Сюзанна Шаттенберг - Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы
Наконец, в романе Келлермана обнаруживается и распространенное в 1930-е гг. в Советском Союзе представление о том, что строительные работы не являются чисто техническими процессами, что они имеют собственную жизнь, а стройки превращаются в поле битвы, на котором человек сражается с природой: «Пробивавшие породу буры Аллана врезались в нее со звонким и резким звуком. Она кричала, как тысячи младенцев, объятых смертельным страхом, она хохотала, как толпа сумасшедших, она бредила, как целая больница одержимых горячкой, и грохотала, как огромный водопад»{227}.
Три произведения наглядно показывают, какие отчасти революционные ожидания были связаны с техникой уже в начале столетия и какая решающая роль отводилась инженерам в сотворении будущего. Технические грезы носили интернациональный характер; идеи русских Богданова и Гарина-Михайловского не слишком отличались от представлений немца Келлермана. Их романы внесли свой вклад в подготовку советской инженерно-технической эры. Они возвестили не только о гигантских проектах и «плане великих работ», но и о приходе нового поколения инженеров. И приверженец буржуазных ценностей Гарин-Михайловский, и сторонник революционных взглядов Богданов имели отрицательное мнение о старых инженерах. Характерно, что «Красная звезда» и «Инженер Мэнни» входили в число любимых книг Сталина{228}. В этом смысле выдвинутое большевиками в 1917 г. требование о замене прежней технической элиты не являлось чем-то новым. Будущие инженеры не от советского правительства впервые услышали, что им, как инженерам нового типа, надлежит сменить старое поколение, они уже прониклись новыми идеалами.
2. Старая элита и новая власть
а) Общая мечта об индустриализированной России
Богданов предрек в своем романе, какая задача будет отведена технической интеллигенции при большевиках: передать свои технические знания, завершить свои проекты, а затем уйти{229}. В соответствии с предназначенной инженеру ролью носителя знаний, не имеющего собственной ценности и получившего право на существование единственно благодаря этим знаниям, большевики недоброжелательно именовали его «специалистом» или в сокращенной форме «спецом». Ленин следующим образом формулировал свою политику в отношении «спецов»: «Чем скорее мы сами, рабочие и крестьяне, научимся лучшей трудовой дисциплине и высшей технике труда, используя для этой науки буржуазных специалистов, тем скорее мы избавимся от всякой "дани" этим специалистам»{230}.
Вскоре после того, как большевики в ноябре 1917 г. декретом отобрали у инженеров и передали рабочим права на управление предприятиями{231}, последовали первые предложения о сотрудничестве. Инженеры, которые в ответ на воцарившуюся на предприятиях анархию и крах производства отказались работать и создали давно чаемый профессиональный союз (Всероссийский союз инженеров, ВСИ) как антибольшевистское объединение технической интеллигенции{232}, со своей стороны, смягчили первоначальную позицию. Состоявшийся в октябре 1918 г. съезд ВСИ, стремясь найти modus vivendi с новой властью, отменил решение о запрете сотрудничества с большевиками, принятое в январе{233}. Тем не менее в 1919 г. правительство распустило ВСИ как контрреволюционную организацию{234}.
Официально никогда полностью не опровергавшийся взгляд на техническую интеллигенцию как на контрреволюционеров и врагов рабочего класса соответствовал настроению рабочих, стремившихся в годы революции дать свободный выход ненависти, накопившейся у них в царское время. Атмосфера в обществе была настолько накалена, что к инженерам не просто относились с недоверием — рабочие выгоняли их с предприятий и даже убивали{235}.
