Иван Ладынин - История Древнего Востока
В конце VIII – конце VII в. до н. э. Китай испытывал на себе восточные импульсы того переселения кочевых народов Великой степи, западными звеньями которого были рассматривавшиеся выше миграции скифов. С северо-востока в долину Хуанхэ прорывались кочевые племена ди (включавшие, по-видимому, ираноязычные группы), опустошая центральные районы страны, включаясь в усобицы князей и выступая как союзники одних и враги других.
В этот период изменился характер самоидентификации древнекитайской общности. В эпохи Шан-Инь и Западного Чжоу она носила политический характер: противопоставление «мы – они» отталкивалось от того, подчинялись ли соответствующие группы власти вана или нет. Теперь сформировалась новая этнокультурная самоидентификация: общность носителей древнекитайского языка, ритуала и социокультурных норм (в том числе определенного земледельческого хозяйственного типа), занимавшая среднее течение Хуанхэ, получила особое самоназвание хуася (или чжуся) и противопоставила себя всем инокультурным соседям, которых рассматривала как некое единство «варваров четырех сторон света».
Считалось, что хуася связаны между собой родством (что закреплялось идеей об их общем происхождении от мифического Хуанди – легендарного первого владыки Поднебесной). Их княжества рассматривались как «Срединные», а они сами – как «свои» друг для друга (в отличие от чужаков-«варваров») уже независимо от их политической ориентации: «Варвары – это шакалы и волки, им нельзя идти на уступки; чжуся – это родственники, и их нельзя оставлять в беде». Этому противопоставление имело и этическую окраску: «варвары не придают значения нравственному началу», а хуася следуют законам справедливости, исходящим от Неба.
Менталитету хуася действительно был присущ особый этический комплекс, восходящий, возможно, еще к чжоуским временам. Авторитет социально-этических норм мотивировался тем, что они являются единственно возможным средством согласовать желания и потребности отдельных людей и помешать им уничтожить друг друга в смутах. Таким образом, смысл самой нормы измерялся тем, что она обеспечивает, насколько это возможно, удовлетворение потребностей каждого отдельно взятого человека. В то же время парадоксальным образом утверждалось, что удовлетворить их возможно лишь в том случае, если сами люди будут как можно меньше думать о себе, стараясь заботиться лишь о выполнении своего долга перед другими как о безусловном самодовлеющем приоритете; окружающие, со своей стороны, позаботятся о них. Считалось, что общественная санкция заботы о себе тут же привела бы к тому, что люди вообще пожелали бы отбросить любые ограничения и погрузились в хаос.
Необходимость борьбы с нашествиями племен ди вызвала к жизни определенную политическую интеграцию, однако уже не вокруг фигуры чжоуского вана: тот или иной крупный чжухоу добивался съезда князей, на котором его признавали «гегемоном», ба, что подразумевало лидерство по отношению к прочим владетелям, обычно осуществлявшееся под стандартными лозунгами «заставить всех уважать вана» и «отразить угрозу варваров». На деле главным здесь было стремление к политическому господству, однако достаточными силами для его достижения не располагало еще ни одно владение. «Гегемонии» добивались князья то одного, то другого из них, и ни один не мог добиться покорности от всех владений.
Эпоха «гегемонов» началась в 1-й половине VII в. до н. э., в период особой угрозы ди, и завершилась в начале VI в. до н. э., практически сразу после решающей победы над ними (594 г. до н. э.), покончившей с их набегами. Выдвижение «гегемонов» еще больше ослабило престиж чжоуских царей: в конце VII в. до н. э. правитель Чу принял титул вана, открыто отвергнув номинальный авторитет Чжоу, и это не помешало ему добиться того, что остальные князья, хоть и лояльные Чжоу, признали его тем не менее «гегемоном»!
К V в. до н. э. общность хуася охватила новые территории, благодаря колонизации, направленной на относительно менее заселенные окраины – на восток, к берегам Тихого океана, и на юг, в бассейн Янцзы, а также культурной ассимиляции местного населения. К этому времени из противоборствовавших княжеств уцелело немногим более десятка – они и делили между собой всю территорию хуася. В частности, к «Срединным государствам» были теперь отнесены сильные окраинные владения с населением, частично имевшим некитайские этнические корни: Чу на юге, Янь на северо-востоке и Цинь на западе.
