Ричард Пайпс - Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918
Но даже и эта скромная цифра не дает нам возможности правильно судить об экономической выгоде передела, поскольку большая часть тех земель, которые были прирезаны к крестьянским хозяйствам в 1917–1918 годах (примерно две трети), до этого уже арендовалась крестьянами. «Социализация» земли, таким образом, не столько увеличила количество доступной крестьянину пахотной земли, сколько освободила его от уплаты ренты17. В дополнение к освобождению от выплаты ренты, что в сумме составляло 700 млн. рублей в год, крестьянство получило еще одну поблажку в виде упразднения коммунистическим правительством задолженностей Крестьянскому поземельному банку, которые к тому времени достигали 1,4 млрд. рублей18.
Крестьянство скептически воспринимало свое новое право землевладения, поскольку было осведомлено, что новое правительство собирается в будущем вести колхозы: декрет о социализации земли, изданный в апреле 1918 года, постановлял, что передача земель общинам будет временной. Крестьянство находилось в недоумении относительно того, сколь долго оно сможет пользоваться землей, и решило в итоге вести себя так, будто получило ее в пользование до снятия следующего урожая. Поэтому, вместо того, чтобы обобществить полученные земли и сделать их собственностью общины, они предпочитали владеть ими раздельно с тем, чтобы в случае вынужденной утраты прирезанных земель сохранить свои наделы*19. [По сообщению интеллигента, проживавшего в деревне в Тамбовской губернии с октября 1918-го по ноябрь 1920 г., крестьяне сомневались, что полученная ими в результате прирезки земля действительно им принадлежала, поскольку не была дарована им царем (Окнинский А.Л. Два года среди крестьян. Рига, 1936. С. 27). Именно эти земли они отдавали безземельным, если их вынуждали к дележу.]. В результате усилилась и до того уже приносившая убытки чересполосица. Многим крестьянам приходилось проделывать по пятнадцать, тридцать, иногда по шестьдесят километров, чтобы добраться до своих новых земельных участков; если расстояние оказывалось слишком велико, эти участки просто забрасывали20.
Но довольно говорить об экономических выгодах, принесенных российскому крестьянству революцией. Оно заплатило за них дорогой ценой. Историки обычно не учитывают, во что обошлась крестьянину революция на селе, хотя потери были весьма значительными. Понесенные крестьянством убытки были двух видов: убытки в результате инфляции и те, что обусловливались потерей земли, которой крестьяне владели единолично, отдельно от общины.
До революции российские крестьяне накопили значительные сбережения, причем часть их этих сбережений они хранили дома, а часть помещали в государственные сберегательные кассы. За время войны и в первый год революции, когда цены на продовольствие выросли, эти сбережения значительно увеличились. Невозможно точно вычислить, какой суммы они достигли к Октябрьскому перевороту, но некоторое представление получить можно, если обратиться к официальным цифрам и бюджетным предположениям. К началу 1914 года в сберегательных кассах на депозитных счетах находилось 1,55 млрд. рублей21. За период с июля 1914 года до октября 1917-го эта сумма выросла еще на 5 млрд. рублей, причем, по данным авторитетных источников, 60–70 % этой суммы было положено в банк крестьянами22. Если принять то же отношение для оценки вкладов, внесенных в банки до 1914 года, можно предположить, что ко времени Октябрьского переворота крестьянство имело на счетах 5 млрд. рублей, не считая тех денег, которые хранились дома. Издав декрет о национализации частных банков, большевики обошли в нем сберегательные кассы, так что крестьяне и другие мелкие вкладчики теоретически не потеряли доступа к своим деньгам. Но последовавшая за этим инфляция настолько обесценила вклады, что это было равносильно прямой конфискации. Как было показано в предыдущей главе, большевики настойчиво и систематически стремились к обесцениванию денег: в течение первых пяти лет их правления покупательная способность рубля упала в миллионы раз, что превратило его в крашеную бумагу. Вследствие этого крестьянин дорого заплатил за землю, хотя и получил ее даром. За 21 млн. десятин, которые перешли в пользование крестьянства, оно заплатило потерей только на банковских счетах 5 млрд. рублей. [При том, что золотой эквивалент довоенного рубля составлял 0,78 г золота, на эти сбережения можно было приобрести 3900 т золота.]. Если согласиться с оценками того времени, по которым от 7 до 8 млрд. рублей хранились дома в чулке и были зарыты в кубышках в землю, можно подсчитать, что за средний участок пахотной земли в 0,4 десятины крестьянин заплатил 600 рублей старыми (до 1918 г.) деньгами. До революции цена за такой участок составила бы в среднем 64,4 рубля. [Земли, выкупленные Крестьянским поземельным банком у помещиков в период между 1906-м и 1915 г., стоили в среднем по 161 рублю за десятину (Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. Т. 2. Изд. 3-е. Л., 1952. С. 270). Сведения о сумме крестьянских банковских вкладов см.: Новая жизнь. 1918. 31 марта. № 56 (271). С. 2].