Когда Гражданская война только-только начиналась и советской власти еще предстояло в кровопролитных боях утвердиться по всей России, большевики одновременно в соответствии с лозунгом «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны» приступили к созданию основ для электрификации и индустриализации страны. Такая программа расположила инженеров к себе. Многие историки размышляли о том, что же явилось решающей причиной сотрудничества инженеров с большевиками: распознала ли в них техническая интеллигенция силу, с наибольшей вероятностью способную защитить страну от дальнейшего хаоса, культурные ценности от упадка, а государство от интервенции, двигали ей привычка подчиняться властям предержащим или патриотизм?{236} Кендалл Бейлс полагает, что большинство специалистов страдали, молчали и пришли наконец к выводу, что некоторое время смогут жить и работать с коммунистами{237}. В действительности, как представляется, решающее значение имело их преклонение перед техникой, мысль, что теперь-то станет возможно претворить в жизнь все нереализованные планы и владевшие их умами грезы о высокоиндустриализированной России. Общая мечта инженеров и большевиков об электрифицированной стране и рационально планируемой экономике стала реальностью с появлением Государственной комиссии по электрификации России (ГОЭЛРО). Комиссия по электрификации родилась из ответвления КЕПС{238}, в которой в 1918 г. при самом активном участии инженеров — членов ИРТО был создан отдел энергетики. Осенью 1918 г. на его основе возник Центральный электротехнический совет, который и составил план электрификации страны{239}. Инженеры, большей частью еще входившие в Русское техническое общество, называемое «императорским», разработали «вторую программу» партии большевиков. Когда по прошествии двух лет в 1920 г. был принят план ГОЭЛРО, 180 специалистов обоего пола, трудившихся в комиссии, спроектировали систему из 30 электростанций, которые надлежало построить в России за 10-15 лет{240}. План ГОЭЛРО принимался дважды — правительством на VIII съезде Советов в декабре 1920 г. и 1 500 инженерами на VIII электротехническом съезде ИРТО в 1921 г., — и это похоже на заключение пакта между большевиками и старыми специалистами{241}. Он подтверждал на ближайшие семь лет давно начавшееся сотрудничество, публично свидетельствовал о наличии общих интересов. Тот факт, что правительство отметило принятие плана ГОЭЛРО торжественной церемонией в празднично иллюминированном Большом театре, несмотря на крайнюю нехватку электричества, еще раз продемонстрировал инженерам, сколь выдающаяся роль им предназначалась{242}. Уже 4 июня 1922 г. была введена в эксплуатацию электростанция в г. Кашира, 6 декабря 1925 г. — Шатурская ГРЭС, 19 декабря 1926 г. — гидроэлектростанция на Волхове. Но советское правительство использовало инженеров в своих интересах не только в рамках плана электрификации{243}. Многих из них, поначалу изгнанных со своих постов, вскоре возвратили, другие так и оставались на своих местах или принимали на себя управление предприятием, на котором прежде трудились под иностранным руководством{244}. Весной 1918 г. власти решили продолжать поддержку Академии наук, центра дореволюционного ученого мира{245}. При основанном в январе 1918 г. Высшем совете народного хозяйства (ВСНХ) правительство в августе 1918 г. учредило научно-технический отдел (НТО), функционировавший в качестве сборного пункта и посреднического учреждения для ученых{246}. Пока свирепствовала Гражданская война, советское руководство основало 117 новых научных учреждений{247}. Если им и недоставало оборудования, для своего времени это было щедро и представляло собой важное психологическое средство в борьбе за доверие работников науки и техники{248}.
Усилия советского правительства по завоеванию специалистов не остались безуспешными: по данным неофициального опроса, проведенного в Москве в 1922 г. среди 230 инженеров, 12 опрошенных относились к большевикам враждебно, 28 симпатизировали им, а 110 были сменовеховцами, т. е. призывали забыть предубеждения и вместе с большевиками восстанавливать страну{249}.
б) Технократические иллюзии
Технократические идеи русских инженеров были альфой и омегой их сотрудничества с большевиками. На специалистов, жаждавших руководить рационально и централизованно планируемой экономикой, большое впечатление производили новые сферы деятельности и новые организационные формы, предлагавшиеся им большевиками{250}. Посты, которые они смогли занять в ВСНХ, в наркоматах, на строительстве электростанций и на заводах, заставляли их верить в то, что хозяйственное руководство передано в их руки{251}. Во многом их взгляды совпадали с большевистскими. Ввиду печального опыта, приобретенного в царской России, где не наблюдалось ни содействия техническому развитию, ни его координации, инженеры также выступали за централизованное планирование экономики{252}. Благодаря сильным позициям, положительному отношению советского правительства и надежде, что теперь им действительно удастся формировать экономику по собственному усмотрению, инженеры в 1920-е гг. привели технократическое движение в Советском Союзе к новому расцвету. Аналогичный процесс, хотя и под другим политическим знаком, разворачивался и на Западе. Американец Торстен Веблен, который благодаря своей работе «Инженеры и ценовая система» («The Engineers and the Price System», 1921) стал ведущей фигурой этого движения в США, прибегал к заимствованиям у советской системы и назвал Высший совет планирования в своей утопии «Советом техников» («Soviet of Technicians»){253}. Американские инженеры мечтали о развитом в научном отношении менеджменте, которому не мешали бы интересы ни предпринимателей, ни рабочих, который определялся бы исключительно техниками и руководствовался принципом максимальной эффективности{254}. Веблен требовал предоставить инженерам свободу действий при распределении ресурсов, материалов, машин и кадров, невзирая на какие бы то ни было национальные интересы. Политиков же он рассматривал как помеху рациональному планированию{255} Именно к таким полномочиям стремились и русские инженеры или полагали, что уже обладают ими благодаря своим позициям в Высшем совете народного хозяйства. Многие из них считали себя единственными квалифицированными специалистами, способными управлять командной экономикой и разработать или компетентно оценить пятилетний план{256}. По их мнению, они обладали достаточной властью и для того, чтобы в соответствии с собственными представлениями осуществить реформу ВСНХ{257}. Большинство из более чем 10 000 дипломированных инженеров вступили после роспуска ВСИ во Всесоюзную ассоциацию инженеров (ВАИ), которую правительство расценивало как технократическую организацию{258}.
