Генрих Штоль - Пещера у Мертвого моря
— Святой отец знает, что мы придем, он ждет нас, — молил Кандо.
— Так каждый может сказать, — проворчал привратник. Но чтобы не оплошать и не навлечь на себя попреков, он полюбопытствовал, что принесли посетители. Свитки пахли смолой и серой, и покрыты они были письменами не на священном языке сирийцев. Это отдавало мошенничеством. Все же привратник позвонил в приемную митрополита и выяснил, что тот ушел, не оставив распоряжений. В календаре также не было пометки о визите «бродяг и бандитов», как нелюбезно окрестил их про себя брат-привратник.
— Заклинаю тебя мощами святых апостолов и святого Игнатия Антиохийского, — чуть не плача, настаивал Халил. — Позови тогда хотя бы кого-нибудь из святых отцов!
Привратник, казалось, был глух и нем. Но как раз в это время через двор шел отец Бутрос. Полагая, что его внушительная внешность поможет без шума, а в эти дни шум был опасен для жизни, спровадить назойливых посетителей, привратник попросил его подойти.
Отец Бутрос приблизился и резко, но не без добродушия, спросил, чего желают пришельцы.
Между тем Юсуф совсем потерял терпение. Времени он потратил уже много, ему еще нужно было купить различные хозяйственные мелочи, а в Бет-Лахме их не найти.
— Твой муфтий просил нас прийти сюда, — сказал он сердито, — он хотел купить древности вашей неверной церкви, которые мы нашли. Вот они. — С этими словами Юсуф сунул руку в заплечный мешок и протянул священнику свиток. Ошеломленный Халил увидел, что этого свитка он не держал в руках.
Отец Бутрос развернул свиток, и так как он был не практиком, а ученым-теологом, то с первого же взгляда определил, что перед ним еврейские письмена. О странных ордонансах митрополита он совсем забыл, ведь с тех пор уже прошло несколько недель, а митрополит Афанасий никому и словом не обмолвился о своей тайне. Патер равнодушно выпустил из рук край свитка:
— Святому отцу нечего делать с этой гадостью. Если ты говоришь, что он велел тебе прийти, ты заблуждаешься или клевещешь. Это еврейские древности, они к нам не имеют отношения. Хочешь сбыть их, ступай в какую-нибудь синагогу. — И он подобрал сутану и ушел.
Халил тяжело вздохнул, когда перед его носом привратник захлопнул ворота. Сириец клялся Юсуфу и его брату, что это просто недоразумение, что оно обязательно выяснится, как только вернется святой отец. Но рассерженные бедуины, произнеся обычные в подобных случаях слова, направились по раскаленной солнцем площади к Суэкат-Алан, которую Халил привык называть улицей Давида.
Халил же в отчаянии остался у ворот монастыря и снова принялся стучать.
Тем временем бедуины расположились на отдых в тени Баб эль-Халиб, или Яффских ворот. Случай, нередко благосклонный к тем, кто его не ждет, свел их с седым умным купцом-евреем. Ему показалось, что у бедуинов какое-то дело — не то хотят что-то купить, не то продать. За спрос денег не берут, и он, зная, что хорошие сделки иногда совершаются самым необычным образом, поинтересовался, куда держат путь незнакомцы.
Те тотчас поняли, что перед ними еврей, и, вспомнив слова сирийского священника, рассказали ему, что в пещере, среди пустыни, нашли еврейские древности и не прочь их продать, если им хорошо заплатят. Старик насторожился. Они отошли в безлюдный из-за полуденного зноя закоулок у садовой стены армянского монастыря. Бедуины вытащили свои свитки и развернули один из них. Торговец посмотрел на буквы, прочел одну строчку, другую, пощупал кожу, потрогал ее… В самом деле, еврейские древности!
Как жаль, что у него деловое свидание и что им никак нельзя пренебречь! Синица в руках лучше соловья в лесу… Маленькое, но верное дело нельзя упускать ради, может быть, и крупного, но неопределенного. К тому же у него с собой очень мало денег.
— Гм, недурно, совсем недурно, сколько у вас таких свитков?
— Три, — Юсуф строго взглянул на своего брата.
— Ага, ну, скажем, тридцать фунтов.
— Ничего, — сказал Юсуф, — об этом стоит потолковать. Правда, я рассчитывал на пятьдесят, но, как говорится, мы могли бы сойтись в цене, если каждый немного уступит. Хватит у тебя денег?
— С собой нет, придется пойти ко мне. Но сейчас у меня нет ни минуты свободной, я и так уже опаздываю. Повторяю, я дам вам, не глядя, тридцать фунтов. Мы же порядочные люди, не правда ли? Приходите через два часа, т. е. когда часы пробьют четыре, в мою лавку. Яффа-роуд номер Вы умеете различать номера?
