Казимир Валишевский - Первые Романовы
В 1643 году мы его находим уже игуменом Кожезерского монастыря (Новгородской епархии, Каргопольского уезда), а в 1646 году, отправившись в Москву по делам своей общины, он обратил на себя внимание Алексея. Оставленный царем, он становится архимандритом монастыря св. Спасителя, где находились могилы фамилии Романовых, и каждую пятницу имел счастье служить заутреню в часовне государя, с которым долго потом разговаривал.
Таким образом между этими двумя людьми завязались отношения, из которых позже должна была создаться единственная по своей оригинальности глава национальной истории. И Алексей сначала поручил тому, кого он уже начал называть «своим особенным другом», должность, позволившую в предшествовавшем веке сделать карьеру фавориту Ивана IV, Адашеву: прием прошений. Потом, когда и Новгород стал в свою очередь волноваться народным движением, царь послал Никона в этот город.
Будучи митрополитом и облеченный к тому же очень обширною властью, Никон оправдал доверие государя. Он развил замечательную деятельность. Когда наступил голод, он стал раздавать в архиепископском дворце пищу и деньги; создал богадельни, улучшил режим в тюрьмах. Не упуская из-за этого управления своей епархией, он принялся за ритуальную реформу: ввел в соборе св. Софии греческое пение, набрав для него певчих в Киеве. Нововведение снискало себе такую славу, что сам царь захотел послушать это пение и, восхищенный им, по совету своего духовника, Бонифатьева, приказал столичному клиру последовать этому примеру.
Патриарх Иосиф сильно сопротивлялся новшеству, и все осталось на время в прежнем положении, но то была лишь отсрочка. Административная и юридическая реформа, обещанные бунтовщикам 1648 года, приняла более благоприятный оборот.
IV. Новое УложениеПо соглашению с клиром, боярами и членами Думы почти на другой день после событий, обагривших кровью столицу, Алексей приказал пересмотреть и сызнова исправить существующие законы.
То была почти повсюду главная задача века. Москва опередила в этом отношении Францию Людовика XIV и Кольбера, где лишь в 1663 году приступили к «составлению французского права».
Программа проектируемой работы была следующая: выбрать из апостольских правил и отцов церкви, как и из законов, обнародованных греческими императорами, т. е. Номоканона, статьи, «пригодные для царского правосудия», сверить указы прежних государей и решения бояр с постановлениями древних уложений; составить для непредвиденных всеми этими текстами случаев новые постановления, применимые ко всем подданным империи без различия положения.
Выполнение этой задачи было поручено комиссии из пяти членов. Работа ее должна была быть поданной на одобрение Собора. Разумное и в то же время либеральное это дело могло бы служить примером в России, как и в других местах, для законодателей более близких к нам. Это была во всяком случае почти та же программа, которая была принята позже Людовиком XIV, против воли Кольбера, желавшего умалить значение парламента.[38]
Комиссия под председательством князя Никиты Одоевского принялась за работу 10 июля 1648 года, а 1 сентября следующего года в свою очередь собрался Собор и заседал без перерыва семь месяцев. Этот Собор, кажется, был разделен на две палаты: верхнюю, в которой участвовали под председательством государя патриарх, духовный собор и Дума, и нижнюю, где заседали уполномоченные низшего класса «служилых людей», а также низшего клира и московской буржуазии. Точное число депутатов остается неизвестным, но, составляя представительство по крайней мере ста двадцати городов с их уездами, оно, кажется, превышало цифру триста тридцати шести, подписавших принятый проект. Не умевших при этом писать было больше половины: последних заменяли при этой формальности их коллеги.[39]
В противоположность тому, что наблюдалось в большей части собраний того времени, «служилые люди» не занимали в нем господствующего положения, а третье сословие составило до восьмидесяти девяти выборщиков, хотя некоторые важные города, как например Кострома, Серпухов, Нижний Новгород и Рязань, даже не доставили полного представительства на Собор.[40]
Участие Собора в выполнении этой работы дало повод к спору; некоторые историки даже доходят до полного отрицания его.[41] Вот как по-видимому происходило дело в действительности: так как редакционная работа оставалась в руках одних только членов комиссии, то представители вмешивались в нее, сначала обсуждая статьи, представленные на их рассмотрение, потом представляя по поводу их записки, с которыми комиссия не могла не считаться. Действительно, из сорока статей XIX главы нового уложения семнадцать представляют собой слово в слово почти текст этих замечаний. Некоторые из них, а именно сорок вторая XVII главы даже указывают на этот источник. Наконец несколько членов Собора были приняты в состав комиссии и приняли таким образом прямое участие в ее работе.[42]
Это сотрудничество продолжалось до апреля 1649 года. Обнародованное в мае того же года Уложение было переведено на различные языки, в том числе на французский в 1688 г. Текст был найден в 1767 году во время созвания знаменитой «Законодательной Комиссии» Екатерины. Он хранится в московской Оружейной Палате. Наружный вид этой рукописи чрезвычайно оригинален: она представляет собой свиток толщиною от 22 до 26 сантиметров и, развернутая представляет собой ленту в 30 метров длиною, состоящую из 959 листов пергамента, приклеенных один к другому.
