Аполлон Коринфский - Народная Русь
О «Девичьих Зорях» дошло до наших дней старинное сказание. Жили-были, гласит оно, — на белом свете три сестры («родством и дородством — сестра в сестру»). Жили они в одном доме, без отца-матери: «сами правили домом, сами пахали, сами хлеб продавали». Проторяли к сестрам дорожку свахи-сваты, да было им всем диво-дивное: «Придут к воротам, ворота сами растворяются; пойдут к избе — двери сами отойдут настежь; взойдут в избу — в избе нет ни живого, ни мертвого, как после мора. Постоят, постоят, так и пойдут ни с чем. Выйдут на улицу, посмотрят на окна, а у окон сидят три сестры вместе, прядут одну кудель»… Стали все за это считать трех сестер ведьмами; и надумали бабы-свахи сжить девок со свету. Чего-чего только они ни придумывали, лишь бы загубить их! Поджигали даже то городьбу их, то избу: и огонь не берет… По знахарям-ведунам хаживали: и те ума не приложат, что с тремя сестрами сделать!
Увидали-подглядели однажды ночью зоркие бабьи глаза, что летит поднебесьем Огненный Змей прямо к дому ненавистных им трех сестер: «полетал-полетал, да и прочь полетел: и Змей их не берет!» Но вот — мало ли, много ли времени прошло: умерли сестры, все сразу. Узнали об этом свахи-бабы, пошли поглядеть на покойниц, — пошли, а самих страх берет: послали наперед себя мужиков. Пошли, осенясь крестным знамением, мужики, подошли к городьбе, — «городьба расступилась на четыре стороны», подошли к избе, — «изба рассыпалась на мелкие щепки». Сказание заканчивается словами: «Тут-то мужики догадались, что те три сестры были прокляты на роду. Да и после смерти им худое житье досталось: век гореть зорями. Вот их уже немного осталось: только три пятнышка»…
По девичьей примете, звезды падают не только к ветру, как говорят старые люди, а и к девичьей судьбе: в какую сторону о Святках звезда упадет, когда на нее смотрит загадывающая девушка, — в той стороне и «суженый» (жених) ее живет.
Немало говорят о звездах и сельские поговорки, каждая из которых не мимо молвится. «Не считай звезды, а гляди под ноги: ничего не найдешь, так хоть не упадешь!» — замечают рассеянному человеку-верхогляду, приговаривая: «Жить живи, да решетом звезды в воде не лови!», «Часты звезды, ярки звезды, да рассыпчаты: сладки речи, звонки речи, да обманчивы!» и т. д. Простонародные загадки говорят о звездах в таких словах, как, например: «Рассыпался горох — на тысячи дорог!», «Вся дорожка осыпана горошком!», «Поле (небо) не меряно, овцы не считаны, пастух (месяц) рогатый!»
Нельзя назвать особенно точными «астрономические» наблюдения, веками слагавшиеся в народной Руси; но все они, но каждая пословица, каждое поверье о небесном мире, говорят о том, что не одним только хлебом насущным жив наш народ-пахарь, — хотя дума об этом нелегко достающемся всякому трудящемуся человеку даре Божием и не отходит от хлебороба до гробовой доски.
IV
Огонь и вода
Огонь и вода — две враждебных друг другу, две непримиримых, хотя иногда и работающих одна на другую, стихии. Русский народ, тороватый на красную речь, на прошел мимо них со своим живым, перелетающим из века в век словом. Есть у него про каждую из этих стихий наособицу и вместе о них обеих свой сказ, выразившийся во многом-множестве пестрых пословиц, загадок, поверий и преданий, — несмотря на всю враждебность — зачастую объединяющих обе эти могучих стихии, по воле умудренного седой стариною народа-сказателя.
