С. Шумов - Тевтонский орден. Крах крестового нашествия на Русь

ПРЕДШЕСТВЕННИКИ ГОГЕНЦОЛЛЕРНОВ В ПРУССИИ. 

ЗАВОЕВАНИЕ ПРУССИИ ТЕВТОНСКИМИ РЫЦАРЯМИ

Иаков из Витриака рассказывает, что «один честный и набожный немец по внушению Божию построил в Иерусалиме, где он жил с своей женой, больницу для своих земляков». Это было в 1128 г. Если бы этому честному и набожному немцу, подобно патриарху Иакову или многим другим историческим и легендарным лицам, довелось увидеть пророческий сон, то перед его глазами развернулось бы удивительное зрелище. Больничные служители, не довольствуясь уходом за больными, берутся за оружие и превращаются в военный Тевтонский орден; новый орден быстро догоняет в росте своих старших товарищей, Храмовников и Иоаннитов и снискивает себе такое расположение у папы, императора и различных королей, что ему дается привилегия за привилегией и поместье за поместьем. Скоро замок его гроссмейстера является одним из великолепнейших дворцов Палестины. Но вот картина внезапно меняется. Его тевтоны, в своих белых плащах с нашитыми на них черными крестами, сражаются уже не на берегах Иордана, а на берегах Вислы, и не с сарацином, одетым в белую шерсть, а с пруссаком, покрытым звериною шкурою; они истребляют в этой борьбе целый народ, чтобы создать на его месте новый; они строят города, издают законы и правят несравненно лучше всякого государя в мире; долгое время они процветают, пока, наконец, ослабев и изнежившись от богатства и счастья, они не становятся жертвой одновременного нападение своих подданных и своих врагов. Тут основатель Иерусалимского госпиталя увидел бы печальное зрелище: эти когда-то столь могущественные рыцари делаются вассалами Польши. Они не раз пытаются снова подняться; но все это тщетно, и ничто не может спасти их, когда реформация нападает на старую веру средних веков и поднимает гонение на культ Девы, вооруженными служителями которой они были. Сам их гроссмейстер делается последователем Лютера и превращает в наследственное герцогство ту землю, которую они завоевали у пруссаков во славу Христа и Его Матери. Но, по удивительной игре судьбы, эта узурпация открывает собой новую эпоху счастья, перед которым бледнеет все прошедшее. Этот гроссмейстер родом Гогенцоллерн, и наследниками его являются бранденбургские кузены, которым суждено превратить герцогскую прусскую корону в королевскую и соединить ее затем с императорскою.

Прусские короли, сделавшись германскими императорами, не забыли о происхождении своего могущества: на их знаменах красуется рыцарский орел, и в 1872 г. Вильгельм I, закладывая в Мариенбурге первый камень памятника Фридриху II, с удовольствием слушал ученого оратора патриота,[7] который начертил перед своим «славнейшим и могущественнейшим императором, всемилостивейшим королем и государем» весь ход этой чудесной истории, начавшейся в Иерусалиме. Немного позже наследный принц прусский и германский присутствовал при открытии этого памятника: перед ним предстала статуя Фридриха II и статуи четырех гроссмейстеров, которые, стоя по сторонам пьедестала, как бы несут этого героя Пруссии. Сын императора Вильгельма, по-видимому, следил с интересом за теми разысканиями памятников и документов, касающихся истории Тевтонского ордена, которые ведутся теперь в Св. Земле. И это понятно. Достигнув высшей точки счастие, люди охотно обращают взоры к его колыбели, а колыбелью прусской монархии был, конечно, этот госпиталь, основанный неизвестным немцем, quidam Allemanus, как говорить Иаков из Витриака.

Я изложу здесь один период этой истории, начиная с водворение рыцарей в Пруссии и кончая падением основанного ими могучего государства.[8] Это старая история, разыгравшаяся в глухой местности; но не следует пренебрегать старыми историями: кто станет относиться к ним свысока, тот легко может проглядеть много важных сторон в самых крупных современных событиях.

