Игорь Курукин - Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)
Однако военная машина была уже запущена. Сам царь по обыкновению лично участвовал в подготовке армии и флота: по словам солдата Никиты Кашина, он, «бывши в Астрахани, ходил, ездил, осматривая работ и оснастки судов для приуготовления в Персию Каспийским морем, и для летнего жару в матросском бостроке, бархатном черном, на голове платок бумажный красный, шляпа маленькая»{126}.
При этом государь не забывал и о дипломатии. 20 июня 1722 года из Коллегии иностранных дел был отправлен рескрипт Неплюеву с предписанием объявить турецкому правительству о походе русских войск и намерении «учинить сатисфакцию» за погром в Шемахе, как уже было объявлено побывавшему в Санкт-Петербурге турецкому посланнику Мустафе-аге{127}.
2 июля Петр лично составил письмо Вахтангу VI о скорой встрече с ним «на персицких берегах». При этом он особо просил, чтобы находящиеся под турецкой властью христиане «никакого б движения не делали» — туркам ни в коем случае нельзя было давать повод для вмешательства в иранские дела. В письме Петр не называл место встречи, но в «словесном приказе» отправлявшемуся в Грузию полковнику русской службы Борису Туркистанову (Баадуру Туркистанишвили) уточнил, что ожидает нападения грузинского царя и его войска на лезгин и надеется увидеться с ним его «на Тарках» или у Дербента, и просил не «разорять»их жителей. В тексте было первоначально намечено, чтобы Вахтанг «с нами случился в Шемахе», но затем этот пункт был из «приказа» вычеркнут — возможно, царь уже не рассчитывал на бросок в сторону от Баку{128}. Более далеких планов (например, похода после занятия Баку на иранский город Ардебиль или создания на базе подчиненных Ирану христианских областей Закавказья «надежного для России плацдарма»), о которых сообщается в литературе{129}, имеющиеся в нашем распоряжении документы не содержат.
5 июля был объявлен приказ по войскам, «чего надлежит остерегатца в сих жарких краях»: прежде всего «от фруктов ради их множества», а также от соленого мяса и рыбы; солдатам и офицерам запрещалось находиться на солнце без шляп с девяти часов утра до пяти часов вечера, спать на голой земле, не подстелив травы или камыша, и рекомендовалось «не гораздо много пить, не в самую сыть»{130}. Судя по документам Кабинета, 13 июля официальный главнокомандующий генерал-адмирал Ф.М. Апраксин наметил порядок движения войск на марше и их возможное построение для «баталии»{131}.
Перед самой отправкой, 15 июля 1722 года, в походной типографии был опубликован написанный бывшим молдавским господарем, а ныне российским тайным советником и сенатором Дмитрием Кантемиром манифест на «татарском, турецком и персидском языках» о начале похода. Он был обращен ко всем персидским подданным — как к «командирам», так и к «почтеннейшим имамам, и муазилам, и протчим церковным служителям, и в деревнях начальствующим и купецким людям, и ершам-башам и лавошникам, и мастеровым людям, и цементерам, и подмастерьям с их учениками, и всем». Российский император объявлял: он вступил с войсками на земли своего «страшнейшего великого друга и соседа» исключительно для того, чтобы наказать «возмутителей и бунтовщиков», которые осмелились у «российских народов, которые по нашей по древнему обычаю в вышепомянутой город (Шемаху. — И. К.) для купечества ездили, безвинно и немилостиво побив, пожитков и товаров их ценою всего около 4 миллиона рублей пограбя, взяли». Было обещано, что во время акции по наказанию виновных «святыми и умирительными нашими ружьями» и «отыскании сатисфакции» мирным жителям и приезжим купцам «никому ниже единой убыток и трата учинитца, и самим им, и имением их, и селам, и деревням никто руку не положит, о чем для сего случая военачальникам нашим и всего войска как от ковалерии, так и от инфантерии офицерам и другим командирам и всему войску генерально крепко приказано и повелели, дабы никому ниже какого озлобления и похищения не чинили». Но в то же время обывателей предупреждали, чтобы они «в своих жилищах и в провинциях по дружески пребывали, не опасались под грабежем вещей своих и, имения из домов своих не вынашивая, не разбрашивали». В случае, «ежели иначе о противном поступке вашем услышим и уведомимся, а именно тем безсовестным, и хищникам, и многообидящим присовокупляясь, или им явно и тайно помогать деньгами или провиантом, воспоможение учините, или сего нашего императорского милостивого обнадеживания почитать не будете и из домов своих, и из деревень выезжая, побежите, то принуждены мы вас всех, в неприятельском счислении счисляя, немилостиво мечем и огнем на вас наступать»{132}.