Огонь, в представлении язычника древней Руси, являлся сыном Неба (Сварога), — почему и величали его в те, затонувшие во мраке веков времена «Сварожичем», воздавая ему поклонение: «… и огневи молятся, зовут его Сварожичем…», — писал об этом некий Христолюбец. Позднейшее сказание, записанное в «Памятниках отреченной литературы» (II, 445), гласит о том, что произошел огонь от очей Божиих. «Как огонь зачася?» — вопрошается в этом сказании. — «Архангел Михаил зазже огонь от зеница Господня и снесе на землю!» — дается ответ. Солнце принималось пращурами народа-пахаря, одухотворившего всю видимую природу, за всевидящее око Творца. Таким образом, и по народному мировоззрению, огонь является исходящим от прекрасного светила дня.
Вода, — как было уже сказано выше (см. гл.1) — по стародавнему слову русского народа, доискивающегося до начала начал вселенских, представляется кровью земли.
«Огонь нисшел с небеси», — гласит благочестивая простодушная мудрость. «Воды небесные поят землю», — продолжает она, приговаривая: «Огонь да вода — супостаты!», «Вода — всему господин; воды и огонь боится!» Дает мудрый тысячелетний опыт народа добрый совет пахарю — «держаться за землю», «дружиться с землей», но при этом совете оговаривается: «С огнем не шути, с водой не дружись, ветру не верь!», «Дружись с землей: от земли вшел, земля кормит, в землю пойдешь!», «Огонь да вода — нужда да беда!», «Огонь — царь, вода — царица, земля — матушка, небо — отец, ветер — господин, дождь — кормилец, солнце — князь, луна — княгиня» и т. д.
По народному представлению, огонь наделен необычайной силою-мочью, но вода — сильнее огня («земля — сильнее воды, человек — сильнее земли»), «Хороши в батраках огонь да вода, а не дай им — Бог своим умом зажить!» — предостерегает поздних потомков богатыря Микулы Селяниновича старина. «Не топора бойся — огня!» — добавляет она: «С огнем, с водою не поспоришь!», «Огню да воде Бог волю дал!», «Ходить у огня — обжечься, у воды — замочиться!», «Вор ворует — хоть стены оставит, огонь придет и стены унесет!»
По образному русскому выражению, огонь — «богатырь-воевода», а вода — «сама себе царь». Заберет силу вода, так ее, — приговаривает народная Русь, — «и Белый Царь не уймет»… От огня, по ее крылатому слову, вода ключом кипит, а водой и огонь заливают. Вода — еще более, чем огонь, опасная для неосторожных людей стихия. «Водою мельница стоит, от воды и погибает!», «И тихая вода крутые берега подмывает!», — гласят народные присловья: «Вода сама себя кроет, а берег — знай — роет!», «Всегда жди лихой беды от большой воды!» Об этом же приговаривает и такая поговорка, как: «Пришла беда, разлилась вода: переехать нельзя, а стоять не велят!» Безвыходно-опасное положение, в какое попадают все, невнемлющие опыту старых, перешедших поле жизни людей, изображается на простонародном языке выражением — «Из огня да в полымя!», или еще более меткими: «Из огня да в воду», «Только и ходу, что из ворот да воду!»…
Огонь — огню рознь. Сердце памятливого к заветам стародавней поры народа- сказателя сохранило свои вещие предания не только о небесном и земном огне, но и о «живом» (вытертом из дерева). Так и вода слывет, по этим преданиям, то живою, то мертвою. Небесный огонь (молния) ниспосылается на землю, — говорит народ, — неспроста: им карает нераскаянных грешников правосудие Божие. Гасить пожар от грозы («Божий огонь») потому-то и считается грехом. Древние славяне, объединяя в одну стихию небесный и земной огни, называли их — подобно многим другим, ведущим свое родословное древо от одного и того же арийского корня племенам — «водорожденными» (сыновьями и внуками воды), ставя их, таким образом, в зависимое от нее положение. «Живому огню придается и теперь особая чудодейная сила. В стародавние годы на Руси, как и у других родичей-славян, было в обычае поддерживать на домашнем очаге неугасимое пламя, возженное от огня, добытого из сухой сердцевины дерева. Это, по древнему верованию, оберегало дом от всякой беды и даже обеспечивало семье мирную-счастливую жизнь. В глухих уголках светлорусского простора и до наших дней еще кое-где сохранилось суеверно-благоговейное отношение к такому, добываемому большаками семьи, огню.