Но не только деньгами крестьяне заплатили за прирезку земли. Говоря о частном землевладении в России, обычно имеют в виду земли, находившиеся в собственности помещиков, царской семьи, купечества и духовенства, которые на основании декрета о земле подлежали конфискации и разделу. Но значительная часть (примерно треть) полезных площадей (пахота, лес, выпас) в дореволюционной России были собственностью крестьян, которые владели ею единолично или, что случалось более часто, на паях. Цифры свидетельствуют, что к началу революции крестьянству и казачеству принадлежало почти столько же земли, сколько помещикам. Из 97,7 млн. десятин полезных площадей (пахота, лес, выпас), находившихся в частном владении в европейской части России, 39 млн. или 39,5 %, принадлежали помещикам (дворянству, чиновникам, офицерству), а 34,4 млн. (34,8 %) — крестьянству и казачеству (данные на январь 1915 г.)23.
По ленинскому декрету о земле, «простые крестьяне и простые казаки» не должны были терять землю в процессе экспроприации. Но во многих районах центральной России общинное крестьянство игнорировало это постановление и продолжало захватывать земли, принадлежавшие другим крестьянам, наряду с землями помещиков, и включать их в общинный фонд для раздела. Нападению и захвату подвергались хутора и отруба, хозяева которых воспользовались столыпинской реформой и вышли из общин. В один миг были сведены на нет все достижения столыпинской аграрной реформы: принцип общинности сметал все на своем пути. С землей, прикупленной членами общины на стороне, поступали таким же образом: она присоединялась к общинному резерву. В ряде районов община соглашалась оставить крестьянину его собственность, если он урезал свой надел до размера, установленного общиной: на заре коллективизации, в январе 1927 года, из 233 млн. десятин крестьянской земли в РСФСР 222 млн. (или 95,3 %) были общественной и только 8 млн. (3,4 %) — частной собственностью (в виде отрубов и хуторов)24.
Ввиду всего сказанного невозможно по совести утверждать, что в результате революции российское крестьянство получило бесплатно большое количество земли. Земли получилось немного, и она была недешева. Российское крестьянство не было гомогенным: за этим абстрактным термином стоят миллионы индивидуальных судеб. Некоторые из крестьян, обладая трудолюбием, бережливостью и деловой смекалкой, начинали преуспевать, скапливали капитал и либо откладывали деньги, либо вкладывали их в землю. И в один момент они потеряли и сбережения, и недвижимость. Таким образом, становится ясно, что мужик изрядно переплатил за все, чем его оделил вдохновляемый коммунистами дуван.
Аграрная революция уравняла крестьянские владения. В 1917–1918 годы по всей России общины урезали наделы, оказывавшиеся больше нормы, и основным критерием при перераспределении земли было число едоков на крестьянское хозяйство. В результате крупные хозяйства, имевшие большие наделы (от четырех десятин и более), стали вытесняться мелкими, чьи наделы были меньше четырех десятин (число первых уменьшилось с 30,9 % до 21,2 % от общей массы хозяйств, число последних возросло с 57,6 % до 72,2 %). [В.Р.Герасимюк (История СССР. 1965. № 1. С. 100; О земле: Сб. статей. М., 1921. Т. 1.С. 25) приводит несколько отличные цифры. Уменьшение числа крупных хозяйств было отчасти связано с тем, что большие крестьянские семьи стали дробиться и распадаться на нуклеарные семьи. Этот процесс, начавшийся в конце XIX в., стал еще более интенсивным при большевиках: крестьяне стремились принять активное участие в разделе конфискованных земель, а делать это было удобнее, являясь главой семьи.]. Цифры говорят о том, что произошло значительное увеличение числа «середняков», чьи ряды пополнялись как за счет вынужденного обеднения богатых хозяев, так и в силу получения наделов безземельными крестьянами: число последних сократилось вдвое25. В результате проведенной уравниловки Россия стала страной мелких крестьянских хозяйств. В воспоминаниях современника послереволюционная Россия сравнивается с пчелиными сотами, в которых мелкие товарные производители «достигли того, что уравняли обладание ими же разгороженной земли, создали ряд парцелл, приблизительно равных по величине»26. «Середняк», что на марксистском жаргоне обозначает того, кто не покупает чужого труда и не продает собственного, извлек наибольшую выгоду из аграрной революции; большевики осознали этот факт только некоторое время спустя.
