Владимир Потемкин - Том 1. История дипломатии с древнейших времен до нового времени.
Внешнее и внутреннее положение Франции на кануне франко-прусской войны. Вокруг Наполеона III образовалась очень беспокоившая его пустота: ни на одну великую державу он не мог опереться; некоторые из тех, на кого он рассчитывал, как на союзников (например, Италия), могли даже выиграть от его военных неудач. Оставалась Россия. Горчаков был очень встревожен быстрыми успехами и усилением Пруссии; Александр II обнаруживал неудовольствие по поводу уничтожения самостоятельности ряда мелких германских государств в 1866–1867 гг. (Ганновер и др.). Но Наполеон III, не понимая всех размеров опасности, выросшей у восточной границы Франции, ничего не предпринял, чтобы сделать хотя бы попытку сблизиться с Петербургом. Когда осенью 1870 г. Тьер помчался в Петербург просить о союзе и помощи, было уже поздно. После Седана ни Александр II, ни Горчаков уже не желали об этом и слышать.
Внутреннее положение империи, несмотря на попытки введения либеральных реформ, продолжало быть неустойчивым. Оставалось только одно: загладить новой удачной войной тяжкие дипломатические поражения последних лет. «Война необходима, чтобы это дитя царствовало», — говорила весной 1870 г. императрица Евгения, указывая на своего сына, наследника престола. Ее поддерживал Руэр. Эмиль Оливье, назначенный первым министром в порядке «либеральных уступок» в январе 1870 г., не представлял себе, с каким сильным противником придется бороться Франции, не имеющей ни одного союзника. Наполеон III, мучимый каменной болезнью, утративший былую энергию, колебался.
Кандидатура Леопольда Гогенцоллерна на испанский престол. И вдруг 1 июля 1870 г. в газетах появилась коротенькая телеграмма из Испании, что на вакантный тогда испанский королевский престол избран принц Леопольд из боковой линии Гогенцоллерн-Зигмаринген.
На другой день после появления известия об избрании Леопольда Европа узнала, что Наполеон III решительно протестует. Основания для протеста были тотчас же изложены и развиты во французской официозной прессе: Французская империя не может допустить, чтобы одна и та же династия — Гогенцоллерны — царствовала и в Пруссии и в Испании, и чтобы тем самым была создана угроза французской безопасности с двух флангов: с востока и с запада. В газетах поднялась буря. С одной стороны, само правительство раздувало начавшееся волнение, усматривая в этом событии удобный предлог для войны с Пруссией; с другой — оппозиционная пресса нападала на французскую дипломатию и в частности на французского посла в Берлине Бенедетти, укоряя министерство Эмиля Оливье в непредусмотрительности, вялости, трусости перед Бисмарком. Газеты сразу же приняли угрожающий тон: «Если г. Бисмарк воображает, что во Франции мы все, тридцать шесть миллионов французов, похожи на Бенедетти, то он очень заблуждается», — писал популярный тогда публицист писатель Эдмон Абу. Но нарекания шли и со стороны более левых кругов. Нападения на императорское правительство с патриотической точки зрения были наруку республиканской оппозиции. Наполеон III не боялся этой газетной бури, которую сам же вызвал: он знал, что решительный образ действий с его стороны заставит замолчать всех критиков его внутренней и внешней политики.
6 июля 1870 г. герцог Грамон, французский министр иностранных дел, произнес в Законодательном корпусе провокационную речь по адресу Пруссии. Он сказал, что Французская империя «без малейших колебаний начнет войну против той державы, которая посмеет сделать попытку воскресить империю Карла V». Для всех было понятно, что речь идет об опасном соседе Франции — Пруссии, быстрое усиление которой не могло не внушить тревоги политикам Второй империи.
Вслед за этим правительство Наполеона III совершило ряд крупных дипломатических ошибок.
Переговоры Бенедетти с ВильгельмомIв Эмсе. Вместо того чтобы согласно обычному дипломатическому порядку снестись с Бисмарком, французский посол Бенедетти поехалв Эмс, где в это время лечился Вильгельм I,и заявил там о желании срочно видеть короля. На указание гофмаршальской части, что король болен и лечится, Бенедетти настойчиво повторил свое требование. Король велел допустить Бенедетти.
Вильгельм I оказался, как всегда, лицом к лицу с положением, которое без его ведома и за его спиной подстроил Бисмарк. Дело в том, что Бисмарк стремился к войне ничуть не меньше, а может быть и более решительно, чем Наполеон III, но только делал свое дело несравненно искуснее и тоньше. Возможное избрание кого-либо из Гогенцоллернов на испанский престол он рассматривал как очень удобный повод для Франции объявить войну. Тогда Пруссия оказалась бы в позиции страны, защищающейся от несправедливого нападения со стороны агрессивного соседа. Такая комбинация делала бы невозможным то, чего больше всего страшился Бисмарк: дипломатическое
или даже вооруженное выступление России против Пруссии.
