Александр Васильев - О древнейшей истории северных славян до времен Рюрика, и откуда пришел Рюрик и его варяги

До сего слова я вполне согласен с г. Сенковким, но в заключении своего вывода он говорит: «И если оно (слово «варяги») присвоено нашими летописями (Рюрику), то единственно по невежеству наших летописцев».

Здесь я вполне разномыслен с г. Сенковским и ожидаю, что он сам не повторил бы в 1858 году того, что мог предполагать в 1854-м. С тех пор много новых сведений озарило мрак нашей древней истории.

Можно ли упрекать в невежестве Нестора, умнейшего человека своего времени, но безгрешно ошибавшегося через неправильный выговор верингер, которое и нынче нелегко скажется русским человеком, не слыхавшим иностранного слова. Прочтите в саге названия русских князей: норманны зовут Ярослава – Ярислейф, Бурислава – Бурислейф (он же Святополк), Брячислава, или Братислава, – Вартилаф. Греческий император Константин Багрянородный, выслушав рассказ заходника из России, называвшего Киев «Се мати городов русских», решительно говорит в своем описании России, что главный город руссов есть Семами. Повторяю: Нестор назвал константинопольских верингов варягами по созвучию, но они не имели ничего тождественного ни в народах, составлявших эти дружины, ни даже в коренных словах, от которых произошли их названия.

Представляемая сага выказывает нам, сколь много объяснилось бы в сказаниях Нестора, если бы мы тщательно разобрали эти исторические басни. На этот раз они убеждают в видимости, что Нестор перемешал варягов с варингерами, или верингерами, Константинополя, с которыми они не имели ничего тождественного ни в народах, составлявших эти дружины, ни даже в коренных словах, от которых произошли их названия.

Г. Сенковский рассказывает предание о скандинавском князе Эйдмунде Древнем, будто царившем в Гольмгарде и Гардарике много веков ранее Рюрика и от которого произошли датские короли и наш Рюрик. Подобные вымыслы должно иметь только в виду и старательно искать их фактического поддержания или опровержения, но не смущать неопытных учащихся, передавая вымысел как положительное сказание. Быть может, Эйдмунд Древний воевал, и счастливо, с ливами, эстами, инграми и славянами, но воевать и царить – не одно и то же. Но мы своей навязчивостью на скандинавство увлечем норманнов составить нам скандинавскую сказку – истории России.

В отношении к ильменским руссо-варягам выскажу здесь не доказательство (не факт), но указание к исканию доказательства – истины, моего твердого убеждения. В детство моем я часто слыхал, как бродячих по селам и деревням торговцев разными товарами[44] называли «наши варяги». Помню, как на вопрос мой одному старику-родственнику – почему их называют варягами, он ответил: «В прежние времена в Псковской, а вероятно, и в других губерниях разъезжающих торговцев прозывали варягами – ныне это только шуточное им прозвание».

Углубясь в поверья и предания народа, мы, быть может, отыщем указание этому прозванию.

Преподобный Нестор, дав наименование варягов скандинавам, служившим верингерами в Константинополе, смешал наши понятия, но, по всем данностям, мы видим, что прибалтийцы (венеды, скандинавы и другие) имели в древности торговлю не прямо с Востоком, но передавая свои товары славянам и руссам Ладоги и Ильменя на общих торжищах, бывших на островах Балтики и в Альдейгоборге (то есть в старом городе); и в каком-то Острогарде и варяго-руссы, мною указанные, имели (как повествует Нестор) торговый путь от Ильменя по Ловати и Днепру. Видимо, что варяги ильменские были народом воинственно-торговым, и развоз ими товаров по всем краям и тогда обширной России оставил предание о «наших торговцах варягах»[45].

В 1347 году папа, наследуя домогательство своих предместников покорить под власть свою дальнюю Россию, предложил буллой войну против тех северных народов, которые отвергают католицизм. Магнус, король Швеции, из расчета посредством религии сблизиться с новгородцами, чтоб при удобном случае овладеть ими, или, как писал Карамзин: «Легкомысленный, вздумал загладишь грехи своего нескромного сластолюбия, услужив папе, и прославиться подвигом благочестивым», собрал государственный совет и предложил силой оружия обратить россиян в латинскую веру. Совет и вся Швеция одобрили мысль короля, но когда Магнус потребовал денег для найма и вооружения датчан и немцев, восторг охладел, и денег не оказалось. Король решился взять деньги из церковных сборов – «доходы святого Петра». Епископы полудобровольно согласились, в надежде всё вознаградить из новых епископств в богатой земле новгородской. Магнус вооружил шведов, готов, норвежцев и собрал сильное войско из наемных датчан и немцев.