18 июля с крепостной стены раздался артиллерийский залп; генерал-адмирал Апраксин поднял вымпел на флагмане — гукоре «Принцесса Анна» и дал сигнал к выступлению. В путевом журнале императора было записано: «В осьмом часу пополудни весь наш флот, во имя господне путь свой воспринял в море в 274 судах». Опытный военный и моряк, Петр I в последний раз вел в поход свою армию и флот в качестве «адмирала от красного флага». Наверное, в те дни он был счастлив, наблюдая запомнившуюся и другим очевидцам картину ночного рейда у острова Четырех Бугров, куда из Астрахани «следовали галиоты рек, боты и тялки, и ластовые суда, и островские лодки, и вышед в море, стали на якорь, и в ночи было огненное видение от фонарей и стрельба из пушек»{133}.
Командуя «авангардней», Петр с женой и губернатором Волынским шел на боте «Ингерманланд»; на других судах находились его спутники: неразлучный с царем кабинетсекретарь А.В. Макаров, формальный главнокомандующий генерал-адмирал Ф.М. Апраксин; действительный тайный советник, выдающийся дипломат и по совместительству глава политического сыска (он и в поход прихватил бумаги Тайной канцелярии) П.А. Толстой вез на чрезвычайные расходы три тысячи золотых и на 12 тысяч рублей «мягкой рухляди». Царя сопровождали знаток восточных языков (кроме турецкого и персидского, он владел арабским, греческим и латынью) Д.К. Кантемир; обер-сарваер (главный кораблестроитель) и генерал-майор И.М. Головин, дальний родственник Петра I, майор Преображенского полка М.А. Матюшкин — будущий командир Низового корпуса и завоеванных провинций; три других гвардейских майора — А.И. Румянцев, И.И. Дмитриев-Мамонов и Г.Д. Юсупов. Обязанности генерал-квартирмейстера исполнял генерал-майор В.Д. Корчмин. Во главе походного духовенства обер-иеромонахом флота был поставлен архимандрит Воскресенского Новоиерусалимского монастыря Лаврентий Горка. Рекомендуя его, Феофан Прокопович писал императору, что Горка сможет описать поход «с надлежащими обстоятельствами», но «без всякого украшения, простым стилем». Запечатлеть победы российского оружия должен был живописец Луи Каравак (кстати, «за писание их величеств в нынешнем низовом походе» живописец получил 150 рублей{134}).
Десантные корабли шли вдоль берега, периодически ожидая отстававшие гребные суда; грузовые ластовые суда направлялись прямо к острову Чечень. Возможно, именно тогда Петр появился в районе старого Терского городка (еще в начале XX века местные жители хранили предание, как русский царь, «вытащив из-за пазухи карту», спрашивал их предков о нанесенных на нее местных названиях[10]). К сентябрю 1722 года в Терках и казачьем городке Курдюкове были созданы запасы продовольствия для двигавшихся обратно «сухим путем» войск{135}.
Войдя в Аграханский залив, флотские офицеры долго выбирали место для высадки. Рано утром 27 июля 1722 года, в годовщину сражения при Гангуте, нетерпеливый царь, не дожидаясь праздничного молебна, приказал доставить себя на берег. Гвардейцы на руках вынесли своего полковника по мелководью на низкий песчаный берег, где он выбрал место для лагеря. «Объявляю вам, что сюды мы прибыли в 27-й день и лагар зделали на том же мысе, которой имянуеца Уч, не доходя Аграханского устья верст с 7, и по двух или трех днех пойдем в путь свой землею. И для того всем судам, которые от вас пойдут с правиантом и артилериею, велите иттить к Чеченю острову и там стоять до указу и дать о себе знать в Тереке, сколко судов и кто пришол…» — писал император капитану Ф. Вильбоа{136}.
После богослужения началась высадка. Суда могли подойти к берегу только на 150 метров, и люди должны были, по пояс в воде, переносить снаряжение и продовольствие. Чтобы обезопасить высадившиеся войска от возможного нападения, Петр приказал построить укрепленный лагерь — Аграханский ретраншемент. В тот же день на корабле генерал-адмирала Апраксина праздновали Гангутскую победу. Государь был весел — вместе со свитой окунался в Каспийское море со спущенных с корабля досок.
Однако начало кампании оказалось небезоблачным. Русская армия стала нести потери задолго до первого столкновения с неприятелем: уже в Астрахани от болезней скончались 150 солдат, а 40 бежали. Намеченный график похода задерживала конница, пересекавшая северокавказские степи. По замыслу царя, драгуны должны были прийти к Аграханскому заливу раньше пехоты, добиравшейся морем, и обеспечить высадку десанта постройкой пристаней и прикрытием от возможного нападения противника, о чем Петр еще 7 июля отдал приказ бригадиру Андрею Ветерани{137}.
