Алла Бегунова - Повседневная жизнь русского гусара в царствование императора Александра I
Офицеры
Если с рядовыми, унтер-офицерами, трубачами и юнкерами эпохи Александра I наши современники, можно сказать, совершенно незнакомы, то об офицерах гусарских и уланских полков они все-таки кое-что знают, прежде всего благодаря русской художественной литературе. Великие наши классики А. С. Пушкин и М. Ю. Лермонтов не раз выбирали их героями своих произведений и не скупились на красочные описания этих персонажей.
«Вы знаете, — продолжал Сильвио, — что я служил в*** гусарском полку. Характер мой вам известен: я привык первенствовать, но смолоду это было во мне страстию. В наше время буйство было в моде: я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством: я перепил славного Бурцова, воспетого Денисом Давыдовым. Дуэли в нашем полку случались поминутно: я на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом. Товарищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые, смотрели на меня, как на необходимое зло…»{37}
Сильвио, главный герой пушкинской повести «Выстрел», вызывает на дуэль однополчанина, но не стреляет в него, а оставляет выстрел за собой, ожидая более подходящей ситуации. Ему хочется унизить своего противника, увидеть его испуганным и жалким. Что же касается рассказа Сильвио о его армейской жизни («поминутные» дуэли между однополчанами, «поминутно» сменяемые полковые командиры), то все это — самая обыкновенная ложь, и читатели Пушкина знали об этом, отчего характер персонажа приобретал весьма неприглядные черты.
В повести «Метель» Пушкин представляет еще одного гусарского офицера: «…Все должны были отступить, когда явился в ее замке раненый гусарский полковник Бурмин, с Георгием в петлице и с интересною бледностию, как говорили тамошние барышни. Ему было около двадцати шести лет. Он приехал в отпуск в свои поместья, находившиеся по соседству деревни Марьи Гавриловны… Бурмин был, в самом деле, очень милый молодой человек. Он имел именно тот ум, который нравится женщинам: ум приличия и наблюдения, безо всяких притязаний и беспечно насмешливый…»{38}
Полковник Бурмин тоже человек необычный. Попав ночью в метель в деревенскую церковь, где ждали жениха, он становится участником брачной церемонии и нисколько не задумывается о последствиях своего поступка. Но судьба благосклонна к гусару и в конце концов приводит его к повенчанной с ним девушке.
В повести «Станционный смотритель» перед нами опять гусарский офицер: «Гнев проезжего прошел; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин. Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдернув шинель, проезжий явился молодым, стройным гусаром с черными усиками…»{39} Пушкин указывает фамилию и чин этого молодого офицера: ротмистр Минский. Поведение ротмистра можно назвать в высшей степени предосудительным. На почтовой станции он притворяется больным, соблазняет и увозит с собой дочь станционного смотрителя красавицу Авдотью Вырину, но потом, правда, женится на ней.
Почему Александра Сергеевича так интересовали гусары, известно. Еще в Лицее он дружил с офицерами лейб-гвардии Гусарского полка, находившегося в Царском Селе, и хотел даже после окончания учебного заведения поступить в этот полк. Однако отец его не дал на то своего согласия, и великий поэт остался на всю жизнь человеком штатским.
Михаил Юрьевич Лермонтов, наоборот, избрал военную карьеру. Он окончил Школу гвардейских юнкеров и подпрапорщиков и стал служить корнетом в лейб-гвардии Гусарском полку. У него есть немало стихотворений, посвященных однополчанам, военной службе, верховой езде. В поэме «Тамбовская казначейша» Лермонтов создал яркий образ уланского офицера:
Он был мужчина в тридцать лет;Штаб-ротмистр, строен как корнет;Взор пылкий, ус довольно черный;Короче, идеал девиц,Одно из славных русских лиц.Он все отцовское именьеЕще корнетом прокутил;С тех пор дарами Провиденья,Как птица Божия, он жил.Он спать, лежать привык, не ведать,Чем будет завтра пообедать…{40}
Штабс-ротмистр Гарин тоже человек решительных действий. Он садится играть в карты с тамбовским казначеем и выигрывает у него… жену.
К этой плеяде вполне убедительных с художественной точки зрения образов мотов, обманщиков, пропойц и хулиганов примыкает еще один герой, имеющий фамилию реально существовавшего человека:
Бурцов, ера, забияка,Собутыльник дорогой,Ради Бога и… аракаПосети домишко мой!
Сослуживец Дениса Давыдова по Белорусскому гусарскому полку в 1804–1806 годах ротмистр Бурцов благодаря силе поэтического слова (стихотворения «Бурцову», «Гусарский пир», «Призыв на пунш» и другие) стал для молодых романтиков начала XIX века воплощением бесшабашного гуляки-гусара, молодца, которому море по колено, а военная служба только для того и нужна, чтобы нарушать ее установления, демонстрируя собственное небывалое геройство.