Социокультурные перемены эпохи Чжаньго
С распада в 403 г. до н. э. одного из крупнейших противоборствующих владений – Цзинь – китайская традиция условно отсчитывает новый период своей истории – Чжаньго (досл. эпоха «Воюющих государств», 403–221 гг. до н. э.).
Середина I тыс. до н. э. действительно была временем перемен во всех сферах жизни страны. В VI–IV вв. до н. э. в Китае появилось и распространилось (в том числе в земледелии) железо. Железные пахотные орудия вызвали подъем производства, так как позволили возделывать не только мягкие речные поймы, но и твердые почвы (появилось искусственное орошение – прежде, когда хозяйство велось в поймах, проводить имело смысл только водоотводные каналы для борьбы с наводнениями). В качестве тягловой силы при запашке впервые стали применять скот.
Рост продукции, прогресс агротехники, распашка новых земель, а также общая нестабильность, вызванная войнами и не позволявшая эффективно контролировать выполнение ранговых ограничений и запретов, привели к грандиозным социальным переменам. Исчезла старинная чжоуская система общинного землепользования: в середине I тыс. до н. э. повсеместно утверждается частная собственность на землю с правом свободно покупать и продавать ее. Община окончательно становится соседской, а государства переходят к новой форме податного обложения – поземельному налогу, начисляемому на площадь обрабатываемой данным собственником земли.
Чжоуские наследственные сословия ремесленников и торговцев, причислявшиеся к рангу простолюдинов и тем самым обреченные на невысокий уровень жизни, ушли в прошлое. Купцы и ремесленники были теперь вольны накапливать любые богатства. Это привело к формированию зажиточной ремесленно-торговой верхушки (представители которой по рангу все же оставались простолюдинами). С другой стороны, за века нестабильности многие носители высших рангов разорялись. Таким образом, нарушался основной принцип традиционного порядка: «богат, кто знатен, беден, кто незнатен [по рангу]». В городском производстве стали широко применяться рабы, общее число которых резко возросло. Количество городов и плотность населения, значительную часть которого составляли ремесленники, также возросли.
В товарно-денежные отношения стала втягиваться деревня, в связи с чем к концу периода Чжаньго в Китае сложились регионы различной хозяйственной специализации. В IV–III вв. до н. э. уже была распространена металлическая монета, причем внутри хозяйственных регионов происходила стихийная унификация монетных систем.
В ответ на социально-экономические перемены и перманентные усобицы в Китае появились новые направления общественной мысли: конфуцианство, легизм, моизм, даосизм – все основные учения Китая (в последующие эпохи они только развивались и дополнялись, и ничего похожего на инновационный взрыв эпохи Чжаньго не происходило). Мыслители пытались решить, каким образом можно восстановить общественный порядок, т. е. устранить проблемы, вызванные расхождением знатности и богатства, и прекратить смуты, иными словами, добиться от людей забвения своих личных выгод и самоотверженного исполнения общественной нормы. Рецепты, предложенные ими, разительно отличались друг от друга.
Учение Конфуция (Кун-цзы, 551–479 гг. до н. э.) основывалось на представлении о том, что человек по своей природе добр, т. е. в рамках китайской системы понятий, готов к самоотверженному служению долгу, если вышестоящие не подадут ему разрушительных примеров обратного. Образцом для всех общественных отношений, по мнению Конфуция, должна быть патриархальная семья, в которой старшие призваны заботиться о младших и воспитывать их, а младшие – почитать и слушаться старших; в государстве народ выступает в роли «детей», а правитель – «отца». Не случайно важнейшими задачами конфуцианцы считали укрепление семьи, почитание предков, неукоснительное повиновение старшим, самоотречение во имя долга. Отсюда, в частности, происходит сложный конфуцианский этикет, призванный выразить власть долга над отдельным человеком и подчеркнуть его положение в иерархии «старших» и «младших». В этом конфуцианцы следовали еще более древним, общепринятым китайским представлениям. Правитель, согласно Конфуцию, обязан заботиться не о личных выгодах, а о благе народа и исполнении воли Неба, народ – беспрекословно повиноваться правителю.
