Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель
– На озеро, пожалуй, не стоит. Свяжись там на месте. Будь в курсе дела. Может быть, придется выехать туда, где ты недавно был (имелся в виду Брест), а потом, вероятно, и дальше. – Я догадался, что речь идет о войне с Германией.
– Ты готов?
– Готов!
– Ну, действуй. Не подкачай!»
А в ЦК компартии Белоруссии, куда направился Лидов, первый секретарь П.К. Пономаренко сообщил ему: «Война уже идет. Дерутся на нашей территории. Немцы взяли Брест, перешли границу в районе Цехановца и Друскеник. Бомбили Белосток, самолеты прорываются к Барановичам.
Я просил его не отказать мне, как и в дни польского похода, в помощи и в информации. Он охотно согласился. Я напомнил ему, что в первый день похода в Польшу он, как глава Военного совета, дал мне интервью.
– Ну, это теперь, пожалуй, еще рано, – ответил Пономаренко».
Бросается в глаза, что ни Ильичев, ни Пономаренко не говорят Лидову, что немцы на нас напали. По всей вероятности, ни ответственный секретарь «Правды», ни руководитель коммунистов Белоруссии не были уверены, что войну начал Гитлер. Ильичев думал, что начался второй «освободительный поход» и что корреспонденту вскоре придется отправиться в Варшаву, а там и в Берлин. Пономаренко, как член Военного совета Западного Особого военного округа, возможно, был в курсе плана «Гроза» – готовящегося советского вторжения в Западную Европу и знал, что главный удар предполагается нанести на юго-западном направлении. Поэтому Пантелеймон Кондратьевич даже захват немцами Бреста не счел доказательством того, что Германия напала на СССР, а не наоборот. Вероятно, он рассуждал примерно так: наши ударили южнее, а в ответ немцы перешли Буг. Но вскоре все образуется, Красная Армия на юго-западном направлении разобьет немцев, а тогда и Западный фронт двинется вперед. Поэтому назначенный на 3 июля пленум ЦК компартии Белоруссии, по свидетельству Лидова, Пономаренко 22 июня отменять еще не собирался.
Как же расценивать действия Сталина и Гитлера? Фюрер собирался напасть на СССР, исходя из собственных завоевательных планов, но, сам того не ведая, упредил почти подготовленное советское нападение. Генсек планировал принести на штыках Красной Армии советский строй народам Западной Европы и ничего не знал о «Барбароссе». Однако оба плана наступления, советский и немецкий, фактически стали планами превентивных ударов. Так оправданы ли были приготовления двух диктаторов? Получается, что на этот вопрос вообще нет однозначного ответа. Приходится сравнивать преступления обоих, но и здесь нет принципиальной разницы. Конечно, холокост был самым большим геноцидом в истории, но геноцидом было и уничтожение десятков тысяч поляков в Катыни и десятков тысяч прибалтов, украинцев и белорусов, осуществленное с благословения Политбюро в 1939–1941 годах. Разница – лишь в масштабах, но не в сути. Гитлер совершил агрессию против Австрии, Чехословакии, Польши, СССР. Сталин совершил агрессию против той же Польши, Финляндии, трех государств Прибалтики и Румынии. Чем одно отличается от другого?
Почему-то принято думать, что слабая боевая подготовка была свойственна Красной Армии лишь в первый год войны. На самом деле ситуация принципиально не изменилась и в последующем, когда эффект от внезапности немецкого нападения сошел на нет. Неслучайно же в последние полтора года войны люфтваффе рассматривали Восточный фронт как своеобразный учебный полигон. Там молодые пилоты могли обстреляться в относительно более спокойных условиях и налетать необходимый минимум часов (в конце войны подготовку в училищах с 450 часов сократили до 150), прежде чем вступить в куда более тяжелые схватки с англо-американскими «летающими крепостями» в небе над Германией.
Строго говоря, Красная Армия не вполне была готова к грамотному и эффективному ведению войны с таким сильным противником, как вермахт, даже в самом конце войны. 4 апреля 1945 года новоназначенный командующий 4-м Украинским фронтом А.И. Еременко записал в дневнике: «Нужно спешить, а войска очень слабо подготовлены к наступательным действиям, на 4-м Украинском фронте своевременно не занимались этим решающим успех дела вопросом».
Вопреки распространенному мнению, советские войска значительно превосходили противостоявшие им соединения вермахта по всем количественным показателям. К 22 июня 1941 года одних танков было более 25 тысяч, из них почти 14 тысяч – в западных приграничных округах. Боевых самолетов советские ВВС имели около 19 тысяч, из которых почти 11 тысяч дислоцировались на западе. 3719 самолетов новых конструкций (в основном – истребителей) могли более или менее на равных сражаться с лучшим на тот момент истребителем люфтваффе Ме-109. А «мессершмиттов» на Восточном фронте у немцев к 22 июня было не более 500 штук. Всего в ВВС Красной Армии в июне 1941 г. насчитывалось 24 488 самолетов, из них 18 759 боевых. Люфтваффе же смогли выставить против СССР только 1830 боевых самолетов, а с учетом соединений, расположенных в Финляндии и Северной Норвегии, – около 2 тыс. машин, две трети из которых были боеготовыми. Три сотни финских и полторы сотни румынских и венгерских самолетов, по большей части устаревших конструкций, соотношение сил в воздухе принципиально не меняли. И по артиллерии превосходство было на советской стороне – 60 тысяч орудий и минометов против 43 тысяч у немцев.