Пруссы, истребленные в XIII и XIV в. тевтонскими рыцарями, были народ литовского племени с примесью финского элемента. Они жили на побережье Балтийского моря, между Вислой и Прегелем, выступая несколько за эти реки. Положение и природа этой страны таковы, что ее население долгое время могло жить совершенно спокойно в стороне от соседей. На западе Висла, которая тогда была шире, чем теперь, ежегодно наводняла свою дельту и загромождала ее льдами, которые с наступлением лета таяли, образуя море грязи. На север, вдоль берегов, на различных расстояниях, тянутся нерунги, т. е. узким и длинные полосы земли, покрытые подвижными дюнами, круто поднимающимися на 60 — 80 метров высоты между открытым морем и лагунами почти пресной воды, которые называются гафами. Это настоящие бастионы, и если с некоторых пунктов берега смотреть на горизонт, то появляющиеся из-за нерунгов корабли кажутся фантастическими зданиями, построенными на вершине отдаленных холмов. По местам бастионы эти прерываются и дают место каналам, по которым проходят суда; но каналы эти легко меняют место: море то и дело засыпает одни и роет другие. К такому берегу не потянет никакого моряка! На востоке Пруссия менее закрыта; но соседняя Литва была заселена родственным пруссам народом, исповедывавшим одну с ним религию и являвшимся их союзником в борьбе против западной цивилизации. На юг, по направлению к Польше, местность вовсе не так свободна от преград, как это обыкновенно думают, представляя себе северную равнину совершенно плоской. Длинная цепь возвышенностей, правда, не очень значительных, идет от Гольштейна через Мекленбург, Померанию и Пруссию и, пересекши весь европейский far-east, примыкает к Уралу. У левого берега Вислы эти холмы повышаются, и путешественник, едущий из Берлина в Данциг, приближаясь к нему, видит перед собою неровную местность, где ручьи принимают характер горных потоков и местами даже образуют водопады; Турмберг, достигающий 330 метров высоты — совсем большая живописная гора. Менее высокие холмы правого берега Вислы обрамляют Прусскую область с юга. Для этой местности особенно характерно обилие озер: их встречаешь тут на каждом шагу; озера эти, правда, чаще всего очень невелики, но зато их столько, что нет почти места, откуда глаз не открывал бы несколько зараз; речек тут тоже довольно, и притом вся эта ныне совершенно обнаженная местность в старые времена была густо покрыта сосновым бором, ограждавшим страну от вражеских вторжений.

История еще лучше, чем география, объясняет, почему область пруссов оставалась так долго в стороне от миpa. Римские легионы остановились у берегов Эльбы и потом отступили к Рейну. Более серьезная опасность грозила Пруссии со стороны Карла Великого, так как христианский император, защитник и служитель апостольской и вселенской церкви, думал завоевать весь мир и обратить всех неверных. Армия, ежегодно собиравшаяся вокруг него со всех концов империи, имела свои постоянные аванпосты на Эльбе: это были марки, военные округа, организованные для наступательных и оборонительных действий против славянского и финского населения, занимавшего восток Европы. Но Карл Великий умер, не перейдя Эльбы, и грозно вздымавшаяся над Пруссией и всеми восточными странами волна отхлынула назад. Германия, правда, осталась христианскою; но тогда она была слишком занята своими внутренними распрями, которые волновали всю империю и довели ее в IX веке до распадение на три части. В более поздние времена императоры Священной Германо-римской Империи не сочли достойным себя продолжать предприятие Карла Великого против безвестных народцев, и пруссы, отделенные от Эльбы всею шириною бассейна Одера, получили, таким образом, на долгое время отсрочку.

В конце IX столетия их посетил один смелый моряк, Вульфстан из Шлезвига. Отправившись из шлезвигского местечка Гидабы, Вульфстан плыл семь дней и семь ночей до этой никому тогда неизвестной земли. Он рассказывает, что видел много городов, в каждом из которых было по королю, — маленьких городов, конечно, с маленькими королями; потом, перемешивая, по наивной манере первобытных путешественников, самые разнообразные сообщение, он повествует, что в стране много меда, что там много ловят рыбы, что король и богачи пьют кобылье молоко, а бедняки и рабы — мед, что там часты междоусобные войны и вовсе нет пива. Больше всего его поразили прусские погребальные обряды. Труп покойника, говорит он, оставляют в доме на месяц, иногда на два, а если умерший был король или вельможа, то и на целые полгода. Жители сохраняют тела тем же способом, каким они летом остужают свои напитки. Но дом, где лежит покойник, не покидается обитателями: родные и друзья проводят там время в играх и попойках, которые устраиваются на счет наследства. Когда наступает, наконец, время нести тело на костер, собирают все, что остается из имущества умершего, и делят это на три неравные части; самую большую помещают на расстоянии мили от города, самую малую совсем недалеко от него, а среднюю на половине расстояние между ними. Затем всем всадникам на 5 или на 6 миль в окружности дается знать о предстоящих погребальных скачках. Эти всадники собираются и скачут три раза на эти три приза. Вот что видел Вульфстан в этой стране, где добрая доля жизни уходила на погребение мертвых.