Константин Станюкович - Грозный адмирал
В одиннадцать часов вечера адмирал вместе с двумя боцманами удалился в конюшню, куда привели и Макриду. Двери были наглухо затворены, но, несмотря на это, оттуда раздавались раздирающие душу крики и стоны. Потом все затихло. Адмиральша, потрясенная, теперь жалела несчастную Макриду. Полумертвую, ее ночью отнесли в слободку и через две недели отправили, еще не совсем оправившуюся, в деревню, где она впоследствии спилась и через несколько лет умерла.
Дочь Макриды, слишком похожая на адмирала, была помещена на воспитание и затем отдана в пансион в Петербурге. Адмирал любил свою, как он называл, "воспитанницу", часто навещал ее, и она изредка, по воскресеньям, приходила в ветлугинский дом на короткое время. И добрая адмиральша ласкала эту девочку, наделяла ее лакомствами и нередко плакала, вспоминая свои обиды и жалея бедную "батардку", как адмиральша про себя называла девочку. Когда эта девочка шестнадцати лет умерла, - адмиральша искренне ее оплакивала и была вместе с мужем на ее похоронах.
XVIII
Вскоре после обнародования манифеста об освобождении крестьян адмирал однажды призвал сыновей в кабинет и сказал им:
- Наше родовое имение не велико... После надела останется всего пятьсот десятин... Делить его между вами не стоит... Как ты полагаешь, Василий? - прибавил он, обращаясь к старшему сыну, высокому, плотному моряку, лет тридцати пяти, очень похожему на адмирала лицом.
- Полагаю, что не стоит.
Не спрашивая мнения других сыновей, Николая и Гриши, адмирал продолжал:
- Мое намерение - отдать всю землю крестьянам и не брать с них ничего за надел... Им это на пользу, и они помянут добром Ветлугиных. Не правда ли?
На лице Гриши при этих словах промелькнуло невольно грустное выражение, хотя он и первый поторопился сказать:
- Конечно, папенька... Такой акт милосердия...
- Тебя пока не спрашивают! - резко перебил адмирал, заметивший печальную мину почтительного Гриши. - Как ты полагаешь, Василий?
- Доброе сделаете дело, папенька! - отвечал моряк.
- И я так думаю... Надеюсь, что и отсутствующий Сергей так же думает... А ты, Николай?
- И я нахожу, что это справедливо.
- Ну, а ты, Григорий, уже поспешил апробовать "акт милосердия", иронически подчеркнул адмирал. - Значит, и делу конец.
Наступила короткая пауза, во время которой адмирал достал из письменного стола какой-то исписанный цифрами клочок бумаги и затем сказал:
- Взамен имения, которое должно бы быть разделено на четыре части, ибо сестер ваших я уже выделил деньгами, по три тысячи на каждую...
- На пять частей, папенька? - перебил отца старший сын. - Вы, верно, забыли, что всех нас пять братьев, - прибавил моряк, вспоминая об опальном Леониде.
- Я помню, что говорю! - крикнул, вспыхивая, адмирал и продолжал: так вместо родового имения я выдам каждому из моих четырех сыновей (адмирал подчеркнул "четырех") деньгами, какие причитаются за выкупную ссуду и за пятьсот десятин... На каждого из вас придется по четыре тысячи... вот здесь на бумажке и расчет...
И адмирал кинул на стол бумажку, исписанную цифрами.
- Хочешь посмотреть, Григорий? - насмешливо заметил адмирал повеселевшему сыну.
Гриша покраснел как рак и не двинулся с места.
- Деньги эти предназначены из аренды, которую мне недавно пожаловал государь император на двенадцать лет по две тысячи и которые мне выдадут сразу. Других денег у меня нет... Из этой же аренды Анна и Вера получат свои приданые деньги... Согласны?
Все, конечно, согласились, после чего адмирал их отпустил, объяснив, что Василий получит деньги через месяц, а Николай, Григорий и Сергей - по достижении тридцатилетнего возраста.
- А затем ни на что не рассчитывайте! - крикнул им вдогонку адмирал.
Когда мужики через старосту Акима узнали о милости барина, они сперва не поверили, - до того это было неожиданно. Но бумага, присланная адмиралом старосте, окончательно убедила мужиков, и они благословляли барина, простив все его тяжкие вины относительно многих своих дочерей. Староста Аким приезжал потом в Петербург благодарить адмирала, и грозный адмирал, видимо, был тронут искренней и горячей благодарностью деревни в лице ветхого старика Акима, которого он не допустил к руке, а милостиво пожал ему руку и несколько минут с ним беседовал.
На другой день после разговора с сыновьями адмирал сказал рано утром Никандру:
- Люди, конечно, знают о воле, которую даровал им государь император. Объяви им, что кто не хочет у меня оставаться, может через неделю уходить.
- Слушаю, ваше высокопревосходительство!
