Юрий Пивоваров - Русская история в зеркале русской мысли. Лекции.
Это были люди, которые понимали, что, вот, тип религиозного мировоззрения, это высший тип сознания человека. Не атеистический. Не такой вот сомневающийся и так далее. А религиозный тип, это сознание человека, это то, что приведет человека, действительно, к спасению. То есть это были люди глубоко верующие, глубоко христианско настроенные. И они вернули вот эту вот в русскую культуру, которая сформировалась во многом под влиянием французской атеистической. Было мощное религиозное измерение. Они ставили так же. Делали ставку на самоуправление. Что да, власть в Петербурге, но она не должна быть самодовлеющей. Она не должна быть такой, которая отбирает у всех автономию, самостоятельность. Нужно ее дать местным органам самоуправления. Во-первых, их нужно создать. А во-вторых, дать им большую власть, потому что общество строится снизу. То есть это были теоретики гражданского общества. И, кстати говоря, именно по славянофильской модели была проведена реформа тысяча восемьсот шестьдесят первого года. Именно славянофильская среда выделила из себя главного теоретика и идеолога этих реформа, это Юрий Федорович Самарин.
Юрий Федорович Самарин. Это человек, который как бы создал научные, идейные предпосылки и дал вариант, по которому уже практические политики стали осуществлять реформу освобождения крестьян через общину, в общине. Он был также теоретиком земского самоуправления. И практикой земство ему многим обязано. То есть славянофилы были людьми очень много послужившими русской истории. Что касается западников, то это была не менее блестящая группа, которые говорили: Россия -- это часть всего мира, и есть мировая общая история. И специфика и своеобразие России есть, но оно есть у Англии, у Франции, у кого угодно. Мы отстали, действительно. В силу тех или иных обстоятельств, монгольского ига, там, позже началась история. Природно-климатические тра-та-та-та. Среди них, например, был великий русский историк Сергей Соловьев. Сергей Михайлович Соловьев. Отец философа Владимира Соловьева, которого я вспоминал. И они говорили, что мы часть мира, и мы развиваемся с миром. Мы просто начали позднее. Но пришел Петр и сказал нам: вперед. И мы очень быстро пошли. Мы развиваемся. Эти люди, конечно, смотрели на Запад. Часть из них смотрели на такие либерально-правовые демократические идеи, которые они хотели приспособить к России. Другая часть была сторонниками идеи социализма. Вот Герцен, например. Его друг Огарев. Бакунин отчасти, который был таким, своеобразным…
Социализм. Это то учение, которое пришло в Россию в тридцатые годы, в сороковые годы. Учение об устроении общества без частной собственности и без Бога. То есть, это некое такое атеистическое общество, где нет частной собственности. И тогда, полагали тогдашние теоретики социализма, будет достигнута полная гармония. И вот эти люди, западники, некоторые из них были сторонниками вот этого социалистического подхода. Западники прекрасно понимали отличие России от Запада. Западники прекрасно понимали, что у России собственные институты и предлагали развивать собственные эти институты. Но, с другой стороны, они акцентировали не самобытность и особость России. А они акцентировали, что она есть часть мира. И в этом смысле несколько преодолевали вот эту вот провинциальность и такую, слишком… Ну, что ли, сильное самобытничество славянофилов, возвращая нас в общую картину мира… Хомяков когда-то сказал о славянофильстве, что это есть сомнение в правоте сомнения в России. Сомнение в правоте сомнения в России. То есть, славянофилы засомневались в том, что в России можно сомневаться. Так вот, если угодно, западничество -- это сомнение в правоте сомнения в мире. Что Россия не должна сомневаться в том, что она какая-то абсолютно исключительная, ни на что не похожая. Что здесь все абсолютно было, есть по-другому, хуже или лучше. Нет, мы часть мира. Это тоже очень важная западническая линия.
Что касается дальнейшего развития, то дальше русская мысль понимается все выше и выше. Например, является Николай Данилевский.
Николай Яковлевич Данилевский. Это самый известный русский ученый-обществовед девятнадцатого века на Западе. Он создает новую философию истории. Что общество не развивается, как раньше учили, от рабства, потом античность. Вернее, от дикости и, так сказать, первобытности к античности, от античности к феодализму, потом, так сказать, новое время. Нет. Общество развивается цивилизациями. Есть китайская цивилизация. Есть европейская. Есть арабская. Есть другие. И есть русская, славянская цивилизация. Данилевский создает основы научного подхода. Он продолжает славянофильствовать, создает научные основы для цивилизационного подхода к истории, который в двадцатом столетии становится господствующим. Шпенглер, Тойнби и многие другие, в двадцатом столетии становится основополагающим философом истории. Но это рождается в России. Огромную роль в начале двадцатого столетия. Мы уже идем, так сказать, пунктиром. Играют русские философы, которые сплотились вокруг выпуска. "Вехи" помните?
