана будет. Чало бью милось твоя, что ты изволись арапов достать. Прости надёже моё. Дай Бог тебе видатсь с велики радусь. Твоё верной слуга
Лефорт ген. ад.
Амстер. 25 м. 1698.
Пужалесте ад мене скажи солобит (челобитную) ваша Компанья и не забевати про наша пити… воистяне не кали (николи) забеваём; коль питья здешнее не добро. Вчерась я уженал у Туртон. Девице добре про твоя здорова пили великой стакан: ани рады твоя милось видатсь».
В 1695 году Лефорту приходит в голову показать своим землякам и друзьям свое удивительное счастье. Петру уже давно хотелось послать некоторых из своих друзей заграницу. Отчего ему не поехать с ними самому и не посмотреть вблизи на те чудеса, о которых Тиммерман и Карштен-Бранд дали ему лишь туманное понятие. Какая радость, какое развлечение от начинающейся скуки, какое поучительное зрелище и какая прелесть новизны! Но встретилось препятствие: какую роль будет играть в Европе всероссийский император? – Он явится с неизвестным именем, омраченным давнишними и недавними неудачами, ничего не успев совершить, чтобы его поднять. Это заставило Петра оглянуться назад и посмотреть на все, что он сделал, на свои занятия и развлечения, которые поглощали все его время: и он пришел к убеждению, что не сделал ничего.
Его осенила мысль: раньше, чем показаться этим людям Запада, которых он представлял себе такими великими, не нужно ли было бы ему подняться до их уровня. Но как достичь этого? В этом случае работающее воображение молодого царя встретилось с пришедшими в отчаяние боярами, которым он до сих пор предоставлял заботу о правлении. Они сами чувствовали необходимость сделать что-нибудь, чтобы выйти из того неприятного положения, в которое их поставила небрежность и неловкость их политики, предоставленной случайностям минутного вдохновения. Вероятно под давлением этих различных мотивов была решена первая попытка завоевания Азова.
Интуитивный гений будущего полтавского победителя, которому доверили выработанный по этому случаю план, кажется был тут ни при чем. Впрочем, ему и не надо было очень трудиться: план был начертан заранее, традиционный и классический в истории отношений России со своими страшными южными соседями. Баторий, знаменитый полководец, указывал его царю Ивану в 1579 г. Древний, дохристианский Танаис, Тано в средние века, торговая колония генуэзцев, завоеванная в 1475 г. турками, превращенная в крепость Азов, в пятнадцати верстах, от устья Дона, был с давних пор причиной раздора двух народов, как ключ к устью большой реки с одной стороны и ключ к Черному морю с другой.
Впрочем, не там должны были сосредоточиться главные усилия московской армии. Ведя с собой главные силы, бывшие в их распоряжении, – всю старую армию государства и ту армию, которая ходила с Голицыным в неудачные предприятия против татар, – бояре просто пошли бы по его стопам и вернулись бы с тем же успехом. Азовская попытка была единичным случаем, на котором должна была выработаться инициатива молодого царя. В огромном лагере были довольны присутствием царя и предоставляли ему свободу. Он же не утруждал себя приготовлениями. По его мысли, ясно выраженной в письме, написанном в начале экспедиции,[5] она должна была сделаться продолжением больших маневров, центром которых была крепость Пресбург. Петр рассчитывал взять Азов внезапно. Но во всяком случае, он воздерживался доверять свои «потешные» полки импровизированным начальникам, которых прежде им назначал во время шуточных сражений на берегах Яузы. Эти сражения его видимо убедили в том, что в войсках, принимавших в них участие, он приобрел большую военную силу, способную вступить в настоящую войну; но видимо он сознавал также, что предприятие на этот раз другое, и что оно требует других мер. Он дал отпуск «Пресбургскому и польскому королям», но в то же время, верный старым приемам, давно отвергнутым военной наукой Запада, он хотел разделить верховное командование. Его армейский корпус, где фигурировали все полки новой формации: гвардейские полки, полк Лефорта с несколькими отрядами ополченцев, городской и дворцовой милиции, стрельцы и царедворцы, – всего 31 000 человек, – имел трех главнокомандующих: Головина, Гордона и Лефорта.
Организованная таким образом экспедиция еще походила на прогулку. Генералы, из которых по крайней мере один, Лефорт, не имел никакого понятия о войне, начинают свое дело морем; а молодой царь, продолжая потешаться, вмешивается во все, давая советы вкривь и вкось и принимает псевдоним Петра Алексеева и чин капитана, пародируя во главе своего отряда бомбардиров. Он отнял у Ромодановского его ведомство, но сохранил ему титул и пишет ему, собираясь в поход:
Генералиссимусу князю Федору Юрьевичу 19 июня из Нижнего Новгорода[6] 1695 года.