- Иди и сейчас же принеси ответ!
Никандр и без того знал, что решительно все, за исключением Алены, горничной Анны, да Настасьи, горничной адмиральши, собирались уходить. Уже давно на кухне шли об этом разговоры, и после манифеста радости не было конца. Все осеняли себя крестными знамениями и облегченно вздыхали при мысли, что они свободны и могут избавиться от вечного трепета, который наводил на всех грозный адмирал.
Через пять минут Никандр вошел в кабинет.
- Ну, что? Кто уходит?
- Ефрем, ваше высокопревосходительство.
- И пусть. Лодырь. А Ларион?
- Тоже просится...
- А Артемий кучер?
- Хочет побывать в деревне, повидать детей.
- Гм... И Федька, пожалуй, тоже уходит? - осведомился, хмурясь все более и более, адмирал о пятнадцатилетнем казачке.
- Хочет в ученье в портные поступить, ваше высокопревосходительство! - докладывал Никандр с какою-то особенною почтительностью.
Адмирал помолчал и, сурово поводя бровями, продолжал:
- А девки?
- Олена да Настасья хотят остаться, если будет ваше желание.
Адмирал недовольно крякнул и снова помолчал.
- Нанять повара, кучера и лакея для барыни! - приказал он. - Да смотри, людей порасторопнее... Насчет жалованья сам переговорю.
- Слушаю-с, ваше высокопревосходительство! - отвечал Никандр, видимо, сам чем-то озабоченный.
- Двух девок довольно, - продолжал адмирал. - Алена может ходить за двумя барышнями, а если Настасья передумает и не останется, барыня сама найдет себе горничную... А прачки не нужно... Можно отдавать стирать белье...
- Слушаю-с!
Адмирал снова смолк и вдруг спросил:
- Ну, а ты как, Никандр? Останешься при мне или нет?
В голосе адмирала звучала беспокойная нотка.
Никандр смутился.
- Я положу десять рублей жалованья, а если тебе мало - прибавлю...
- Я, ваше высокопревосходительство, не гонюсь за жалованьем. И так, слава богу, одет и обут...
- Так остаешься?
- Я бы просил уволить меня...
Адмирал насупился и стал мрачен. Этот Никандр, к которому он так привык, и тот собирается уходить. Этого он не ожидал.
А Никандр между тем продолжал робко, точно виноватый:
- Я, ваше высокопревосходительство, имею намерение сходить на богомолье, в Иерусалим.
- В Иерусалим? - переспросил озадаченный адмирал.
- Точно так-с.
- Зачем тебе туда?
- Сподобиться видеть святые места и помолиться искупителю грехов наших... Уже давно о сем было мое мечтание, ваше высокопревосходительство.
Адмирал удивленно взглянул на Никандра, лицо которого теперь было торжественно и серьезно и не имело обычного мрачного вида.
- Ну, что ж, если ты такой дурак, ступай себе в Иерусалим! - сердито воскликнул адмирал. - Скоро собираешься? - прибавил он.
- Как разрешите, ваше высокопревосходительство!
- Мне что разрешать? Ты теперь свободный... Подыщи мне человека и уходи! - раздраженно заметил старик.
- Покорно благодарю, ваше высокопревосходительство.
Никандр удалился, а адмирал долго еще сидел в кабинете, угрюмый и озадаченный.
Тяжело было вначале адмиралу привыкать к новым лицам и, главное, не видеть вокруг себя того трепета, к которому он так привык. Приходилось сдерживаться и не давать воли рукам, которые так и чесались при виде какого-нибудь беспорядка. А угодить такому ревнителю чистоты и порядка, как адмирал, было трудно. И он иногда не сдерживался и дрался... Прислуга уходила, нередко жаловалась, и адмиралу приходилось отплачиваться деньгами... Вдобавок уже ходили слухи о мировых судьях. Все эти новые порядки все более и более раздражали адмирала, и он срывал свое сердце на жене и на детях, для которых оставался прежним грозным повелителем.
Жизнь в доме становилась адом. Адмирал все делался угрюмее и злее. Обеды, когда собиралась семья, бывали мучением для всех домашних. Вдобавок адмиральша не смела уже более принимать у себя, даже и по субботам, никого из гостей, почему-либо неприятных адмиралу. По-прежнему адмирал целые дни сидел запершись у себя в кабинете, и одно сознание его присутствия нагоняло на всех испуг... Только по вечерам все вздыхали свободнее.
Адмирал почти каждый вечер уходил к новой своей фаворитке, бывшей горничной жены, Насте.
XIX
Прошел год, и младшая дочь адмирала, Вера, нашла себе жениха. Правда, он был лет на тридцать ее старше и болезненный человек, но зато генерал, с хорошим положением и состоянием. Старый адмирал, казавшийся перед генералом совсем молодцом, был очень удивлен, когда, передавая предложение дочери, тотчас же получил ее согласие.