В численном превосходстве Красной Армии тоже сомневаться не приходится. К 22 июня 1941 года советские войска на западе насчитывали 2 млн 719 тысяч в составе сухопутных сил и ВВС, 216 тысяч – в составе ВМФ, 154 тысячи – в войсках НКВД. Кроме того, в апреле – июне было призвано около 1 млн 200 тысяч резервистов и тех, кто ранее пользовался отсрочкой от призыва. Германская же сухопутная группировка, нацеленная против СССР, насчитывала около 3,3 млн человек, из них в первые недели после 22 июня 1941 года на фронте находилось только около 2,5 млн человек, что давало советской стороне превосходство в 1,6 раза.
А ведь к западным границам перебрасывались в тот момент еще 77 дивизий второго эшелона. До 22 июня 16 из них успели прибыть в западные приграничные округа, увеличив группировку Красной Армии на 202 тысячи человек, 2746 орудий и 1763 танка – соответственно до 4,3 миллиона человек, 59 787 орудий и минометов и 15 687 танков. В их числе были примерно полторы тысячи танков Т-34 и КВ, не имевшие себе равных в мире. По одним только танкам советское превосходство здесь было более чем четырехкратным. Ведь у немцев на востоке имелось не более 3650 танков и штурмовых орудий, включая 230 командирских машин, лишенных пушечного вооружения. 350 танков находились в распоряжении Роммеля в Северной Африке и еще не менее 300 – в составе двух танковых дивизий резерва Верховного командования вермахта, переброшенных на Восточный фронт только осенью 41-го. Даже с учетом 86 финских, 60 румынских и 160 венгерских танков (последние вступили в бой только в июле) советское превосходство было подавляющим. А советская сторона имела на западе к 22 июня 1941 года 12,8 тыс. танков, включая 1475 новейших Т-34 и КВ. Всего в Красной Армии было 23 100 танков, 81 % которых были боеготовыми.
Сталин обо всем этом знал и потому был уверен: Гитлер должен его бояться. Когда в январе 41-го начальник Генштаба Г.К. Жуков доложил ему о том, что немцы усилили разведку приграничных районов, Иосиф Виссарионович на это ответил: «Они боятся нас». Концентрацию германских войск на востоке Сталин расценивал как оборонительное мероприятие на случай возможного советского вторжения. Точно так же Гитлер сосредоточение Красной Армии у границ рейха считал предупредительной мерой против возможных германских действий, а также подготовкой к будущему нападению на Германию, но ни в коем случае не в 41-м, а несколькими годами позже.
Однако по уровню боевой подготовки и управления Красная Армия в действительности значительно уступала вермахту как до войны, так и на протяжении всей войны. Еще в 1943 году механики-водители советских танков перед тем как идти в бой, получали практику вождения в 3–5 раз меньшую, чем требовалось для того, чтобы уверенно водить танк (5—10 моточасов вместо 25). Советские летчики накануне войны имели до смешного малый налет часов – от 4 до 15,5 часа за первые три месяца 1941 года. В дальнейшем в летном училище советские летчики успевали налетать лишь 20–30 часов и освоить лишь взлет и посадку, но не выполнение сложных маневров в воздухе. Пилоты же люфтваффе вплоть до начала 1944 года только в училищах имели летную подготовку в 450 часов. Затем из-за нехватки горючего она была уменьшена до 150 часов, но все равно оставалась в несколько раз большей, чем у советских пилотов. В 1939 году во время похода в Польшу советские танковые корпуса из-за дефицита средств связи и, как следствие этого, плохого управления, по темпам продвижения отстали от кавалерийских дивизий. К июню 1941 года число танков в советском механизированном корпусе увеличилось почти вдвое, а средства связи остались прежние. В результате советские механизированные корпуса оказались еще более неповоротливыми, чем прежние танковые. К тому же огромное число танков на советской стороне не было обеспечено хорошо подготовленными экипажами. В результате советские танковые соединения, несмотря на лучшие боевые качества танков Т-34 и КВ, в самом начале войны были легко разгромлены немногочисленными, но лучше подготовленными танкистами вермахта в приграничных сражениях. Вплоть до конца войны в Красной Армии полноценные радиостанции ставились только на танки командиров подразделений, тогда как на остальных танках стояли только радиоприемники. Если танк командира выходил из строя, никто другой не мог взять на себя управление подразделением. Такая практика была следствием не только острой нехватки современных средств связи в Красной Армии, частично компенсировавшейся поставками по ленд-лизу, но и глубоко укоренившегося в советской системе недоверия к нижестоящим исполнителям, к проявлению несанкционированной инициативы с их стороны. Можно предположить, что начальство также опасалось, будто подчиненные начнут использовать радиопередатчики не по назначению, дезорганизуя управление, и из осторожности не ставило их на все танки.
