Розалин Майлз - Я, Елизавета
Он… он…
– Генри Говард Серрей, моя маленькая госпожа, и ваш слуга до гроба.
Он глядел мне в глаза. Я не могла вымолвить ни слова.
– Познакомьтесь с лордом Серреем, сестрица Елизавета! – настойчиво торопила Мария. Видимо, она думает, что я совсем утратила светские манеры. По правде сказать, я утратила совсем другое – гораздо большее.
Конечно, мы знакомы. Я его помню – он наследник всех Говардов, сын герцога Норфолка и юная надежда рода. Мало того, мы. – родственники: его отец был братом моей бабки Говард. Но как случилось, что такой яркий человек не оставил у меня ярких воспоминаний?
– Милорд. – Я сделала реверанс и опустила голову, чтобы спрятать лицо.
Мария довольно кивнула, потом обратила все внимание на Серрея. Она улыбалась, опрометчиво показывая гнилые зубы – изъеденные временем надгробья на ее кладбищенском лице.
– Мы говорили о замужестве, милорд! – воскликнула она с той же натужной игривостью, которая так мало ей шла. – Сестра утверждает, будто никогда не выйдет замуж. Что вы на это скажете?
Снова дерзкий взгляд ожег меня, словно плеть. Серрей рассмеялся.
– Нам, мужчинам, должно быть стыдно! Это значит, ни один из нас не затронул ее сердце и не пробудил в нем стремления к браку! – Он помолчал, холодно разглядывая меня, однако его медленная улыбка и чувственный взгляд добавили обжигающей силы следующим словам:
– И, простите меня, леди, что не разбудил ее чувств! – Затем он обратился прямо ко мне, его тихие слова предназначались исключительно для моих ушей:
– Ибо жизнь девы – суровое послушание, госпожа; куда проще следовать религии плоти.
Религии плоти?..
Я была как в огне, щеки мои пылали.
– Вы смеетесь надо мной, милорд!
Он снова рассмеялся, томно, в самое мое ухо.
– О нет, леди. Впрочем, что я знаю о девах? – Голос его перешел в шепот:
– Ведь я предпочитаю общество тех, кто желал бы с моей помощью сбросить одеяния девической стыдливости…
– Что вы говорите, милорд? – весело вскричала Мария. – Он поучает вас виршами, сестрица? Ведь он поэт, знаете? Вы сочините ей сонет, милорд?
Да, она заметно оживилась в его обществе!
Он пожал плечами:
– При дворе вашего отца все мужчины становятся поэтами, а таким красавицам воздал бы хвалу и немой. Лучше скажите, что я – солдат, что с радостью обнажал свой меч за короля, будь то в Шотландии или во Франции, что имею честь с мечом в руке служить ему, его божественным дочерям, всему, что он называет своим…
Такая беззастенчивая лесть не обманула бы и ребенка! Однако Мария сияла, как деревенская дурочка. Она робко погладила его рукав, игриво похлопала по плечу…
Разумеется! Где были мои глаза, почему я не поняла сразу? Она собирается за него замуж!
А почему бы и нет? Он – ее ровесник или чуть моложе, ему лет двадцать восемь – тридцать. За такого не стыдно выйти и принцессе – даже мой неопытный взгляд различил редкую мужскую красоту, и даже эта царственная манера держаться ее не портила. Происхождение самое знатное, его отец Норфолк – герцог крови. После нас он стоит ближе всех к трону – их род идет от Плантагенетов и от самого святого Эдуарда Исповедника.
Однако Марии нужен не просто мужчина. Я догадывалась, что в ее глазах он – истинный сын Божий. Хотя Норфолки, как и тысячи других, по велению короля склонились перед новой верой, все знали, что они тайно тяготеют к старой. Вот оно что! Католик или почти католик, принц крови или почти принц, и в таких летах, что ей не придется стоять у алтаря с двадцатилетним мальчишкой, годящимся ей в сыновья.
Если отец, не дай Бог, действительно серьезно болен, Мария сможет выбирать сама. Нет ничего удивительного, что, подобрав себе пару в масть, она стремится и меня вовлечь в марьяжные игры.
Да как она смеет, ведя атаку на него, использовать меня как пешку! Обида закипала в моей груди. Что он обо мне думает, видя, как я в самом безобразном из своих платьев терпеливо смотрю на глупые заигрывания Марии? Я не могла поднять на него глаз.
– Что я сказал, миледи? – Он мягко предвосхитил мой вопрос. – Только то, что благословен я между мужами, коли нахожусь в распоряжении не одной, а сразу двух принцесс. Вы велели мне прийти сюда, леди Мария; леди Елизавета шепнула мне на ухо, что приглашает меня зайти снова, дабы она смогла ближе узнать меня, – его глаза весело сверкнули, не давая возразить, – а мне – ее. А сегодня вечером я прислуживаю еще более высокой леди – Ее Величество королева поручила мне проводить леди Елизавету в королевские покои, как только она будет готова повидаться со своей любящей матушкой.