«Min Her Kenich.
Письмо вашего превосходительства, государя моего милостивого, в стольном граде Прешпурге мая в 14 день писанное, мне в 18 день отдано; за которую вашу государскую милость должны до последней капли крови своей пролить; для чего и ныне посланы, и чаем за ваши многие и теплые к Богу молитвы, вашим посланием, а нашим трудами и кровью, оное совершить. А о здешнем возвещаю, что холопы ваши, генералы Автон Михайлович и Франц Яковлевич, со всеми войски дал Бог здорово, и намерены завтрешнего дня иттить в путь, а мешкали для того, что иные суда в три дни на силу пришли, и из тех многие небрежением глупых кормщиков, которых была бòльшая половина в короване, также и суды, которые делали гости, гораздо худы, иные на силу и пришли. А казну здесь перегрузили в пауски; а служивых людей по се число умерло небольшое число; а из того числа иные больные с Москвы поехали. За сим отдаюсь в покров щедрот ваших.
Из Нижнего Всегдашний раб пресветлейшого
мая в 19 д. вашего величества Бомбардир
Piter».
Конец был таков, какого можно было ожидать. Петр принужден был, подобно Софье и Голицыну, присылать известия о вымышленных победах. В Москве отслужили молебен по поводу взятия двух незначительных фортов, но все знали, что две атаки на самую крепость были бесплодны и причинили много потерь. Было произведено испытание новой армии и ее молодому творцу, и оно было решающим. Семь лет юношеских импровизаций привели к самому жалкому и самому унизительному результату. Вот где начинается история Петра Великого.
IIIПетр был не только великим человеком. Он является вместе с тем самым полным, самым понятным и самым многосторонним олицетворением великого народа.
Никогда народ не отражался так точно, со своими недостатками и своими достоинствами, с высотами и глубинами своего нравственного уровня, со всеми чертами своей физиономии, в одной единственной личности, бывшей его представителем в истории. Те скрытые источники ума и души, которые Петр обнаруживает в эту минуту; то, что он делает, и то, благодаря чему он достигает своего полного развития, Россия будет проявлять изо дня в день, из года в год, на протяжении двух веков, и она возвеличится так же, как он. Разбитая турками и шведами, захваченная Европой, как прежде Азией, после 20-ти поражений, 20-ти мирных договоров, продиктованных ее победителями, она будет раздвигать свои границы за их счет, расчленит Турцию, Швецию и Польшу и будет диктовать свои законы европейскому континенту, благодаря своей настойчивости.
Упорно преследовать свою цель, – недостижимую на первый взгляд, – по избранному ею опасному пути, пользуясь, иногда, неудачными средствами, удваивать, утраивать усилия, учащать удары и терпеливо выжидать часа, – в этом весь ее секрет. Все дело в одной ее душе, твердом металле, закаленном веками рабства и искупительного труда. Величие Петра, величие России подготовлено монгольским завоеванием и терпеливым духом московских князей, закаленном на наковальне, о которую разбился молот завоевателя.
На другой день после этого неудачного похода московская оппозиция со злорадством вспоминала пророческие слова патриарха Иоакима, его проклятие иностранных солдат и еретических начальников. Но Петр, напротив, еще усиленнее призывал иностранную науку и промышленность, просил инженеров у Австрии и Пруссии, матросов и плотников у Голландии и Англии. Флот Переяславльского озера никуда не годился; царь решил построить другой в Воронеже, в Донском бассейне, но натолкнулся на затруднения, которые другому могли бы показаться непреодолимыми. Рабочие, набранные заграницей, собирались медленно и сплошь и рядом возвращались на родину при виде страны, в которую их вызвали и где им предстояло жить и работать. Местные рабочие только портили, ничего не понимали и также убегали массами от дурного обращения. Леса, из которых привозили строительный материал, выгорали целыми десятинами; более образованные сотрудники, офицеры, инженеры, врачи подражали хозяину, превосходя его недостатки. Происходили бесконечные оргии, ссоры, драки. Лефорт, извещенный курьером, принужден был давать отчет о всем, что происходило в вверенной ему отрасли. И он начинает: «Сего числа князь Борис Алексеевич у меня будет кушать и про ваше здоровье станем пить; а с Москвы мой первый наслег (ночлег) будет в Дубровицах, и там мы вашу милость не забудем. Что я, что у вашей милости пива доброва нет на Воронеже: я к милости твоей привезу с собою и мушкатель-вейн и пива доброва».[7]
