А. Фурсов - De Secreto / О Секрете
Во втором издании (1980 г.) мы читаем: «Содержание одних наших писем давало по тому времени полновесный материал для осуждения нас обоих; от момента, как они стали ложиться на стол оперативников цензуры, наша с Виткевичем судьба была решена, и нам только давали довоёвывать, допринести пользу. Но беспощадней: уже год каждый из нас носил по экземпляру неразлучно при себе в полевой сумке, чтобы сохранилось при всех обстоятельствах, если один выживет — «Резолюцию № 1», составленную нами при одной из фронтовых встреч… Следователю моему не нужно было поэтому ничего изобретать для меня»[680].
Итак, в первом издании «Архипелага» излагалась вторая версия ареста, сформулированная в 1967 г. в интервью П. Личко, во втором издании — уже третья версия. Попробуем разобраться и прежде всего обратимся теперь к «Резолюции № 1»[681].
Во время встреч с Н.Д. Виткевичем я трижды просил его раскрыть содержание этого документа и объяснить, почему он так странно назывался, всякий раз Николай Дмитриевич искусно уходил от ответа[682]. Более «откровенным» в этом отношении оказался А.И. Солженицын:
«Я, — утверждает он, — не считаю себя невинной жертвой, по тем меркам. Я действительно к моменту ареста пришел к весьма уничтожающему мнению о Сталине, и даже с моим другом, однодельцем, мы составили такой письменный документ о необходимости смены государственного строя в Советском Союзе»[683].
«“Резолюция” эта, — читаем мы в «Архипелаге», — была — энергичная сжатая критика всей системы обмана и угнетения в нашей стране»[684]. Раскрывая характер этой критики, Александр Исаевич 28 апреля 1992 г. в интервью С. Говорухину уточнил, что советская система характеризовалась в названном документе как феодальная[685]. А затем «Резолюция № 1» «как прилично в политической программе, набрасывала, чем государственную жизнь исправить»[686]. К сожалению, ни Н.Д. Виткевич, ни А.И. Солженицын не раскрыли конкретное содержание своей программы «исправления» «государственной жизни»[687]'. Далее, если верить А.И. Солженицыну, в «Резолюции» говорилось: «Наша задача такая: определение момента перехода к действию и нанесение решительного удара по послевоенной реакционной идеологической надстройке»[688]. Завершалась «Резолюция» словами: «Выполнение всех этих задач невозможно без организации»[689].
«Даже безо всякой следовательской натяжки, — резюмирует А.И. Солженицын, — это был документ, зарождающий новую партию. А к тому прилегали и фразы переписки — как после победы мы будем вести “войну после войны”»[690].
Та борьба, на путь которой якобы встал автор этого документа, требовала от него не только осознания, что созданная к началу войны советская система не имела никакого отношения к социализму, не только стремления к переустройству общества на более гуманных и справедливых началах, но и совершенно исключительных моральных качеств, прежде всего готовности к самопожертвованию.
Обладал всем этим наш герой?
Чтобы получить ответ на этот вопрос, вспомним, как в студенческие годы он, клянясь в верности советской власти и ленинизму, пытался уклониться от военной службы, причём таким способом, на который решится не каждый, вспомним, как он надеялся пересидеть войну в обозе, как будучи курсантом, со страхом думал о возможности попасть под Сталинград, а, став командиром батареи, вёл себя с подчинёнными как самодур, стремясь выслужиться, бросал людей под пули, создал на батарее собственную гауптвахту, вспомним «Прусские ночи».
Как же такой человек, по собственному признанию, бывший одновременно не только образцовым офицером, но также «насильником» и «палачом», мог возмутиться верховным главнокомандующим, вступить в рискованную переписку со своим другом и обвинять главнокомандующего в военных просчётах, теоретических ошибках и, тем более, в военно-феодальных методах руководства страной. Столь же невероятно, чтобы такой человек именовал в переписке И.В. Сталина «Паханом» и готов был к борьбе с существовавшим строем.
Одно никак не стыкуется с другим. А поскольку нет никаких оснований сомневаться в самобичевании Александра Исаевича, возникают сомнения относительно «Резолюции № 1».