Тогда явилась к королю Бригитта, имевшая дар пророчества[46], и объявила Магнусу: «Успех – если пойдешь только со шведами и готами, и бедствия – если не распустить наемников, недостойных святого дела, и не возвратить денег, взятых от церкви». Король не послушал предсказания, прибыв к острову Биорку (Биорк по-шведски, Койви по-фински – то же, что по-русски Березовый; Койвисари – Березовый остров). Следственно, король прибыл к нынешней Петербургской стороне Петербурга, построенной, как известно, на Койвисари – на Березовом острове. Послал объявить новгородцам, чтоб они прислали философов для прений со шведскими о вере, что при доказании справедливости греческих догматов он сам примет греко-российскую веру, в противном случае, чтоб новгородцы приняли латинизм, или он войной заставит их сделаться католиками. Новгородцы, умные дипломаты XIV столетия, ответили: «Если король хочет знать, какая вера лучше, греческая или римская, то может для состязания послать своих ученых к патриарху Цареградскому, ибо мы приняли закон от греков и не намерены входить в суетные споры»[47]. Но Магнус хотел войны, и война началась.

В Орехове главным начальником был литовец, наместник Наримунта, сына Гедиминова. Он изменнически сдал крепость. Магнус переименовал Орехов в Нетеборг (Ореховый замок), приказал представить себе русских пленных: тысяцкого Авраамия, Кузьму Твердиславича и других, и предложил им на выбор – быть немедленно утопленными в озере и через него войти в вечное озеро огненное или креститься по-католически. Многие противостали насилию короля и были на месте изрублены шведами (Даллин, шведский историк), но Авраамий Тысяцкий раздумал про себя: «Когда бы не был я связан, не испугался бы холодного озера и не поверил бы угрозе огненным; но коли хотят крестить силой, пусть крестят, на них и грех будет, а в душе я не изменю православной церкви нашей». Он ответил: «Да». Его примеру последовали остальные новгородцы, заметив, что он, говоря «да», мигнул им значительно.

Перекрестили Авраамия с его земляками. Вольные новгородцы признали власть папы, о котором мало слышали, и согласились слушать латинскую обедню, не зная ни слова по-латыни. Король обнадежил их в своей милости и отпустил на все четыре стороны склонять россиян в католичество, удержав только Авраамия с девятью другими гражданами.

Новые католики пошли прямо к Ладоге, где собиралось войско новгородское, чтоб стать в ряды его. Шведские летописцы говорят: «Магнус неволей крестил русских, великодушно отпустил их склонять и других в католичество, но они коварно обманули его и действовали после как самые злейшие враги шведов и папы».

…Так бывает пристрастно суждение людей!

Как бы при этих личных переговорах, убеждениях, насильственностях Магнус и его философы не попрекнули бы русских старшин родственностью их предков со шведами, но тогда и в мысль не приходило сделать варягов выходцами из Скандинавии. Между тем, Онисифор Луканич разбил отряд шведов при устье Ижоры; в войске Магнуса оказался недостаток в съестных припасах, а идти вперед было невозможно, в Ладоге собиралось сильное войско новгородцев. Король, оставив в Нетеборге часть войска, принужден был бежать в Стокгольм… Предсказание Бригитты оправдалось.

В 1351 году Магнус замышлял новую войну против новгородцев, и папа дозволил его витязям ознаменоваться святым крестом, но внутренние раздоры, несчастья Швеции и несчастья в семействе самого Магнуса не допустили его вторично безумствовать и злоупотреблять святым символом для мнимого душевного спасения.

В 1352 году новгородцы отняли Орехов, укрепили его и заключили в Дерпте выгодный с Магнусом мир, возвратили из плена Авраамия и остальных девятерых пленных.

В Валаамском монастыре есть предание о кончине в нем короля Магнуса; чтобы объяснить его, необходимо сделать отступление и представить исторические выписки о судьбе короля, столь памятного Шлиссельбургу.

Из изысканий и соображений Карамзина видим, что Магнус был легкомысленным, надменным, нескромным сластолюбцем, верившим в возможность загладить грехи свои насильственным обращением в католичество не только идолопоклонников (как поступали тогда датчане в Эстляндии), но и христиан греческого исповедания… Но вызов его новгородцев на религиозный спор, причем предлагая свой переход в греческое вероисповедание, если греческая религия окажется правильной, выказывает в нем тайное колебание в вере и более страсти к богословским спорам, чем католического фанатизма. Из всех событий того времени видим, что истинным бичом католических государей был страх отлучения от церкви и непостигаемая дерзость пап; Климент VI приказал спросить у короля датского Вольдемара III, как он осмелился ездить на поклонение Святому гробу, не спросив его дозволения!