Влада Баранова - Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья
Источники, возможно, склонны несколько преувеличивать значение перелома, пришедшегося на середину XIX в. Так, в краеведческой работе «Мариуполь и его окрестности» (1892 г.) указывается, что история города Мариуполя «разделяется на две половины: до 1859 года греческий период… и после 1859 года — второй период, когда начали селиться иностранцы, русские, евреи, цыгане и пр.» [Мариуполь и его окрестности, 1892, с. 75]. По-видимому, подобная кардинальная смена имела место в городе, но греческие села еще долго оставались преимущественно моноэтничными, хотя и находились в окружении украинских, немецких, албанских, болгарских и других поселений.
Наделы более поздних поселенцев были значительно меньше, чем у выходцев из Крыма. Таким образом, греческое происхождение являлось в этот период достаточно выгодным. Информанты иногда вспоминают о русском/украинском предке, женившемся на гречанке и записавшемся греком, чтобы получить земельный надел, а также другие льготы, и, возможно, подобные случаи, действительно имели место.
Другое важное изменение связано с постепенным увеличением числа школ, сперва — частных, а затем — государственных. Распространение русского языка среди мариупольских греков во второй половине XIX в. можно наблюдать во всех сферах. Выше упоминалось использование русского языка в церковной и административной деятельностях; еще одним важным каналом, с помощью которого греки знакомились с доминирующим языком, была школа. Как и в других сферах жизни крымских переселенцев, в образовании можно наблюдать постепенный переход от самоорганизации сообщества к государственному регулированию этой области.
Первое время обучением детей мариупольских греков как в городе, так и в окрестных селах занимались местные священники, но жители Мариуполя хотели иметь школу и готовы были выделить на нее деньги. Например, уже в 1778 г. архиепископ Н. Феотоки пытался открыть в городе «начальное эллино-российское училище» на деньги городской общины [ЦГИАУ 1]. В 1810 г. открылось частное начальное училище купца Попова, где преподавание велось на греческом. Число учеников было крайне невелико. Государственные и церковные власти в этот период лишь не препятствовали инициативе греческой городской общины.
Позже, в 1820 г., была открыта государственная школа — Мариупольское приходское училище с русским языком обучения. Городская община добилась разрешения на преподавание письма и чтения по-гречески, а также того, чтобы срок обучения в нем был увеличен с года, как полагалось по Уставу подобных училищ, до двух лет, так как дети должны затратить какое-то время на овладение русским языком [Мариуполь и его окрестности, 1892, с. 171 и далее]. Вплоть до 1870-х гг. греческий преподавался как предмет. Первыми учителями были греки, выходцы из Греции и Турции (см.: [Мариуполь и его окрестности, 1892, с. 186]).
Первые школы способствовали распространению русского языка только среди детей горожан. В селах детей по-прежнему обучали грамоте священники; в отдельных случаях богатые поселки открывали школу и нанимали преподавателей за счет жителей, однако о подобных заведениях известно немногое. По свидетельству С. А. Серафимова, в селах «были заведены общественные школы грамотности, в которых преподают инде духовные лица, а большей частью — какой-либо заграничный грек-практик» [Серафимов, 1998 (1862), с. 92]. В таких школах ученики осваивали греческий букварь и молитвы.
В 1864 г. было принято «Положение о начальных народных училищах», согласно которому на территории всей империи языком преподавания становился русский. С конца 1860-х гг. во многих греческих селах появились также земские школы, где преподавание велось на русском языке. По некоторым свидетельствам, ученики, не владевшие русским языком, просто заучивали тексты наизусть. Н. А. Корф описывает случай в школе села Малый Янисоль: «На вопрос, читают ли дети по-русски, мне ответили, что вся школа читает. Я подошел к одному из учеников старшего разряда, и, действительно, он прочел довольно бойко. Но каково же было мое изумление, когда на вопросы мои к ученику „который ему год?“ и „как его зовут?“ я не получил никакого ответа, потому что ученик не понимал вопросов, предложенных на русском языке. Оказалось, что из всех детей никто, кроме сына священника, не понимает ни слова по-русски и что эти дети обучаются русскому языку как языку мертвому!» [Корф, 1868, с. 18].
К 1902–1903 гг. в греческих селах было 55 земских школ [Мазур, 2000, с. 18]. В Мариупольском уезде в конце XIX — начале XX в. действовала сеть начальных школ на русском языке (церковноприходские, земские, частные школы, двухклассные училища Министерства народного просвещения [Козина, 1997]), которая охватывала почти все зажиточное греческое население Приазовья и, по-видимому, способствовала распространению русского языка среди греков.