1909 год. Выходит сборник "Вехи", где ряд русских религиозных мыслителей пытается ответить на вопросы русской революции. Пытается ответить на те вопросы, которые были в русском обществе уже в начале двадцатого столетия. А в начале двадцатого столетия наша с вами страна переживает бурный экономический, социальный, политический подъем. Рождается мощная экономика. Повышается уровень благосостояния. Растет образование, искусство. Строятся новые города. Революция пятого года приводи к созданию парламентской страны. Партии, профсоюзов и так далее. Совершенно новый мир. И появляются религиозные философы -- Бердяев, Булгаков, Франк, Шестов и так далее, и так далее. Изгоев, Струве. Которые дают новое понимание, куда двигаться России. И эти люди, бывшие когда-то марксистами, социалистами, становятся на либерально-религиозные позиции. С одной стороны, что только глубокая религиозная идея может оздоровить общество. И будущее атеистическое развитие в Советском Союзе покажет, что они были правы. А, с другой стороны, они пытались дать рисунок того, каким должна быть Россия, вот, в результате всех этих преобразований. Либеральной. Конституционной, правовой. Но они не повторяли идеи, там, Сперанского или кого-то еще. Это уже была попытка на новом уровне экономических, социальных, политических знаний нарисовать ту Россию, которая могла родиться из монархии начала двадцатого столетия. Когда шли грандиознейшие преобразования при Николае Втором, которого оболгали и считают слабым царем, под каблуком у кого-то там, у какой-то императрицы и прочее. Это был реформатор, при котором реформы шли без крови. И эти люди отражали в интеллектуальном смысле эти реформы. Потом революция. Крах всего. И в эмиграции, пожалуй, самое сильное, что было, это евразийское движение в двадцатые годы. Вы слышали, конечно, евразийцы. Те люди, которые говорили, что Россия -- это не только славянский субстрат. Это нечто общее. Это тюрки и русские. Вот эта смесь Европы и Азии. Что мы тоже другой тип развития. И что правильно, говорят они, произошла революция. Потому что петровские преобразования воздвигли вот это вот, пропасть между двумя Россиями. И она была преодолена. И правильно большевики по-своему вернулись к России органической.
Им, этим евразийцам, хотя это были, в основном, дворяне и участники белого движения, многое нравилось у большевиков. И сильная организация, какие-то реформы. Но они говорили, что большевики не понимают того, что на марксистской атеистической заемной философии ничего не построить. Надо вернуться к русским религиозным истокам. И они прекрасно видели, что, действительно, то, что осуществляется в России, это мучительный, болезненный разрыв с той неправдой, которая была в Петербургской империи. Это они зафиксировали. Другое дело, что дальнейшее развитие евразийцев пошло, может быть, не совсем в ту сторону. Но они показали очень многое в историческом пути России, в политическом пути России, того, что не видели до этого. И особость русского права. И русских политических традиций. И связь вот с этой природно-климатической средой, которую, при всем при том, что, вроде бы… Так называемый географический фактор в истории. Вроде бы, все об этом писали. Но недостаточно, поскольку очень многое в русской истории объясняется вот этим вот -- природно-климатической особостью России. Но конец всей этой русской мысли, как мы уже говорили, это середина двадцатого столетия. Когда эти поколения умирают.
При сталинизме развитие свободной мысли, оно было затруднено. Сейчас какие-то ростки появляются вновь. Но в любом случае, мы с вами имеем возможность прочитывать русскую историю через умы, через писания, через книги и статьи, через наследие вот эти вот представителей русской мысли за сто пятьдесят примерно лет ее развития. Это тот инструментарий, не единственный и не вполне, так сказать, только с ним можно работать, но очень важный. Незаменимый. Очень много точно и ясно сказано о русской истории, о русском пути. И любой современный исследователь, любой современный русский человек, который думает о том, что было в России, что есть и что будет, пройти мимо этого не может. В русской мысли было много не то сказано, недоговоренностей. Какие-то проблемы не были решены. Но в общем и целом, если сейчас уже много десятилетий прошло с того момента, как этот феномен прекратил существование. Если смотреть на него, так сказать, с высока, с птичьего полета, конечно, восхищаешься и говоришь, что наряду с русской литературой, русской музыкой, там, с русской поэзией, это невероятное, конечно, создание русского гения. И невероятное наше достояние. Как русский язык, как русская музыка. Это важнее всех -- нефти, газов и так далее, и так далее. Наличие этого, обладание этим дает нам какой-то компас для движения вперед. И в этом смысле, конечно, прошлое во многом будет определять наше будущее, и знание о прошлом во многом будет определять то, какое будущее мы с вами выберем. Спасибо.
