Герберт Уэллс - Очерки истории цивилизации
Теперь мы можем кратко остановиться на искусстве и архитектуре Китая во времена Хань и Тан, а также тех династий, которые были в промежутке между ними. По причинам, которые нам совершенно не ясны, китайцы всегда предпочитали в строительстве дерево и кирпич камню. Однако в Китае нет недостатка в хорошем строительном камне. Почти не сохранилось никаких руин и никаких каменных строений, за исключением Великой китайской стены, датируемых ранее XI в. н. э. Но картины и летописи, сохранившиеся до наших дней, свидетельствуют о давней традиции, уходящей корнями ко временам династии Цинь или даже ранее.
Прообразом для самых ранних строений послужил монгольский шатер. Основная их черта — огромная крыша, с двумя или тремя ярусами, украшенная резным и лакированным деревом. Крыша может быть отделана также покрытием из ярко раскрашенной черепицы. Дома, в основном одноэтажные, растянутые горизонтально. Одна из наиболее распространенных черт китайского стиля — это разнообразные арочные конструкции. Немало в Китае каменных мостов, некоторые из них отличаются неповторимой красотой.
Третий тип вертикального строения — это пагода, словно устремленная в небеса. Пагода, а также террасы и балюстрады завершают обобщенную схему китайских строений. Таким был архитектурный ландшафт Китая к началу христианской эры, таким он остается и по сей день. О пагоде говорят и, возможно, неточно, что своим появлением она обязана влиянию индийских буддистов и является китайским соответствием индийских культовых сооружений — буддийских ступ.
Это же безразличие к долговечным материалам сказалось и на нашем знании китайского пластического искусства до династии Хань. Едва ли не единственное исключение — это бронза. Нам известны бронзовые сосуды и фигуры династии Чжоу и даже Шан. Они выполнены с таким изяществом и так умело, что это заставляет предполагать, что в те времена существовало огромное множество столь же мастерски выполненных произведений искусства, исчезнувших к нашему времени. Только во времена династии Хань, после начала христианской эры, мы подходим к периоду китайской жизни, который оставил нам множество свидетельств в других материалах.
Живопись, по общему мнению, была ведущим искусством Китая, и уже в период Хань создавались прекрасные картины. Некоторые из этих работ сохранились до наших дней, и они демонстрируют зрелость и мастерство, которые указывают на устоявшуюся художественную школу. Китайская живопись — это исключительно акварель; вместо величественных фресок мы обнаруживаем картины на шелке и бумаге, и они отличаются от западных работ своим явным избеганием пространственных и перспективных композиций. Китайская картина плоскостная, но словно наполненая воздухом; она выполнена тонкими изящными штрихами и куда более сосредоточена на пейзажных сюжетах, чем на детальном изображении человеческого тела. Династия Тан, по мнению многих критиков, ознаменовала собой вершину китайской живописи.
Китайская скульптура едва поспевала за китайским изобразительным искусством и едва ли достойна упоминания рядом с европейскими работами. Но китайская керамика остается непревзойденной. Китайцы обжигали свои знаменитые вазы при гораздо более высоких температурах, чем на Западе, и уже к концу периода Тан производили фарфор и непревзойденную глазурь. Еще в эпоху Хань керамика отличалась особой прочностью и изяществом.
Многочисленные керамические фигурки служителей, лошадей, верблюдов и так далее, датируемые начиная с периода Тан, украшают сейчас европейские дома и коллекции. Их достают из могил, куда их клали вместо рабов и животных, которых убивали на могилах в более варварском прошлом. Эти погребальные убийства, которые осуществлялись для того, чтобы почивший монгольский вождь и в стране теней не знал недостатка ни в слугах, ни во вьючных животных, сохранялись в Китае до VII или VI вв. до н. э. Затем их заменили керамическими фигурками. Гунны времен Аттилы все еще соблюдали этот древний обычай и продолжали выполнять этот кровавый обряд на могилах своих вождей. Но в Египте он отжил свое еще до самых ранних династий и тоже уступил место погребальным изображениям.
10В 629 г., спустя год после прибытия посланников в Кантон и тридцать с лишним лет после того, как миссионеры, посланные Папой Григорием, ступили на землю Англии, некий ученый и ревностный буддист по имени Сюань-Цзан отправился в путь из Сианя (Чанъаня), столицы императора Тайцзуна, в свое великое путешествие в Индию. Он пробыл в пути шестнадцать лет. Вернувшись в 645 г., он описал свои путешествия в книге, которой суждено было пополнить собой сокровищницу китайской классической литературы. Мы не можем пройти мимо нескольких моментов из его путевых заметок, так как они дополнят наше представление о том, как выглядел мир в VII в. н. э.