— Само собой, — с гордостью ответил Юсуф. — Мы придем. Жди нас и приготовь деньги, но немного больше, чем ты сказал.
Юсуф с удовольствием подумал, как обрадуется Мухаммед, когда отец вернется с такой суммой. Бедуины лениво побрели обратно к Яффским воротам и там столкнулись с Кандо, который разыскивал их и уже совсем отчаялся. Бедуины пожали плечами. Сделка была уже почти завершена, и они не видели оснований, почему бы им не утереть носа вифлеемцу.
Тридцать фунтов вместо жалких десяти или одиннадцати, если считать задаток! Услышав это, Халил побледнел, несмотря на жаркий день и перенесенные волнения. Но не будем к нему несправедливы: он изменился в лице не только потому, что от него уплывала хорошая сделка, не только потому, что боялся гнева митрополита, который неизбежно разразился бы, если бы тому не достались таинственные и, по-видимому, желанные свитки… Вовсе нет! Кандо взволновали главным образом события в городе, о которых он узнал, пока стоял у ворот монастыря, от проходивших мимо знакомых.
— Несчастные, — вскричал Халил, — хорошо, что я вас встретил. Бог или Аллах спас вас в последнюю минуту. Вы живете в пустыне и не знаете, что творится здесь, в Эль-Кудсе!
И он подробно, не жалея красок, поведал им о положении в городе.
— Пламя ненависти иудеев к сынам Аллаха разгорелось! Вас хотят заманить в западню, будут пытать и мучить, зарежут, убьют! Вы не знаете, что Яффа-роуд находится в еврейской части нового города и, как слепые, бросаетесь в западню, польстившись на приманку в тридцать фунтов, чтобы никогда больше не увидеть своих палаток, жен и детей. А потом, разве я не говорил тебе насчет законов о древностях, а, Юсуф?
Неисповедима воля случая, против которой бессильны людские старания. В эту самую минуту защелкали выстрелы, сухо залаял автомат у Дамасских ворот. И бедуины поверили всему, что им рассказывал Халил. Не сделав покупок, они вместе с сирийцем бежали из священного города, утратившего свою святость. По дороге в Вифлеем Кандо удалось уговорить бедуинов оставить ему все пять свитков [43].
Но даже хитрец Халил не догадывался, что у третьего бедуина было с собой еще три свитка.
На следующее утро, во вторник, Халил Искандер Шахин снова отправился в Иерусалим. На этот раз ему удалось увидеть митрополита.
Конечно, прием был не очень любезным, и, когда сириец рассказал о торговце-еврее, на его голову низверглась буря гнева, которую тот принял так же униженно и покорно, как пашня принимает дождь, непогоду и град. Что он мог возразить?
Митрополит Афанасий не меньше гневался и на самого себя, однако и виду не показывал. Он не мог себе простить, что уступил человеческой слабости и пошел обедать, вместо того чтобы, хорошо зная ненадежность своих земляков и бедуинов, терпеть голод и ждать посетителей. К тому же предложение старика-еврея сильно укрепило его предчувствие, что он напал на след ценных памятников старины.
Снова была назначена встреча, и на этот раз она состоялась. Таамире, довольные, один — своим сыном, другой — племянником Мухаммедом эд-Дибом, довольные Кандо и муфтием-митрополитом, возвратились на своих осликах из Эль-Кудса в Рас-Фешху, увозя с собой двадцать четыре фунта стерлингов.
Митрополит Афанасий тоже был очень доволен, что смог, наконец, положить древние, по-видимому очень ценные, свитки в сейф монастыря святого Марка. Только Халил Искандер Шахин был недоволен. В присутствии бедуинов святой отец вычел из его гонорара выданный раньше задаток. Кандо вздохнул и дал себе елово в следующий раз быть умнее.
Третий бедуин, имени которого история не сохранила, по дешевке и без шума продал свои свитки мусульманскому шейху в Бет-Лахме.
Глава IV
Двое мужчин брели по тропинке. Иногда они останавливались и украдкой оглядывались по сторонам, словно опасаясь, что за ними кто-нибудь следит. Но ничего и никого не было видно, кроме хищной птицы, кружившей высоко над горами.
— Не топай, иди лучше на цыпочках, — скомандовал тем не менее вполголоса один из путников — Халил Искандер Шахин. Вторым был его приятель Георгий, испытанный компаньон по темным или, во всяком случае, не слишком светлым делам. Георгий проглотил проклятие. Ему казалось, что шуму от него не больше, чем от прошмыгнувшей мыши. Но при шестидесяти пяти килограммах веса уподобиться мыши не так-то просто… Они побрели дальше. Тысяча сто шагов, тысяча сто двадцать, тысяча сто сорок, тысяча сто восемьдесят.