По своей основе эта работа не имеет ничего общего с судебниками (сводами судебного производства пятнадцатого и восемнадцатого веков), ни даже с гражданскими и уголовными «Ordonnances», в которых исчерпывалось творчество французских законодателей этой эпохи и которое представляет собой опять-таки только кодексы судебного производства. Заключая в себе почти тысячу статей, Уложение 1648–1649 годов содержит в себе полное изложение законодательства того времени в области политического, гражданского и уголовного права. Оно пользуется прежде всего и очень широко древними русскими законами, юриспруденцией, установленной решениями бояр в приказах (указные статьи) и обычным правом. Уложение дополняет эти данные многочисленными заимствованиями из византийского права и литовского статута 1588 года. Оно подвергает наконец все это органической переработки путем введения значительного числа новых законов, из которых некоторые имеют характер огромных социальных реформ.
Византийское и литовское право особенно отразилось на уголовной части кодекса, сообщив ему большую суровость. Смертная казнь в Уложении предусмотрена не менее шестидесяти раз, и эта тенденция, развиваясь в течение этого века, должна была вызвать такое положение, когда каждое государственное преступление должно было наказываться таким именно образом. В дальнейшем мера эта применялась в случае запоздания в исполнении полученного приказания, за взятку и наконец за ошибки аптекарей в отпуске доз медикаментов!
Вмешательство Собора и особенно «служилых людей» закрепляется двенадцатью статьями XI главы, по которой отменен пятнадцатилетний срок (урочные лета) для розыска беглых крестьян, т. е. всякое ограничение действующего на этот счет законодательства.
Работа эта имеет еще до сих пор ценность не только историческую, так как и до сих пор еще действуют некоторые из этих положений, войдя в свод законов 1833 года. Тем не менее это далеко не кодекс в том смысле, как мы его понимаем теперь. Как в основе, так и по форме она грешит недостаточной систематизацией. С другой стороны, несмотря на свои реформаторские тенденции, она не создала ни новых принципов, ни даже новых юридических отношений. Уложение это имело главным образом своею целью консолидацию и координацию; но принятые им классификации страдают часто отсутствием точности, и с этой точки зрения современный ему французский кодекс стоит неизмеримо выше, подтверждая мнение Лависса о «способности французского ума создавать законы».
Кладя в основу своего труда окончательное прикрепление крестьян к земле, как следствие вышеприведенной меры; запрещение клиру приобретать вотчины, как прибавление к целому ряду запрещений, издававшихся начиная с 1580 года; установление «монастырского приказа», т. e. уничтожение юридической автономии, приобретенной раньше церковью, и целый ряд мер, предназначенных обособить и фиксировать городское население, как класс строго определенный, – русские законодатели 1648–1649 гг. следовали современному движению умов, не без некоторого пристрастия к наиболее протежируемому в это время классу, каким было меньшинство в Соборе. Служа главной пружиной политической системы того времени, «служилые люди» сумели использовать свое положение.