Знание русского языка было в разной мере свойственно представителям отдельных возрастных групп, мужчинам и женщинам, жителям разных поселков. Существуют свидетельства о большем распространении русского языка среди мужского населения из-за воинской повинности [Россия. Полное географическое описание, 1910, с. 212]. Греков призывали на военную службу с 1874 г. Кроме того, мужчины чаще бывали в городе, вели торговые дела и пр., а со второй половины XIX в. преимущественно русский, а не урумский язык использовался в деловой сфере. Знание русского языка среди женщин даже позднее, в середине 1920-х гг… оценивается как очень слабое [ЦГАВО 12].
Городские жители, по-видимому, не просто знали русский, но пользовались им даже активнее, чем собственным идиомом. В работе 1884 г. И. Э. Александрович отмечает употребление родных языков лишь сельскими жителями, тогда как «у более интеллигентной части населения родные наречия заменены русским языком… С русскою речью сроднила греков школа, в особенности со времени упразднения греческого суда и поступления их в ведение общих учреждений, и эта великая заслуга должна быть всецело приписана гуманным и патриотическим стремлениям местного земства» [Александрович, 1998 (1884), с. 62] [22].
Можно предположить, что русификация не только жителей Мариуполя, но и крупных поселков проходила быстрее, чем небольших хуторов. Ю. В. Иванова отмечает различное экономическое и культурное положение греческих сел на рубеже XIX и XX вв., «расположенных близко к торговым центрам, и глубинных, сохранивших традиции скотоводческого хозяйства. Отсюда и различная степень освоения русского языка и городской культуры. Зажиточные крестьяне из сел, связанных с городом и торговлей, таких как грекоязычная Ялта или татароязычный Мангуш, отправляли своих детей на учебу в Ростов или Екатеринослав. Это молодое поколение усваивало русскую городскую культуру, приносило в родные села новые бытовые навыки» [Иванова, 2004, с. 224].
К концу XIX в. среди значительной массы мариупольских греков сложилось двуязычие (русский и родной — урумский или румейский — языки). Постепенная замена урумского русским в качестве языка межгруппового общения должна рассматриваться в контексте изменения престижа идиомов. Ю. В. Иванова пишет, что в Крыму для греков «референтной группой» были татары. «Их культура — во многом заимствованная от турок или испытывавшая турецкое влияние — рассматривалась как престижная, становилась образцом для подражания» [Иванова, 2004, с. 392]. К концу XIX в. престижной культурой и образцом для подражания безусловно стала русская.
* * *На протяжении XIX в. произошли существенные изменения в положении греческих поселенцев. Они утратили административное самоуправление и преимущественное право на земли Приазовья, лишились относительной культурной автономии (богослужение и преподавание на греческом языке), которую жители Мариуполя все же стремились поддерживать [23]. В то же время сообщество активно использовало возможности, предоставляемые освоением русского языка, в первую очередь, образование — как отмечалось выше, часть греков отправляли детей на обучение в Екатеринослав и Ростов. Как могли восприниматься сообществом эти изменения?
В разных слоях и возрастных группах мариупольских греков, по-видимому, отношение к русификации было неодинаковым. Есть свидетельства стремления к русификации, желания полностью интегрировать детей в русскую и русскоязычную среду и, следовательно, отказаться от специфики греческого сообщества (подобные настроения были, по-видимому, характерны для части богатых жителей Мариуполя). В то же время существовало, по-видимому недовольство современным положением группы в результате утраты (или насильственного лишения) привилегий и связанных с ними экономических и социальных преимуществ и, отчасти, культурной специфики сообщества. Русификация воспринималась как часть этой общей политики. Трудно судить об отношении сообщества к отмене богослужения на греческом и школьному обучению на русском, но разрешение селиться на приазовских землях другим этническим группам оценивалось греками негативно, что было связано с нехваткой земли на рубеже XIX–XX вв. С точки зрения новых колонистов, у греков было неоправданно много земли, тогда как сами жители греческих поселков, возможно, считали иначе. Документы более позднего времени (1920-е гг.) фиксируют конфликты и земельные тяжбы между греками и негреками, например между греческим поселком Улаклы и украинским селом Успеновка (с решением суда в пользу последнего) [ЦГАВО 11] [24]. Подобные ситуации способствовали развитию если не этнических конфликтов, то замкнутости греческой общины.
