Герд- Хельмут Комосса - Немецкая карта: Тайная игра секретных служб: Бывший глава Службы военной контрразведки рассказывает.
Регулярно являлись высокопоставленные натовские генералы из Брюсселя и Фонтенбло, в том числе Главнокомандующий объединенными вооруженными силами НАТО в Центральной Европе (CINCENT), и выслушивали рапорт о текущей обстановке. Всякий раз это были лишь учения, но, находясь глубоко под землей, мы порой, причем довольно часто, испытывали такое чувство, будто стоим на пороге войны. Развитие постоянно меняющейся обстановки отслеживалось в течение нескольких дней, и с каждым новым днем в нас усиливалось ощущение того, что все происходящее — это вовсе не учения.
В «Группе» я был единственным немецким армейским офицером, поэтому, когда наступало переутомление и требовался отдых, заменить меня, естественно, было некем. Если можно было рассчитывать на то, что в ближайшие часы положение не станет развиваться драматически, я, как правило, ложился ночью прикорнуть пару часов на американскую походную кровать. В конце концов, враг ведь тоже нуждается во сне, думал я.
При проведении последних ежегодных учений НАТО (WINTEX) я незадолго до их окончания настолько сильно устал, что американскому часовому, который обязан был меня разбудить, пришлось в буквальном смысле ставить меня на ноги. Я не слышал восклицаний, окликов, криков, я не чувствовал шума и пробудился только в результате физического воздействия.
Жизнь во время этих приближенных к боевым условиям учений, которые, в частности, проводились и в запасной штаб-квартире бывшей линии Мажино, была жесткой и в другом отношении. Размещение солдат, да и высших офицеров было просто неприемлемым. Тем не менее наши товарищи из американской армии воспринимали это спокойно. Приходилось просто привыкнуть спустя несколько лет войны отправлять естественные потребности в деревянном сортире.
Общественная жизнь в штаб-квартире велась в различных формах. Зимой, естественно, как совершенно особенное событие регулярно устраивался бал Центральной группы армий Центральной Европы (CENTAG). Отдельные страны организовывали вечеринки, наконец, иной раз в узком кругу и в далеко не фешенебельных питейных заведениях случались скромные застолья. Иногда предпринимались также выезды на природу автобусом, особенно охотно в близлежащие славящиеся своим вином городки в райски красивом Пфальце.
Разумеется, во время таких экскурсий люди очень быстро сближались под воздействием вина.
Остается остановиться на том, что нам, немцам, не очень везло с офицерами, отбираемыми для работы в высоких натовских штабах. Иногда создавалось впечатление, что туда намеренно переводили офицеров, которым не находилось подходящего применения в войсках. Но так обстояло дело — и это следует здесь подчеркнуть — только в ту пору.
Помнится, в штаб-квартиру НАТО как-то прибыл для прохождения службы немецкий полковник, не очень хорошо владевший английским. На первом же утреннем совещании он, открыв совещание сбивчивым английским приветствием: «Доброе утро, господа!», — повернулся ко мне и, перейдя на немецкий, сказал: «Господин Комосса, лучше переводите вы. Мой английский не так хорош». «Да, господин Комосса will translate!» Мне показалось, что это произвело в штаб-квартире не очень хорошее впечатление.
Тем не менее стоит обратить внимание на то, что, несмотря на такие «происшествия», немецкие офицеры в штаб — квартирах НАТО, как правило, оставляли по себе хорошее впечатление. То есть они вели себя более по-американски, чем американцы, а иногда и более по-французски, чем французы, и, видимо, полагали, что от этого они кажутся более «преданными НАТО».
Как бы то ни было, служба в органах НАТО давала всем офицерам предельно интересный опыт. Здесь между ними завязывалась дружба, длившаяся многие годы.
На холме под сенью театра, в котором проводятся музыкальные фестивали
После трехлетнего периода службы в Мангейме в Группе армий Центральной Европы (CENTAG), который я в целом воспринимал как очень приятный, меня перевели в Байройт на должность командира батальона противотанковой артиллерии.