Любящей матушкой. Любящей мачехой. Да. Мадам Екатерина Пар? старалась заменить мне мать с тех самых пор, как вышла замуж за короля. По крайней мере, на ее честность и открытость я могу рассчитывать, если желаю поскорее рассеять удушливые испарения страха и неведения.
Тем же вечером лорд Серрей пришел сопроводить меня к Екатерине, и я встретила его так холодно, как только дозволяет учтивость. На этот раз мне было не стыдно ему показаться: в промежутке я без конца переодевалась и прихорашивалась и теперь готова была предстать перед самой царицей Савской, а не то что перед английской королевой. Мои тщательно расчесанные и разделенные на пробор волосы сверкали кованой медью и водопадом струились по спине – высший знак девственной чистоты. Их венчал горделивый убор в форме сердца, дивное сооружение из лилового атласа, украшенное маргаритками из аметистов и жемчуга.
Такие же букетики шли по вороту моего темно-лилового бархатного платья и по всему корсажу, чей острый, сужающийся книзу мыс не позволял мне нагнуться или сесть, а только стоять навытяжку, как отцовские телохранители. Руки тоже не сгибались в широких рукавах робы с крылышками из той же узорчатой золотой парчи, что и юбка. Парри умастила мое лицо белилами «с легчайшим намеком на розовый оттенок, мадам», и по внезапному наитию надушила лесными фиалками – с тех пор их нежный, розовато-лиловый аромат всякий раз представляется мне дыханием неразбуженной девственности, непорочности и чистоты.
– И тут оказалось, что принцесса, ваша сестра, держала козыри до последнего и выиграла!
Сейчас, когда мы шли по лабиринтам Уайтхолла, лорд Серрей говорил легко и продуманно – каждое его слово должно было подбодрить меня и развеселить. А мой язык словно прилип к гортани – я тщетно силилась побороть те страшные подозрения и то смятение, которое он во мне пробудил. Однако за все сокровища мира я бы не согласилась, чтобы он замолк…
Внезапно в темную ночную вселенную, где мы были одни, ворвались чужие. В галерее впереди показалась свита знатного лорда, освещенная, как и мы, факелами. В середине шагал высокий человек, с головы до пят закутанный темным плащом. Несколько минут – и они прошли мимо.
Рядом со мной Серрей шумно втянул воздух.
– Ваша милость видели, кто это прошел? – Он выдавил смешок. – Великий человек нашего времени. Полагаю, за то время, что ваша милость не были при дворе, он еще подрос. Лорд-наместник королевства – таков его теперешний титул, и мало кто верит, что он на этом остановится. Поистине граф Гертфорд расцвел, как зеленое лавровое дерево! И его братец Сеймур, гордый Том, тоже! Король дает им все, что они ни попросят. Удивительное дело! Разве мало быть дядей вашего брата принца? Без этих Сеймуров тут дышалось полегче!
Фонари мерцали, чадили и покачивались, удаляясь во тьму. Окруженный своими людьми, высокий граф скрылся в ночи, не ведая, что его провожают взглядами.
Гертфорд прибрал к рукам власть, теперь вся Англия – его вотчина! Да еще полагают, что он на этом, не остановится, что он метит выше. Не он ли тот «Катилина», которого мне ведено остерегаться, честолюбивый гордец из Гриндаловых загадок? Сеймур… Сеймур… Имя шипело и эхом отдавалось у меня в голове. А брат черного лорда Гертфорда, «гордый Том», как назвал его Серрей? Если он честолюбив, как. Гертфорд, но не имеет братнего влияния, возможно, и в нем закипают страсти, некогда сгубившие Катилину?
Однако и в том, как Серрей произносил ненавистные имена «Сеймур», «Гертфорд», без труда угадывается его собственная гордыня – она рвется и скалится, словно лев на цепи. Сколько же Катилин теснится вкруг Генрихова трона?
– Пусть идет, гордый Люцифер! – Серрей с усилием взял себя в руки. Теперь он улыбался по-прежнему ехидно, его лицо в свете фонарей горело ярким, дьявольским огнем. Он взял мою руку и поднес к губам. – Замерзли, мадам? – прошептал он. Я вздрогнула от его прикосновения, и он снова улыбнулся, заглядывая мне прямо в глаза. – Вас надо согреть. К большому моему сожалению, боюсь, не сейчас, мадам, но мы у цели. Король, ваш отец, удалился почивать, однако мадам королева ждет вашу милость здесь, в королевских покоях.
Из темного двора в освещенный ярким светом королевский покой. Красные камзолы стражи, богатые ливреи слуг, даже ковры по стенам – от всего этого разноцветья уже стало рябить в моих усталых глазах. Сводчатый приемный покой гудел от разговора. Расплывчатые лица повернулись к дверям, обдавая меня холодным любопытством. После тихого Хэтфилда это было невыносимо. А где же королева?