Когда же Александр Исаевич, если верить ему, осознал порочность советской политической системы, пришёл к убеждению о необходимости борьбы с нею и оказался морально готов к ней? Некоторое представление на этот счёт, казалось бы, даёт одно из его писем, адресованных Н.А. Решетовской в конце 1944 — начале 1945 гг.:
«С удивлением, — писал он, — обнаруживаю, каким переломным оказался для меня истекший 26-й год жизни… Все изменения, которые накапливались во мне конец 41-го, 42-й и 43-й год — все они с беспощадной отчётливостью вскрылись в 44-м. Кроме ленинизма и желания всю жизнь отдать за него — всё, что было дорого мне в 41-м или ниспровергнуто и — не хочется понимать или переосмыслено по-новому»[691].
Если верить этому письму, получается, что решающее значение в переоценке ценностей имел для А.И. Солженицына 1944 г. Между тем, по его же собственному свидетельству, «Резолюция № 1» появилась на свет уже 2 января 1944 г., т. е. до пересмотра Александром Исаевичем своих прежних взглядов[692].
По утверждению А.И. Солженицына, этот документ существовал в двух экземплярах, один из которых был изъят из его полевой сумки, второй находился у Н.Д. Виткевича. Поскольку до недавних пор Н.Д. Виткевич подтверждал этот факт, 10 января 1993 г. я обратился к нему со следующими вопросами:
«— Если “Резолюция № 1” существовала, она должна была сохраниться в Вашем следственном деле?
— Никто Вас к нему не допустит.
— Но факт её существования должен был отразиться в выданном Вам Определении Военной коллегии Верховного суда СССР о реабилитации. Нельзя ли с ним познакомиться?
— К сожалению, нет, оно отдано мною в собес”.
Понять этот отказ нетрудно. Н.Д. Виткевич, если верить ему, был осуждён только по ст.58–10, при наличии же у него упоминаемого документа неизбежно было обвинение и по ст.58–11.
«— Ещё раз хочу спросить, для чего вы составляли “Резолюцию № 1 ”?
— Dixi et animam meam levavi (сказал — облегчил душу).
Не могу скрыть удивления.
— Мы, конечно, думали и о борьбе.
— Для чего “Резолюция” была в двух экземплярах?
— Вопрос не имеет смысла.
— Почему же? Если Вы просто хотели выговориться, разрядиться, достаточно было одного экземпляра, а если их было несколько…?
Пауза. Понять её нетрудно. Если «Резолюция № 1» существовала в нескольких экземплярах, налицо факт её распространения, который можно было квалифицировать как действие, направленное на создание антисоветской организации. Видимо, взвесив за и против, Н.Д. Виткевич продолжил диалог:
— Может быть, второго экземпляра и не было.
— Следовательно, если “Резолюция № 1” существовала…
— Значит, у меня её не было»[693].
Итак, в ходе этой беседы главный корреспондент А.И. Солженицына и один из «участников» создаваемой им антисоветской организации признал, что он «Резолюции № 1» не имел. А значит, всё, что до нашего разговора он утверждал на этот счёт, мистификация. Невольно возникает вопрос: а была ли «Резолюция № 1» у А.И. Солженицына?
Если бы у него действительно был обнаружен документ, свидетельствующий о его намерении создать антисоветскую организацию и была установлена его принадлежность к антисоветской группе, то все её члены обязательно оказались бы в поле зрения следствия. Кто же входил в состав этой группы? Б.А. Викторов утверждает, что, кроме Н.Д. Виткевича в материалах следствия фигурировали Л.B. Власов, Н.А. Решетовская и К.С. Симонян[694]. Н.Д. Виткевич, который, по его словам, ознакомился с протоколами допросов А.И. Солженицына позднее, «уже на свободе», называет ещё двух человек: Л.A. Ежерёц[695] и приятеля Л.B. Власова, фамилию которого он запамятовал[696].
По долгу службы следователь И.И. Езепов обязан был привлечь к следствию всех упомянутых лиц. Однако, как писал Б.А. Викторов, «никто из этих лиц» не был даже допрошен»![697] Данный факт подтверждают Л.В. Власов[698], Н.А. Решетовская[699], К.С. Симонян[700] и сам А.И. Солженицын[701].