Избранные произведения Рихарда Вагнера занимали в моем личном книжном шкафу особое место. И не потому, что я, скажем, обладал достаточным талантом и умением исполнять вагнеровские композиции на фортепьяно или тем более спеть какую-нибудь партию, хотя, не скрою, в юности я как-то пытался исполнять фрагменты из «Мейстерзингеров» или арию, в которой Лоэнгрин молится за своего любимого лебедя. Нет, таким талантом я, «шалопай» из мазурских лесов, к сожалению, не был наделен. Я никогда прежде не пел и не играл Вагнера, а только читал, и это чтение я нашел чрезвычайно интересным. О том, что я не могу ни петь, ни играть Вагнера, я часто сожалел. Несмотря на мою большую любовь к Бетховену, мою привязанность к Генделю и к музыкальной искрометности любого из сочинений Моцарта или третьего акта «Вольного стрелка», эта уникальная музыка не пробуждала во мне чувств, разбуженных Рихардом Вагнером еще в юные годы.
И вот я приехал в «город Вагнера», в Байройт.
Любовью к опере я воспылал еще в школе Беринга в Хоэнштайне, привила же ее мне певица Анне Н., одно время жившая у нас в Алленштайне. Очень красивая певица!
В 1940 г. Карл Мария фон Вебер вдохновил меня на создание эскиза декораций и костюмов к третьему акту «Вольного стрелка», который потом был выставлен в фойе театра Тройданка в Алленштайне. Нельзя сказать, что сам я не отважился бы на создание эскиза декораций к произведению Рихарда Вагнера, нет, на это у меня вполне хватило бы мужества, просто мне, видимо, хотелось возвысить Вагнера для будущих времен. И вот теперь я оказался в Байройте. Не как певец или, скажем, хотя бы как музыкант, нет, в Байройте я приблизился к Вагнеру как солдат. И это пробудило в моем сердце особенные чувства. Эту музыку я принимал всем своим сердцем как чудесный дар. Она была прекрасна, она была сложна и мощна! Зарождаясь на сцене, раскаты грома великих голосов, словно предвосхищая начало последнего суда, бежали по концертному залу поверх голов благоговейно сосредоточенной публики, как будто это была прелюдия к последнему суду. Осознание музыки Вагнера — на совершение такого подвига я был не способен. Равно как, пожалуй, и на то, чтобы полностью проникнуться ею, углубиться в нее и постичь ее как величественный дар, преподнесенный человечеству.
На протяжении моей двухлетней службы в качестве командира 125–го батальона противотанковой артиллерии я имел едва ли не уникальную возможность нередко и по личному приглашению Вольфганга Вагнера собственными глазами увидеть все постановки произведений великого композитора в музыкальном театре. Довольно часто мне удавалось присутствовать и на генеральных репетициях таких постановок. Было ли это случайностью или милостью Божьей — кто теперь скажет?
Перед окончанием срока службы в качестве офицера по планированию операций с использованием атомного оружия при натовской штаб-квартире Центральной группы армий в Центральной Европе (CENTAG) в Бонне меня спросили, готов ли я согласиться на перевод в Байройт. Что за вопрос! В течение трех лет я занимался разработкой сценариев войны с использованием атомного оружия, безусловно, как мне виделось, приводящей к гибели Европы, а тут предоставлялась возможность увидеть великие произведения европейской музыки в этом уникальном театре, а именно «на холме»! О Боже, снова и снова думал я, какое счастье! После работы по планированию и расчету последствий вселенского ада открывалась перспектива увидеть, как поднимается занавес в преддверии «Сумерек богов».
До этого момента мне в течение трех лет пришлось заниматься планированием операций с использованием атомного оружия; я учился точно рассчитывать его воздействие и посредством тщательнейшего анализа определять возможности нанесения врагу максимального ущерба при минимально возможном нанесении вреда природе, окружающей среде и населению крупных городов. Вряд ли кто может всерьез ожидать, что здесь его посвятят в тонкости технологий, способов, тактики и стратегии, применяемых в войне, ведущейся с использованием атомного оружия. Да, они, эти тонкости, возможно, не являются тайной за семью печатями для экспертов, находившихся тогда по разные стороны и оценивавших возможности использования атомного оружия, а также желательные или расчетные последствия его применения. На учениях давалась оценка точности нанесенного удара — «попали» или «промахнулись»; эффект воздействия отмечался на карте генерального штаба цветным фломастером.
Почему именно при воспоминании о периоде моей службы в Байройте на ум мне приходят такие апокалиптические мысли? Ведь там меня ожидала обычная работа, а именно командование совершенно обычным артиллерийским батальоном, оснащенным противотанковой гаубицей М 109 калибра 155 мм. Здесь необходимо отметить, что этот батальон можно было использовать в боевых действиях в условиях атомной войны.