Сюань-Цзана отличала любовь к удивительным историям, которые он записывал так же доверчиво, как и Геродот, хоть у него и не было того тонкого чувства истории, которым обладал «отец истории». Он не оставлял ни один древний памятник или руину, не разузнав у окружающих какую-либо невероятную историю, связанную с этим местом. Китайские представления о литературе как о высоком искусстве, вероятно, не позволили ему в деталях рассказать, как он путешествовал, кто были его провожатые, где и как его принимали на ночлег, что он ел и чем оплачивал свои расходы, — эти детали бесценны для историка. Тем не менее он оставил немало ярких и поучительных картин из жизни Китая, Центральной Азии и Индии того периода, который мы рассматриваем.
Его путешествие было уникальным для того времени. Выступил он по северному пути, пересек пустыню Гоби, прошел вдоль южных склонов Тянь-Шаня, обогнул глубокое озеро Иссык-Куль и так добрался до Самарканда, а далее, почти по следам Александра Великого, повернул на юг и через Хайберский перевал и Пешавар вошел в Индию. Возвращался он южным маршрутом, для этого ему пришлось пересечь весь Памир от Афганистана до Кашгара, а далее — в противоположном направлении того пути, которым прошли юэчжи семь столетий назад, — через Яркенд, вдоль склонов Кунь-луня он вышел на свой прежний путь возле края Великой стены, граничащего с пустыней. Его перемещения по Индии теперь не представляется возможным проследить — он пробыл там четырнадцать лет и обошел весь полуостров, от Непала до Цейлона.
В то время в силе был императорский указ, запрещавший подданным Поднебесной покидать пределы империи, так что Сюань-Цзан покинул Сиань, словно преступник, бегущий от наказания. За ним даже выслали погоню, чтобы помешать ему осуществить задуманное. Описание того, как он купил у странного седобородого человека рыжую кобылу, которая знала путь через пустыню, как ему удалось обойти пограничный пост с помощью «чужеземца», который соорудил для него мост из ивняка ниже по течению приграничной реки, как он перешел через пустыню, определяя путь по останкам людей и животных, как он видел мираж в пустыне и как его дважды едва не изрешетили стрелами из сторожевых башен на дорогах через пустыню, читатель сможет найти в его «Жизни».
Путешественник заблудился в пустыне Гоби и четыре ночи и пять дней провел без воды. Позднее, когда он уже был в горах среди ледников, двенадцать из его провожатых замерзли во льдах насмерть. Все это описано в его «Жизни», в рассказе о своих путешествиях он почти не упоминает об этом.
Он знакомит нас с тюрками, этими новыми продолжателями традиции гуннов, которые держали в своих руках не только те края, которые мы зовем теперь Туркестаном, но и всю протяженность северного пути. Он упоминает многие города, отмечая при этом прекрасно возделанные поля. Он был принят разными правителями, союзниками и данниками Китая. Среди прочих особо выделяется фигура хана тюрок, величественная личность, облаченная в зеленый бархат, с длинными волосами, повязанными шелком.
«Золотая вышивка на ханском шатре сияла ослепительной красотой и пышностью. По обе стороны восседали на циновках его приближенные и советники, все как один одетые в роскошные парчовые халаты, пока остальная свита стояла несколько поодаль. Ты сам сможешь убедиться, что хотя это был и пограничный правитель, но все при его дворе дышало благородством и утонченным вкусом.
Хан, выйдя из шатра, сделал около тридцати шагов навстречу Сюань-Цзану, который после любезного обмена приветствиями вошел в шатер… После небольшого перерыва допустили и послов из Китая и Гаочана, которые поспешили вручить свои верительные грамоты и послания, которые хан внимательно прочел. Обрадованный, он пригласил послов занять место подле него на циновках. Затем хан приказал принести вино для себя и послов и напиток из винограда для буддийского паломника и подал знак музыкантам. Тут же зазвучали здравицы в честь хозяина и гостей, зазвенели чаши, которые снова немедля наполнялись служителями. Музыканты, игравшие на самых разнообразных инструментах, тоже старались вовсю, и громкая музыка наполнила шатер. И хотя это были непривычные звуки простонародной музыки, да к тому же и чужеземной, она удивительно ласкала слух и ободряла чувства.