Когда вопрос о кандидатуре Леопольда Гогенцоллерна на испанский престол, выдвинутой кортесами, обсуждался в Берлине 18 марта 1870 г., Бисмарк, фон Роон, Мольтке, Шлейниц, Шиле, Дельбрюк настоятельно советовали Леопольду принять испанскую корону. Вопрос был решен положительно. Все это происходило в глубокой тайне. Предвидели противодействие Наполеона III. Король Вильгельм I, нехотя уступивший Бисмарку, был неспокоен.
Таким образом, когда кандидатура Леопольда стала официальной, и в Эмс явился Бенедетти, прусский король ограничился указанием, что он не вправе ни запрещать, ни дозволять Леопольду Гогенцоллерну принимать или отвергать испанскую корону; лично он, Вильгельм, никогда не домогался испанского престола ни для кого из своих родственников. Бенедетти понял совершенно правильно, что кандидатура Леопольда будет снята.
Действительно, Вильгельм I тотчас же постарался довести до сведения и самого Леопольда и его отца, принца Антона Гогенцоллерн-Зигмарингенского, что было бы желательно отказаться от испанского престола. Это тотчас же и было исполнено. И не только Леопольд отказался, но король Вильгельм через того же графа Бенедетти дал знать парижскому двору, что он, король Вильгельм, вполне одобряет решение своего родственника. Победа французской дипломатии в эти дни (8 — 12 июля) была как будто полной: политика Бисмарка в испанском вопросе потерпела, казалось, полное поражение.
Совещание у Наполеона III1 2 июля 1870 г. И тут-то Наполеон III и совершил самую губительную из своих дипломатических ошибок. Сначала он склонен был удовлетвориться достигнутым успехом. Именно легкость и быстрота, с которыми была им одержала дипломатическая победа, наводили императора на мысль, что Пруссия не готова к войне. Но все же, когда вечером 12 июля 1870 г. в императорском кабинете под председательством Наполеона III собрался совет высших сановников для решения вопроса, считать ли дело с кандидатурой Леопольда поконченным, император вначале несколько колебался. Императрица, военный министр Лебеф, министр иностранных дел Грамон стояли за войну. Первый министр Эмиль Оливье никакого противодействия воинственным своим коллегам не оказал. «Мы готовы, вполне готовы, у нас в армии все в порядке, вплоть до последней пуговицы на гетрах у последнего солдата», — заявил военный министр Лебеф. Еще раньше он высказал и другой афоризм: «Прусская армия? Ее нет, я ее отрицаю». Такое же легкомыслие обнаружил и герцогГрамон, утверждая, что, несмотря на отсутствие формального союзного договора, Австрия непременно выступит против Пруссии, когда начнется война.
И Наполеон III решился.
Требование НаполеонаIIIк ВильгельмуI.По окончании коронного совета в ночь с 12 на 13 июля посла Бенедетти разбудила телеграмма из Парижа. Министр иностранных дел герцог Грамон приказывал ему снова отправиться в королевскую резиденцию в Эмс и предъявить королю следующее необычное в истории мировой дипломатии требование: король Вильгельм I должен дать формальное обязательство, что запретит Леопольду принять испанский престол, если ему снова когда-нибудь предложат это. Требование было по существу рассчитанной дерзостью, да еще прикрытой самым нелепым предлогом: ведь было ясно, что испанского престола никто Леопольду более не предложит. Бенедетти снова имел аудиенцию у Вильгельма утром 13 июля, через несколько часов после получения телеграммы от Грамона из Парижа. Король встретил Бенедетти в саду с газетой в руках и, любезно протягивая газету, с видимым удовольствием сказал, что очень рад полному улажению вопроса. Когда же Бенедетти изложил ему новое требование французского правительства, король сказал, что подобные обязательства он не считает возможным давать. Аудиенция кончилась сухим, но вежливым прощанием. Едва Бенедетти ушел, как Вильгельм I получил донесение от Вертера, своего посла в Париже. Идя на прямой разрыв е Пруссией, герцог Грамон, не довольствуясь решением совета и посылкой телеграммы графу Бенедетти, позаботился еще обострить положение, усилив дерзость своих требований. Он объяснил прусскому послу Вертеру, что от Вильгельма I требуется — заявление, что он не имел в виду посягать на интересы и достоинство французской нации, и письменное обещание в будущем не вредить интересам и достоинству Франции.