Домашний очаг считался в старину священным. В огне, поддерживавшемся на нем, видели силу — не только дававшую человеку тепло и пищу, но и отгонявшую от жилища всю нечисть, всякую болесть лютую. Очаг был первым жертвенником славянина-язычника; пылающее на нем дерево — первой жертвою повелителю огней небесных, Перуну-громовнику. Вокруг очага собирались в былую пору совещания родичей. Выселяясь с дедовского гнезда, молодые члены рода непременно брали с собою к своему новому очагу горящие уголья со старого. Только это, по верованию ранних предков современного пахаря, и могло сохранить родственные связи. Если огонь на чьем-нибудь очаге погасал, это сулило суеверному воображению всякие беды и слыло предвестником вымирания-угасания семьи. Даже рассыпавшиеся с очага дрова не обещали ничего доброго для хозяев. Плюнуть на очаг почиталось за великий грех. Если кто-нибудь заливал водою чужой очаг, это было выражением непримиримой вражды — на жизнь и смерть. Зола, взятая с домашнего очага в праздничные дни, служила — в руках главы семьи — целебным средством: ею пользовали от самых разнородных болезней. Отправляясь в далекий путь, древний славянин брал с собою не только горсть родной земли, — как это наблюдается в наши дни, — но и щепоть золы с домашнего очага. Перед пылающим очагом произносились заговоры. По колебанию его пламени предсказывалась судьба и угадывался будущий урожай. Гадание это исчезло из народной памяти, но еще до сих пор можно услышать на Руси слова заговора вроде: «Ахти, мати белая печь! Не знаешь ты себе ни скорби, ни болезни, ни щипоты, ни ломоты! Так и раб Божий (имярек) не знал бы ни хитки, ни притки, ни уроков, ни призороков»… Еще и теперь на малорусском юге России во многих деревнях сохранился обычай давать болящим выпить святой воды с печной золою. В Курской губернии, по свидетельству нескольких исследователей народной старины, печь заменяет в захолустных уголках аптеку. Перед ее раскаленным устьем ставят страдающих нервными болезнями («от испуга»); о край печи заставляют тереться шеей больных горлом; «от простуды» больной бросает в пылающую печь найденный на берегу реки камень, бросает — приговаривает: «Как камень на бережку у реки был сух, так бы у меня раба Божьего (имярек) ноги были сухи, не боялись ни стужи, ни морозу, ни метелицы, и сколь он теперь горяч, так будьте и вы, ноги горячи!» Чтобы предохранить новорожденного ребенка от «сглазу, кума берет из печки уголь и, выйдя на перекресток, перекидывает уголь через себя. В Орловской губернии под защиту очага отдают домашних животных, прикладывая, например, к печи только что по явившихся на свет телят. Еще в сороковых годах, во многих коренных великорусских местах было в обычае, возвращаясь с похорон, непременно дотрагиваться рукою до печи. Это должно было, по мнению придерживавшихся такого обычая, предохранять от смерти «в одночасье». Знающие «всю подноготную» люди советуют предохранить хлебные скирды и стога сена от мышеяди ничем иным, как насыпанием под них — с четырех сторон — золы от сожженных на домашнем очаге клочков сена и хлебных колосьев. Дотошные бабы-хозяйки от поры до времени выгребают из печи золу и посыпают ею пол в курятнике, думая, что от этого куры станут нестись лучше. Огородники, благословясь, раскидывают («от червя») золу по грядкам, разделанным под посадку капустной рассады. Есть места, где принято подмешивать золы из очага в первые семена ржи — «для обережи от градобоя».
