История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер
Между тем движения из Лилля в Валансьен и из Валансьена в Мобёж могли разоблачить замысел Наполеона, и он придумал хитроумный способ обмануть Веллингтона, которого считал куда более проницательным, чем Блюхера. Он прекрасно понимал, что британский генерал, подошедший со стороны моря и опиравшийся на море, должен тщательно заботиться о том, чтобы его не отрезали от базы операций. И Наполеон распорядился, чтобы из Лилля, Дюнкерка и соседних крепостей вывели мобильных национальных гвардейцев и потеснили аванпосты неприятеля, дабы навести его на мысль о начале серьезной операции. Это движение должно было совершаться явно и со всей очевидностью направляться к побережью, чтобы при известии об отбытии корпусов из Меца и Мезьера можно было поверить, что общим направлением наших войск являются Лилль, Гент и Антверпен. В любом случае сведения о нашем движении могли достичь штаб-квартиры в Брюсселе лишь через три-четыре дня после его начала, являться противоречивыми, более встревожить неприятеля, нежели просветить, и привести к решениям только тогда, когда сосредоточение полностью осуществится. Итак, когда 12 июня Наполеон покинул Париж, все наши корпуса уже начали движение.
Отбыв из Елисейского дворца в половине четвертого утра, он ненадолго остановился в Суассоне, где осмотрел укрепления, призванные предотвратить внезапный захват крепости, отдал, по своему обыкновению, множество приказов и отправился на ночлег в Лаон. На следующий день, 13 июня, Наполеон осмотрел позицию, где годом ранее состоялось кровопролитное сражение, отдал необходимые предписания по обеспечению ее в случае вынужденного отступления и отбыл на ночлег в Авен. Проверив состояние складов крепости, собрав донесения шпионов, которые возвестили, что у неприятеля всё спокойно, Наполеон остановился вечером 14-го в Бомоне, среди обширного леса, окаймлявшего границу. Известия из армейских корпусов были превосходны. Движение Жерара через Лотарингию и Арденны свершилось так, что никакие слухи о нем не достигли пруссаков. Из Лилля и Валансьена просочились кое-какие сведения, но открытая демонстрация перед Лиллем наводила на мысль, что французы нацелились на Гент и, вероятно, на Антверпен. Все корпуса Наполеона сосредоточились в окружности пяти-шести лье, замаскированные густым лесом, и неприятель остался в полном о том неведении, по крайней мере если судить по его бездействию. Вот как размещались наши корпуса к вечеру 14 июня.
Слева, в Сольр-сюр-Самбре, находился д’Эрлон с 1-м корпусом, включавшим около 20 тысяч пехотинцев, и на той же линии, в Леэр-э-Фосто, располагался Рейль со 2-м корпусом численностью 23 тысячи. Обоим генералам назначалось формировать левый фланг армии, включавший 43–44 тысячи пехотинцев. Справа, но в два раза дальше, расположился на ночлег в Филиппвиле Жерар с 4-м корпусом; численность его корпуса составляла 15–16 тысяч человек. Позднее, после присоединения некоторых частей, он должен был сделаться правым флангом армии. В центре, то есть в Бомоне и в радиусе одного лье вокруг него, располагались Вандам с 3-м корпусом, насчитывавшим 17 тысяч человек; Мутон с 6-м корпусом, сократившимся до 10 тысяч после отправки подразделений в Вандею; и гвардия, насчитывавшая 13 тысяч пехотинцев, 5 тысяч конников и 2 тысячи артиллеристов, что составляло в целом около 20 тысяч солдат. Как и во всех кампаниях, Наполеон оставил корпусам строго необходимое для разведки количество кавалеристов, объединив основные силы кавалерии в четыре отдельных корпуса: легкую кавалерию под началом Пажоля, драгун под началом Экзельмана и кирасиров под началом Келлермана и Мило. Эти корпуса представляли резерв в 13 тысяч опытных всадников, которых Наполеон намеревался держать под рукой и использовать по обстоятельствам. Не располагая ни Мюратом, ни Бессьером, ни Монбреном, ни Лассалем, он выбрал в качестве командующего кавалерией Груши, ставшего недавно маршалом, хорошего офицера, более способного, однако, исполнить маневр, нежели его задумать, словом, более пригодного повиноваться, нежели командовать. К этим войскам следует добавить 4–5 тысяч солдат парков и экипажей, собранных вокруг Бомона.
Моральный дух, преданность и боевой пыл войск превосходили всё когда-либо виденное. В войсках не было ни одного солдата, прежде не служившего. Даже новички принимали участие в кампаниях 1813 и 1814 годов. Две трети состава представляли старые солдаты, вернувшиеся из дальних гарнизонов или из русского и английского плена. Будучи участниками революции 20 марта, они воодушевлялись и ее чувствами и, едва завидев Наполеона, разражались неистовыми криками «Да здравствует Император!».
Офицеры, переведенные с половинного на полное жалованье, разделяли чувства солдат. К сожалению, кадры их неоднократно менялись, сначала при Бурбонах, затем при Наполеоне, и многие офицеры, новые в полках, хоть и старые в армии, были мало знакомы с солдатами, которыми им предстояло командовать, что стало одной из причин всеобщего недоверия к командирам. Повсеместно распространялись слухи, что некоторые из них сообщаются с Гентом. Те, кто не разделял пылкости солдат, тотчас вызывали подозрения. Биваки превратились в настоящие клубы, где солдаты и офицеры обсуждали политику и генералов, как в партиях обсуждают политических вождей. От этого страдали субординация, единство и спокойствие. Словом, при всем героизме и пылкости, армии недоставало слитности; но ее сплачивал Наполеон: при виде него она тотчас обретала единство. Армия буквально трепетала от радости при мысли, что уже завтра встретится с неприятелем, отплатит ему за 1813–1814 годы, и, можно сказать, никогда еще более благородная и трогательная жертва не стремилась с большим жаром положить себя на алтарь отечества.
Наполеон был исполнен решимости удовлетворить желание своей армии и той же ночью провести ее меж биваков англичан и пруссаков. Как он и предвидел, оба союзнических генерала, не переставая твердить, что нужно плотнее прижаться друг к другу, пренебрегли местом смычки расположений и не приняли надлежащих мер предосторожности, чтобы помешать в него проникнуть. Веллингтон был всецело поглощен заботами о прикрытии королевства Нидерландов, а Блюхер – тем, чтобы преградить путь в рейнские провинции, и каждый расположился в соответствии с заботами, им владевшими. Их расположения разделяла Самбра, протекавшая от нас к ним и впадавшая в Мёз у Намюра. Блюхер с четырьмя армейскими корпусами, примерно по 30 тысяч человек в каждом, занимал берега Самбры