Но был ли Бурцов таким на самом деле?
Архивные документы рисуют его несколько иначе: «Отставной капитан Бурцов. Из дворян, в службе состоял 15 лет, в офицерских чинах более 14-ти лет, находился в походах и многих сражениях, за отличие награжден орденом Св. Владимира 4-й степени. В декабре 1807 года из Белорусского гусарского полка за болезнью, приключившейся от конского ушиба, переведен в Саратовский гарнизонный батальон, а в 1809 году из капитанов оного батальона уволен от службы с мундиром. От роду ему 31 год…»{41}
В октябре 1810 года Бурцов подал прошение о принятии его на службу вновь в Белорусский гусарский полк. В военном министерстве, прежде чем решить вопрос, проверили формулярный список этого отставного офицера. В нем не было ни одной порочащей Бурцова записи. А ведь такие пометки делали при ежегодной аттестации офицеров в полках, потому что военная администрация тогда, как, впрочем, и во все другие времена, боролась с пьянством, разгильдяйством и самоуправством старших и младших начальствующих в армии лиц. Списки проштрафившихся офицеров подавались в военное министерство регулярно и к нарушителям дисциплины принимали разные меры, обычно — задерживали производство в следующий чин.
Вот, например, список, поданный 19 сентября 1810 года:
«Украинского мушкетерского полка
Поручик Орда по службе ведет себя худо, предан пьянству и в хозяйстве нерачителен.
Прапорщик Улашин в хозяйстве худ.
Белостокского мушкетерского полка
Подпоручик Сергачев по службе требует побуждения, в пьянстве хоть немного, а замечен, бывает иногда в долгах.
Поручик Кобылинский по службе ведет себя посредственно и в хозяйстве посредственен.
Черниговского драгунского полка
Капитан Паламов хотя весьма мало, но пьянству предан.
Ахтырского гусарского полка
Поручик Шахматов по службе ведет себя неизрядно…»{42}
Потому-то 22-летний поручик лейб-гвардии Гусарского полка Петр Чаадаев в 1817 году писал своему юному другу Александру Пушкину, узнав о его намерении поступить в гусары, что разудалые стихи Дениса Давыдова о гусарской службе есть поэтическое преувеличение, полет необузданной фантазии, а сама строевая служба в легко-конном полку — дело рутинное, суровое, требующее определенных знаний, сосредоточенности, умения командовать, но больше — подчиняться. Пушкин ответил ему стихами:
Он вышней волею небесРожден в оковах службы царской.Он в Риме был бы Брут, в Афинах — Периклес,А здесь он — офицер гусарской{43}.
Оковы службы царской действительно оказались тяжелыми для Чаадаева, в будущем автора знаменитых «Философических писем». В 1820 году он, как адъютант гвардейского корпуса, был послан к Александру I с докладом о бунте солдат «государевой» роты лейб-гвардии Семеновского полка. Больше часа продолжался разговор молодого гусара с самодержцем. После этого Чаадаев решил навсегда расстаться с гусарским мундиром и подал прошение об отставке.
Впрочем, бывало, что встречи с императором приносили совершенно другой результат. Так, в декабре 1807 года на аудиенцию в царский кабинет был вызван унтер-офицер Польского уланского полка Соколов, который вышел оттуда уже не унтер-офицером и не Соколовым, а корнетом Мариупольского гусарского полка Александровым. О тайне этого превращения рассказано в книге «Кавалерист-девица. Происшествие в России», впервые изданной в Санкт-Петербурге в 1836 году:
«Если вы полагаете, — сказал император, — что одно только позволение носить мундир и оружие может быть вашею наградою, то вы будете иметь ее!» При этих словах я затрепетала от радости. Государь продолжал: «И будете называться по моему имени — Александровым! Не сомневаюсь, что вы сделаетесь достойною этой чести отличностью вашего поведения и поступков; не забывайте ни на минуту, что имя это всегда должно быть беспорочно и что я не прощу вам никогда и тени пятна на нем!.. Теперь скажите мне, в какой полк хотите вы быть помещены. Я произведу вас в офицеры». — «В этом случае позвольте мне, ваше величество, отдаться в вашу волю», — сказала я. «Мариупольский гусарский полк — один из храбрейших, и корпус офицеров из лучших фамилий, — говорил мне государь, — я прикажу поместить вас туда. Завтра получите вы от Ливена, сколько вам надобно будет на дорогу и обмундировку. Когда все уже готово будет к вашему отправлению в полк, я еще увижу вас…»{44}
